История Венецианской республики - Джон Норвич

Кампания тем не менее продолжалась. Немур, решительно настроенный не давать врагам передышки, вернулся в Милан набрать свежих войск и затем немедленно снова выступил в поход. С армией, которая теперь составляла около 25 000 человек, он направился прямо на Романью, куда сторонники папы вернулись после своего последнего поражения. Кардона очень хотел избежать противостояния, если это было бы в его силах, и не только по причине явного численного и полководческого превосходства врага; он также ожидал в течение следующих нескольких недель прибытия 6000 швейцарских наемников, и тем временем появилось достаточное основание полагать, что обещанное Генрихом VIII вторжение во Францию теперь было неизбежно, и в этом случае большая часть французской армии в Италии должна была быть отозвана. По этим же самым причинам для Немура было жизненно важно начать битву немедленно. В начале апреля он подошел к Равенне и осадил город.

Это был отличный способ спровоцировать папскую армию на решительные действия. Кардона не мог позволить захватить столь важный город прямо у него под носом и не пошевелить даже пальцем, чтобы его удержать. И таким образом в Пасхальное воскресенье, 11 апреля 1512 года, на плоской болотистой равнине под городом началось сражение.

Из всех битв, произошедших в Италии с тех пор, как молодой Карл VIII принял важное решение установить влияние Франции на Апеннинском полуострове около двадцати лет назад, битва под Равенной была самой кровавой. На такой равнинной местности было не много возможностей, чтобы проявить тактическое искусство; противники обстреливали друг друга из пушек, сражались мечами, пиками и копьями. Когда наконец солдаты папы бежали с поля боя, они потеряли около 10 000 испанцев и итальянцев, не говоря уже об артиллерии и имуществе, которые были немедленно захвачены французами. Также в руках французов оказались несколько испанских военачальников, некоторые из них были тяжело ранены, и среди них папский легат кардинал де Медичи. Рамон де Кардона, который бежал едва ли не в самом начале — говорили, что он не отпускал поводьев, пока не добрался до Анконы, — был одним из немногих, кто спасся невредимым.

Но, как писал Баярд своему дяде, епископу Гренобля, день или два спустя, хотя король Людовик выиграл битву при Равенне, его армия чувствовала себя обескровленной. В самом деле, это была пиррова победа. Только пехота потеряла свыше 4000 человек: из пятнадцати германских командиров погибли двенадцать, тогда как из французских соратников Баярда, которые сражались с ним плечом к плечу последние двенадцать лет, едва ли уцелел хоть кто-то. Но что хуже всего, сам Немур тоже погиб. Он пал, когда его армия уже победила, пытаясь помешать отступлению испанцев. Эта потеря была невосполнима, в результате усталая армия осталась без командира. Вместо Немура командующим стал сеньор де Ла Палис, заслуженный ветеран итальянских войн, вдвое старше своего предшественника и начисто лишенный той скорости и обаяния, благодаря которым Немура прозвали Итальянской Молнией. Если бы молодой человек остался в живых, возможно, он вновь собрал бы остатки армии и двинулся бы на Рим и Неаполь, вынудив папу Юлия пойти на уступки и восстановив короля Людовика на неаполитанском троне; и тогда дальнейшая история Италии была бы совсем другой. Но Ла Палис был более осторожен по складу характера. Он довольствовался тем, что занял Равенну, где не смог предотвратить разгул насилия, который превзошел даже ту бойню, которой подверглись жители Бреши несколько недель назад, а затем вернулся в Болонью, чтобы принять изъявление покорности городов Романьи, и стал там дожидаться дальнейших распоряжений. Он привез с собой тело Немура, заупокойная служба состоялась в соборе Сан Петронио.[236]

Промедление оказалось роковым. В течение двух месяцев внезапно произошла одна из тех удивительных перемен в политической ситуации, благодаря которым история Италии настолько запутанна для читателей и столь раздражает писателей. Когда новости о битве достигли папы Юлия, он, предполагая немедленное наступление французов на Рим, приготовился к бегству. Незадолго до отъезда, однако, он получил письмо от своего легата, который находился в плену и которому Ла Палис неосмотрительно позволил переписываться с папой. Как писал кардинал де Медичи, французы понесли почти столь же серьезные потери, как и лига; они устали и деморализованы гибелью их молодого предводителя; их теперешний командир отказывается двигаться с места без дальнейших распоряжений и подтверждения своих полномочий из Франции. Почти тогда же венецианский посол в Риме добился аудиенции у папы, с тем чтобы убедить его, что, вопреки широко распространенным слухам, республика не приняла ни одного из предложений французов о сепаратном мире и у нее нет таких намерений.

