Влюблённые - Лина Вальх
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Возможно, — осторожно подала голос Эйлин, — стоит начать с самого начала. Можно заново познакомиться друг с другом! Мы делали такое упражнение на актёрских занятиях. Никогда не думала, что оно пригодится. Итак, я начну, — Эйлин коротко прочистила горло. — Я Эйлин, мне двадцать шесть и я начинающая актриса.
— Джанет, двадцать пять, сгорающий от любопытства элементаль огня. Для друзей просто — Лазаир38.
— Ой, — только и смогла пробормотать Эйлин, чувствуя, как все тело обмякает и она оседает на краю кровати, едва не сползая по ней на пол.
«Всегда любил эффектные представления. Они сразу добавляют искры в разговор. Помню, как-то я познакомился с очень приятным и обходительным в общении врачом, даже подумывал, что будет неплохо узнать его поближе, но… Не судьба», — голос в голове сладко зевнул, нагоняя на Эйлин полудрёму.
— Ты удивлена? — Лана… Джанет шагнула в ее сторону, и Эйлин непроизвольно отклонилась назад, цепляясь пальцами за кровать и думая, что это уже становится не смешно.
Все, что она делала все эти дни — изображала мебель, валялась на кроватях или же сидела на них. Абсолютно. Ничего. Полезного. Еще одна галочка в список «Причин, по которым я определённо мертва». Потому что обычно главным источником суеты и беспокойства в доме Маккензи была сама Эйлин, возвращавшаяся невовремя, говорившая невпопад или же решающая, что станцевать на хлипком журнальном столике — самая гениальная идея, приходившая когда-либо в ее светлую голову. И забавно, но это вызывало на лице отца лишь снисходительную улыбку и напускные упрёки, за которыми не скрывалось ничего кроме скучающего веселья.
— Если отвечу, что да, ты скорее всего многозначительно хмыкнешь и кивнёшь головой. Как будто за этим скрывается какая-то большая тайна мирового масштаба, понять которую я не в силах, — с лёгкими нотками раздражения ответила Эйлин и наконец спрыгнула с кровати, начав расхаживать по комнате, ловко уворачиваясь от всех возникающих у неё на пути препятствий. Помещение оказалось чуть больше, чем Эйлин казалось, и все же слишком маленькое, чтобы быть апартаментами в пятизвёздочном отеле во Флориде. — Последние несколько дней я пытаюсь найти причины, чтобы окончательно убедить себя в собственной смерти, а ты смогла сделать это всего лишь за одну короткую фразу. Элементали, подпольные организации, бред с магистрами и Орденами. Да кто вообще мог до такого додуматься?! Это просто низкопробный сценарий подросткового сериала!
— В котором мы теперь играем главные роли, — Джанет медленно и глубоко вздохнула, отойдя от окна. — Эйлин, ты не мертва. Ты находишься… — она цокнула языком, прикусив губу, и задумалась на мгновением, — в тюрьме. В тюрьме на всех уровнях организации этого мира. В маленьком уродце, ставшим для меня худшим ночным кошмаром, из которого хочется поскорее выбраться. Если тебе казалось, что домашний арест или ночь в участке — худшее, что есть в жизни, то…
— Банановые начос, — резко выпалила Эйлин, отчего по коже прошли мурашки, а пальцы скрючились от привкуса лимона во рту. — Хуже этого только банановые начос.
— И этот мир. Добро пожаловать в… Я даже не уверена, что у него есть название.
А вот Эйлин была уверена, что назвать это место «Мир моего безумия», было бы столь же поэтично, как давать животным человеческие клички или фильмам пафосные слоганы. Она слепо обвела взглядом комнату, задержав дыхание, когда уткнулась в пульсирующий яркими цветами образ Джанет. Шестьсот десять39 для волос и четыреста восемьдесят40 для клетчатой шершавой рубашки с маслянистыми пятнами от мотоцикла. Лана… Джанет даже здесь нашла, чем себя занять.
— Почему мы вообще здесь? То есть, я могу предположить, почему здесь я, — Эйлин ткнула себя пальцем в грудь, — но…
— Нет, Эйлин, ты не мертва, — снова упрямо повторила Джанет. — Пока что. Поэтому прекрати вести себя, как… Идеал. Не нужно перетягивать все время на себя одеяло внимания. Мир не крутится вокруг тебя. — Она повернулась к Эйлин, одарив ее оценивающим взглядом. — Почему ты так на меня смотришь? Не понимаю, почему мне приходится заново объяснять тебе то, что нам обоим и так прекрасно известно. — Она в несколько шагов оказалась перед Эйлин и, взяв ладонями ее лицо, немного приподняла его, заглядывая в глаза. — Это акклиматизация? Неужели, ты впервые решил начать все с нуля или ты просто очень упрямо делаешь вид, что ничего не знаешь? — Она вертела лицо сопротивляющейся Эйлин из стороны в сторону, словно пыталась что-то прочитать на нем. — Ты… О, — голос Джанет засквозил озарением, — Ты не он.
«Моя девочка», — довольно мурлыкнул в голове голос, растекаясь по мыслям, как сметана по коту.
— Да, — Эйлин выгнулась, выворачиваясь из хватки Джанет, и отскочила к окну, покачнувшись и вцепившись пальцами в подоконник, — я поняла это с первого раза. Кто не я и кто я не? И что еще за идиот?
— Идеал. — Джанет мягко улыбнулась. Несвойственно себе и от этого слишком пугающе для хрупкой ранимой натуры Эйлин, сейчас чувствительно реагирующей на малейшие изменения температуры в воздухе. Лана хмыкнула, и лёгкий звон отразился в ушах Эйлин сложившись в единую картинку: она была невероятно счастлива, что-то вспоминая. Разве что Маккензи не могла залезть в голову подруги и посмотреть, что же там было собственными глазами — Эйлин негромко крякнула от сложившегося каламбура. — Мы назвали его именно так.
— Не слишком ли скромно?
— В самый раз, чтобы описать его слепую веру в собственную правоту и непомерный эгоизм, — неожиданно ехидно протянула Джанет, и тут же спешно добавила: — по мнению моих многочисленных родственников. Они…
— Почему я тебя вижу? — Эйлин не дала Джанет продолжить. — Почему я вообще что-либо вижу, несмотря на… — Она взмахнула рукой, обводя свое лицо, и тут же устало уронила ее, хлопнув по бедру. — Ну ты понимаешь.
Эйлин чувствовала себя бесполезной, обузой, от которой все пытались поскорее избавиться, сломанной игрушкой, которую не могли решиться выбросить. Все, что она делала последнюю неделю — спала, ела, бесцельно шаталась по пустой комнате и снова спала. Иногда к ней заходила Ла… Джанет, садилась рядом и, снимая с глаз пахнущую травами повязку, накрывала их свой тёплой ладонью, отгоняя боль. Голос в голове в такие моменты недовольно хмыкал и демонстративно самоустранялся, даря Эйлин те немногие часы спокойствия и умиротворения.
Тем не менее, Эйлин не покидало чувство, что окружающие носятся с ней, как с дорогой фарфоровой вазой какой-нибудь древней китайской династии: Лана то и дело справлялась о ее здоровье, едва скрывая
