10 гениев живописи - Оксана Балазанова

Винсент часто и много писал брату – не столько рассказывал о событиях (их было мало), сколько размышлял и вспоминал. На него то и дело накатывала черная меланхолия, особенно когда шли дожди и ему приходилось сидеть на чердаке, где он жил. «Я работал, экономил и все же не избежал долгов; я был верен женщине и все же был вынужден покинуть ее; я ненавидел интриги и все же не завоевал доверия окружающих …Я знаю, что Христина – плохая; что я вправе поступать так, как поступил… и несмотря на все это, у меня сердце переворачивается, когда я вижу такое же жалкое, больное несчастное существо».

От этих мрачных мыслей его спасали одинокие прогулки по полям, могучие аккорды закатов над равниной. Его описания природы в письмах не менее красочны, чем его картины.

Тео в свою очередь делился с ним своими проблемами: у него начали портиться отношения с хозяевами фирмы Буссо и Валадоном (наследниками «Гупиля»). Он даже подумывал поменять работу или даже уехать в Америку. В своих письмах Тео не скрывал, что завидует одержимости брата, вспоминает о своих мечтах стать художником.

Последние слова зажгли в душе Винсента горячую надежду – они могли бы творить вместе. И он, забыв о том, что Тео – единственный источник средств к существованию, начинает убеждать брата все бросить и зажить вместе с ним в Дренте. Это было его заветным желанием. Тео очень хотелось поддаться на эти уговоры. Но он был реалистом. А личность Винсента была несовместима с расчетами. Немного помечтав, Тео отказался от поездки, решив остаться в Париже. К тому моменту его назначили заведующим одним из филиалов «Гупиля». Этот пост давал ему возможность поддерживать импрессионистов, в которых он видел будущее искусства. Хотя собственных денег у Тео не было и он не мог выступать меценатом, но так много сделал для живописи, что имя Теодора Ван Гога сохранилось в истории искусства независимо от Винсента Ван Гога. Даже крупнейший торговец и владелец картинной галерии Дюран-Рюэль видел в этом молодом человеке серьезного соперника.

Когда Тео не приехал, Винсент огорчился и обиделся, особенно расстроила фраза в письме Тео: «Я вынужден остаться, чтобы заботиться о родителях и о тебе». Винсент решил, что это намек на то, что он в тягость брату. Он снова захандрил. Пребывание на чужбине показалось одинокому Винсенту особенно невыносимым. Он решил съездить к своим в Нюэнен.

Собирался съездить ненадолго, а прожил дома около двух лет. Это двухлетие можно назвать вершиной голландского периода творчества Ван Гога. Тут он написал 190 работ, среди которых знаменитые «Едоки картофеля», 240 рисунков, здесь продумал и сформулировал те принципы живописи, которые потом применил в Арле.

В Нюэнене было все необходимое – еда, мастерская, жилье, модели. Но душевное состояние Винсента оставляло желать лучшего. Пока семья жила врозь, сохранялось подобие мира, а как только они воссоединились – между отцом и сыном начали проскакивать искры. И тот и другой были одинаково убеждены в своей правоте и одинаково упрямы. Винсента мучила мысль, что он оказался в роли блудного сына, смирившегося, раскаявшегося в грехах и приползшего просить прощения. Он не собирался каяться и считал, что поступил правильно. И поэтому, и отчасти из-за смущения он встал в позу излишне независимую и даже слегка наступательную. Его встретили душевно, ни о чем не напоминали, но Винсент настроился на то, что отец должен признать свою неправоту. Но старший Ван Гог и не думал об этом. Профессия научила его избегать конфликтов, поэтому от прямых разговоров пастор уклонялся, говоря лишь, что всегда поступал по совести, а потому не собирается становиться перед кем бы то ни было на колени. В письмах к Тео Винсент писал, что чувствует себя как приблудный пес, которого из жалости пустили в дом, а дворняга смеет еще и лаять на благодетелей.

Когда Тео в ответ попенял его за несправедливое отношение к отцу, Винсент стал сердиться на брата, язвительно именовать его «Па № 2» и «истинным Ван Гогом». Это была скорее словесная резкость, чем настоящая: вот он готов хоть сейчас порвать отношения с Тео, и тут же в конце письма просит поскорее выслать очередные 100 франков. На самом деле он любил и брата, и отца, но ему не давало покоя отсутствие гармонии и полного взаимопонимания в их отношениях. А тут еще, съездив в Гаагу, он встретился с Христиной. Хотя в результате разговора они окончательно решили разойтись, его беспокоил ее изнуренный вид, да и дети показались худыми. Он почувствовал себя виноватым и перенес это чувство на Тео – зачем он прошлым летом уговорил его бросить семью.