Тотчас же папа Юлий вновь воодушевился. Бессильный, по крайней мере временно, на войне, он направил все свои усилия на организацию церковного собора в следующем месяце. Теперь это стало более необходимым, чем когда-либо, после того, как на изменническом соборе в Милане, инициированном королем Людовиком, использовали победу при Равенне, чтобы низложить папу и отстранить его от власти. На самом деле даже в самом Милане очень немногие люди восприняли это явно политическое решение всерьез; тем не менее этот открытый раскол церкви нельзя было оставлять без ответа. 2 мая со всей пышностью, на которую был способен папский двор, папа римский в паланкине был внесен в Латеранский дворец в сопровождении пятнадцати кардиналов, двенадцати патриархов, десяти архиепископов, пятидесяти семи епископов и трех глав монашеских орденов: демонстрация церковной мощи, которая показала жалкое положение горстки миланских мятежников, — именно это и было задумано. На втором заседании Латеранский собор официально объявил деятельность соборов, проводившихся в Пизе и Милане, не имеющей законной силы, а всех, кто принимал в нем участие, — еретиками.

Однако с точки зрения Венеции триумф папы в церковной сфере был превзойден одновременными достижениями в области дипломатии. Наконец папе удалось расшевелить Максимилиана и заставить его действовать, и в тот же самый день, когда папа выступил против еретического собора, он также объявил о присоединении германского императора к Священной лиге. Теперь императорская охранная грамота позволяла новой армии швейцарских наемников совершить стремительный переход через Трентино, соединившись у Вероны с армией венецианцев, которая, спасшись от резни под Равенной, вполне могла вновь стать боеспособной. Но что более важно, теперь Максимилиан приказал всем подданным Священной Римской империи, сражающимся на стороне французов, немедленно вернуться домой под страхом смертной казни.

В это время Ла Палис уже ощутил серьезное уменьшение численности своей армии, часть которой отозвали, как он и опасался, чтобы предотвратить угрозу вторжения Генриха VIII: поспешный уход его германских наемников поставил его в смешное положение — теперь он был полководцем без армии или, по крайней мере, не имеющим достаточно сил, чтобы сдержать швейцарцев и венецианцев, которые внезапно оказались перед ним. Тем временем испанские и папские войска были снова готовы к бою, и, хотя от той армии, что еще была до недавнего разгрома, оставалась лишь тень, они могли наступать, практически не встречая сопротивления, по всем направлениям — в Романье, где главные города опять вернулись под папскую власть, в Ломбардии, в болонской области, где опять изгнали семейство Бентивольи и 13 июня открыли ворота герцогу Урбино, который теперь снова был в милости у своего дяди. К началу июля папа не только вернул все свои владения, но даже расширил их за счет включения Пармы и Пьяченцы; Милан снова принял семейство Сфорца в лице Массимилиано, сына Лодовико Моро; даже Генуя объявила о вновь обретенной независимости и избрала нового дожа. Ла Палис с остатками своей армии не имел иного выбора, как вернуться во Францию, и Людовик XII, который только три месяца назад владел целым полуостровом, теперь лишился всех своих надежд.

Французы были изгнаны; но было бы чересчур самонадеянно полагать, что победившие члены лиги смогли бы поделить завоеванное и не перессориться между собой. Уже в начале июля папа всех взбудоражил, когда, не удовлетворясь принесением присяги и изъявлением покорности герцога Феррарского, который прискакал в Рим и простерся ниц пред папским троном, прося отпущения грехов, объявил о своем намерении включить целое герцогство в Папскую область. Герцог Альфонсо, несмотря на свою слабость, гневно отказался и получил поддержку от нескольких давних врагов, включая короля Испании. «Италия, — по словам короля,[237] — не должна попасть под власть еще одного тирана, и папа не должен править ею по своей воле». Юлий был вынужден отказаться от своих требований; но было множество еще не решенных вопросов, и в попытке их урегулировать в августе была организована встреча представителей лиги в Мантуе.