Короли серости - Артур Темиржанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И всё же, спиной он чувствовал недоверчивые взгляды. Даже если другие доверяли ему, то всё равно побаивались. До этого самым странным человеком в их отряде был шаман. Томми за пару часов побил его антирекорд по странностям. Осознавать это было неприятно, но Марцетти понимал — они бы не справились без шамана. Так же они не справятся и без него.
Поднимаясь по холмам и лавируя между горок, он всё-таки начал замечать, что тела выстланы не в беспорядке, а в определённой системе. Действительно, если присмотреться, он бы мог увидеть даже улицы между тем, что Эмма назвала зданиями. Только это всё ухудшало. Даже если так, почему он видит трупы, а остальные нет? Что в нём такого?
Всю свою жизнь он был хуже всех. Над ним смеялись, его дразнили, говорили, что он ненормальный и отсталый. Каждую секунду спокойствия ему приходилось вырывать с огромной силой. Постоянно доказывать, что он не только не хуже остальных, но даже и лучше. Став лейтенантом в армии, он очень многим утёр нос. Подлетел к солнцу и обжёгся, рухнув даже ниже, чем был до этого. Будто оправдав все те оскорбления, которыми его осыпали большую часть жизни.
И вот вдруг оказывалось, что он, как в поговорке, одноглазый, ставший королём в стране слепых. Ему хотелось хохотать от иронии, но он не мог: уж слишком сильно устал.
Он продолжал брести вперёд, не оглядываясь, когда его нагнал капитан, похлопал по плечу и сказал:
— Все мы вымотались. Давай сделаем привал. Чувствую, нам ещё понадобятся силы.
Марцетти даже не стал спорить. Присев рядом со всеми и вскрыв упаковку сухпайка, он почувствовал неловкие взгляды. Подняв голову, он встретился взглядом с Эммой.
— Что тебе надо? — спросил он. Коннели тихо сказала:
— Ты говорил про тела. Как они выглядят?
— Как обычные трупы, — Томми слишком сильно дёрнул краешек пакета с галетами, и они просыпались на землю, прямо в пропитанную кровью почву. Чувствуя подступающую тошноту, Томми поднял и вытер галеты о штаны и попытался поесть. Кусок встал в горле. А Эмма всё не сводила взгляда. — Да что тебе нужно-то, сука?!
Эмма вздрогнула, но ничего не сказала. А он слишком устал, чтобы размениваться на вежливость. Хотя и прекрасно понимал медичку. За несколько часов все её представления о жизни перевернулись, а тут ещё нужно довериться ненормальному, который должен вывести их обратно. Понимал — и всё же, её настороженность его раздражала. Будто бы она не смотрела на него, а препарировала взглядом. Пыталась заглянуть в самое нутро, достать до сердца и понять, говорит ли он правду, или же от его слов можно отмахнуться, списав всё на бред сумасшедшего. Они находились в центре вселенной, в месте, где абсолютно ничего не подчинялась законам, и он был их единственным шансом выжить, а она всё думала о логике и фактах.
Тут к нему подсел Валентайн и Томми инстинктивно сжался, ожидая, что капитан начнёт читать ему нотации или угрожать, и тут же поругал себя за такую реакцию. Он не ребёнок, чтобы бояться, да и экзоскелета на капитане не было. Странно, конечно, что он мог ходить без него, но это были Нижние Уровни. Здесь было возможно всё. Вместо того чтобы отчитать Томми за грубость, Валентайн произнёс:
— Я, кажется, понял. Самая главная вещь, которая отличает тебя от остальных — это дефектность. Я вспоминаю следопытов Синдиката, у большинства из них тоже были проблемы. Они постоянно выглядели нездоровыми в Старом Городе, зато на Нижних Уровнях цвели и становились полными жизни. И ты знаешь, что я думаю? Я думаю, что Синдикат стигматизировал дефов не просто так. Эмма, скажи, следующие поколения несут признаки деградации?
— В трёх процентах случаев, — отозвалась Коннели. — Риск настолько мал, что его почти не существует.
— И всё же никто не хочет с вами размножаться, — сказал Валентайн. — Даже если ты никого не заражаешь и вряд ли передашь свои недостатки детям: вас ненавидят и боятся. Ведь только вы видите здесь правду.
Томми почувствовал жжение в груди и схватился за сердце. Наклонившись вперёд, он стиснул зубы, пытаясь не заплакать. Но тело его предало. Он зарыдал, а когда полились первые слёзы, сдерживаться стало невозможно. Запрокинув голову, он издал самый низменный вой, на который только был способен. Будто бы только так он мог избавиться от пустоты, которую поселили в нём с самого детства. Пустоты, что только ширилась с годами и уже начинала отрывать от него куски.
Вся его жизнь была ложью. Все его страдания оказались бессмысленными и бесполезными. Его душила несправедливость, которой его подвергли. Ему хотелось лично наброситься на каждого, кто хоть раз оскорбил его и унизил. Он хотел, чтобы мир горел.
Когда же последние остатки воздуха покинули его глотку, он уронил голову на грудь и глубоко вздохнул, пытаясь понять, исчезла ли пустота. Появилось ли что-то другое? Нет, она не исчезла. Но трансформировалась, превратившись из болезненного жжения в успокаивающее тепло гармонии. Всё это время, пока он пытался доказать, что он лучше остальных, в его голове сидел страх, ощущение, что он пытается обыграть судьбу. Знание, что он обманывает всех и себя. Ощущение самозванца, отчаянно пытавшегося играть проклятую роль до самого конца.
И только сейчас он ощутил освобождение от всего этого мерзкого, склизкого ужаса. Да, он не был в порядке, может чуточку больше, чем все остальные. И всё же, ненавидели его не за то, кем он был, а за то, что символизировал.
Свободу.
Сколько бы они ни пытались его утопить, он всегда выплывал обратно. Сколько бы ни покрывали грязью, ни пытались убрать с глаз долой, он всегда возвращался, чтобы напомнить — он, тупой деф, который должен был сгнить ещё в инкубаторе, достиг большего, чем смогли бы все они вместе взятые. Даже сейчас, когда его бросили на самое дно, он оказался в центре мира, решал их судьбы, когда они об этом даже не знали.
Осознав всё это, Томми улыбнулся, чувствуя, как слёзы продолжают катиться по его щекам. Он простил их всех. Простил, ибо они не ведали, что творили.
Он почувствовал руку на плече и повернулся. Валентайн, улыбаясь уголками рта, произнёс:
— Кем бы тебя ни считали, кем бы ты ни был, я знаю одно: ты нас отсюда выведешь.
— Да, — ответил Марцетти, вытерев нос рукавом. — Это уж точно.
Вперёд он двинулся с удвоенной силой. Он