В этом состоянии он буквально нарывался на ссоры с отцом. Ему хотелось, чтобы тот накричал на него, тогда Винсент имел бы полное право чувствовать себя оскорбленным. Но отец не шел на скандал, а в основном отмалчивался. К счастью, Христина больше не попадалась на пути Ван Гогов. И чувство вины перестало тревожить Винсента.

В это время он обзавелся своей мастерской – родители выделили ему пристройку, в которой когда-то была прачечная. Это подняло Винсенту настроение. Хандра отступила, как только он погрузился в работу. Местность Нюэнена пришлась ему по душе. Неподалеку располагался поселок ткачей, куда Винсент ходил на зарисовки. Приглядываясь к их быту, он увидел, как сильно отличается труд ткачей от шахтерского. Если те – все время в коллективе, способны при необходимости на организованный протест, а то и мятеж, то ткач работает в хижине в лучшем случае в обществе собственной семьи. Ткач молчалив, покорен судьбе. «Выглядят ткачи, как овцы, которых пароходом отправляют в Англию». На одном из полотен кажется, что ткач не просто сросся со станком, он словно попал в капкан.

В январе с матерью Винсента произошел несчастный случай – сходя с поезда, она упала и сломала ребро. Это несчастье сблизило художника с семьей и на время растопило лед в отношениях. Он даже бросил живопись, ухаживая за матерью вместе с сестрой Виллеминой. Письма к Тео этого периода полны сообщений о состоянии ее здоровья, восхищения ее легким характером, который позволяет переносить болезнь бодро и без жалоб. В конце письма появляется приписка: «привет от всех наших».

Но едва угроза здоровью матери миновала, в письмах Винсента опять зазвучал агрессивный тон. Теперь он протестовал против опеки брата. Ван Гог требовал объяснить, почему тот не продал ни одной картины. Если они никуда не годятся, то почему бы не сказать об этом прямо? Мол, ему надоели вечные вопросы, получает ли он какие-то деньги за свои картины.

Он не хотел понять, что его картины – некоммерческие. Успех и благосостояние художника напрямую зависели от рынка. Винсенту искренне пытались помочь – дядя Корнелиус Маринус Ван Гог, который был богатым и влиятельным торговцем, заказал ему серию видов Гааги. Правда, заплатил меньше, чем было обещано, и попытался объяснить, что рыночной ценности картины племянника не имеют. Тео, лучше кого бы то ни было понимавший брата, даже не пытался продавать его работы. Он преданно любил Винсента, безоговорочно верил в его талант, но обладал великолепным коммерческим чутьем и понимал, что время этих картин еще не пришло. Покупатели просили либо гладкие, сладкие, приятные глазу картины, либо работы мастеров уже отошедших в мир иной. Тех, кто при жизни перебивался с хлеба на воду и кому смерть, так сказать, выдержка временем, создала ореол привлекательности. Работы любимого Винсентом Милле теперь тоже стали пользоваться спросом, а ведь при жизни он был постоянно озабочен тем, чтобы «у его детей был суп». И если в его время демократический реализм, по крайней мере, был на гребне революционной волны, то теперь в полную силу заявил о себе «торжествующий мещанин». Ван Гог пришел или слишком поздно, или слишком рано. Учитывая, что Винсент готов был уступить во всем, но не в искусстве, немудрено, что он не мог заставить себя писать картины просто для заработка. Мягкий и покладистый, он мог пойти на поклон к кому угодно, если этот кто угодно не посягал на его живопись. Он мог делать только то, что любил, и только так, как чувствовал. И это самоотречение давало свои плоды. Живопись Ван Гога постепенно совершенствовалась. Тео почувствовал это раньше, чем брат. Когда он просил Винсента потерпеть и продолжать работать, это были не отговорки, он ждал, когда его самобытность выкристаллизуется окончательно. Правда, ему казалось, что брат придет к импрессионизму, который для Тео был последним словом, вершиной художественного прогресса. А Винсент относился к импрессионистам скептически, поскольку в своей глубинке почти ничего о них не знал. Ему, например, не нравилась светлая гамма, характерная для работ импрессионистов.