Факультет ненужных вещей - Юрий Домбровский

«Пропал старик, и я, дурак, пропал вместе с ним, – решил референт. – И сын его пропал, и начальник лагеря пропал, и оперуполномоченный пропал – все-все пропали!»

Вождь встал, прошелся по комнате, подошел к стене и что-то на ней поправил, потом вернулся к столу.

– На каком основании? – спросил он. – Я совершенно не вижу никаких оснований! – И слегка развел ладонями.

Порученец молчал. Вождь хмыкнул и покачал головой.

– Но вот он болен, умрет он в тюрьме, а сыновья будут обижаться, – сказал Вождь, словно продолжая ту же мысль. – Зачем, скажут сыновья, Советская власть держала в лагере больного человека, разве больной человек враг? Он калека, и все. Так что же будем делать, а? – Он смотрел в упор на референта. «Ну думай же, думай! – говорил этот взгляд. – Крути же шариками, ну? Ну?»

Шарики в голове референта вращались с бешеной, сверхсветовой скоростью. Все вокруг него гудело и свистело. А Вождь смотрел и ждал, но ничего не приходило в голову. И вдруг Вождь лукаво улыбнулся, чуть подмигнул, слегка погладил себя по левой стороне френча. И тут ослепительный свет сразу вспыхнул перед референтом.

– Можно обойтись и без ВЦИКа, – сказал он.

– Это как же так? – поднял брови Вождь. – Просто отпустить, и все? Так?

Но референт уже крепко держал в руках за хвост свою жар-птицу и не собирался ее упускать. Он провел языком по пересохшим губам.

– Очень просто, – сказал он методично, даже не торопясь. – Согласно УПК, больного, которого невозможно излечить в условиях заключения, освобождают от отбывания наказания согласно 458-й статье. Вот! – Он полез в папку.

– Не надо, – милостиво поднял руку хозяин. – Верю вам. Да, да, я теперь вспомнил, есть у нас такая статья. И очень хорошо, что она у нас есть. – Он поднялся, подошел к референту и как-то по-доброму коснулся его плеча. – Видите, как она может пригодиться. Так вот, надо освободить больного старика Георгия Матвеевича Каландарашвили, как того требует от нас гуманный советский закон. Вот это так. Пойдем, побродим по саду. Солнышко-то, солнышко какое!

Кабинет был огромный, светлый, с розовыми, цвета зари, шелковыми занавесками, с пальмами в кадках и кожаной мебелью. Когда она вошла, уже собралось несколько человек. За письменным столом сидел сам замнаркома. Смуглолицый круглый человек неопределенных лет в роговых очках. Чем-то, может быть, сверканьем крепких зубов и улыбкой, он напоминал японца. Поодаль, за двумя другими боковыми столиками, находились: женщина в военной форме, рядом с ней лежала красная папка, и высокий ясноглазый молодой человек с красивым породистым удлиненным лицом и светлыми волосами назад. Он походил на поэта или философа. Его портфель, туго набитый, оттопыривающийся, лежал на отдельном столике.

Замнаркома, улыбаясь, с кем-то разговаривал по телефону. Увидя их, он быстро что-то сказал в трубку и бросил ее на рычаг.

– Почему же так долго? – спросил Штерн недовольно. – Уже два часа прошло, я звонить должен.

– Обработку-то кончили, да вот звонят, что костюм не подберут, я сказал, чтоб Шнейдер занялся.

– Да, костюм обязательно должен сидеть хорошо, – серьезно заметил Штерн, – его могут захотеть увидеть лично.

– Имею это в виду, – кивнул замнаркома, – ну ничего, Шнейдер все сделает. Он у нас волшебник. Так! А это, если не ошибаюсь, и есть наша новая сотрудница... племянница нашего уважаемого...

– И моя тоже, – без улыбки, так же серьезно заметил Штерн, – моя точно такая же, как и его.

– Ну, очень рад, – зам вышел из-за стола и почтительно отрекомендовался и пожал ей руку.

– Очень рад, – повторил он, – скажу по совести, у нас работать можно. Люди мы простые, коллектив у нас крепкий, дружный, много молодежи, спортсменов, альпинистов, есть школа западных танцев. А вы, кажется, – он поглядел на Штерна, – на артистку учились?

– Кончила, – ответил за нее Штерн.

– Слушайте, так вы для нас, так сказать, клад! Находка! – даже как будто слегка удивился замнаркома. – Моя жена третий год в драмколлективе занимается. Вы знаете? Мы получили вторую премию на республиканском смотре.

– Только вторую! Значит, в Москву опять не поедете, – засмеялся Штерн.

В дверь робко постучали.

– Попробуйте, – сказал замнаркома.

Вошла с черным ящичком в руках молоденькая красивая женщина, почти девушка, в белом халате, похожая на левитановскую осеннюю березку. Молодой человек встал и быстро подошел к ней.

– Спасибо, – сказал он, беря-ящик, – я скоро приду, Шура. Ты кончила? Иди прямо домой.

Березка украдкой кивнула на его портфель. Он кивнул ей ответно. Она улыбнулась и вышла.

– Так что это такое? – спросил Штерн, кивая на ящик.

– Прибор, купленный за валюту, – ответил молодой человек. – Определяет кровяное давление.

– Зачем?

– Чтоб я заранее знал, будет у вас инфаркт или нет.

– Будет! У меня уж обязательно будет, – вздохнул серьезно Штерн. – Еще год-два такой работы...

– А у меня есть к вам один разговор, Роман Львович, – сказал тихо молодой человек. – Дело в том, что моя жена врач-гематолог... И вот у нее есть предложение... – Он подошел к портфелю.

– Нет, брать я ничего не буду, – строго обрезал его Штерн, – мне сейчас просто даже запрещено что-нибудь брать. Я завтра уезжаю в Москву.

Но молодой человек словно и не слышал. Он подошел к столику, открыл портфель, достал из него толстую переплетенную рукопись и вынул из нее лежащий сверху красиво отпечатанный отдельный лист с десятью или пятнадцатью строками.

– Вы только взгляните, – сказал он с мягкой настойчивостью.

Штерн недовольно взял лист в руки, прочел что-то, затем поглядел на молодого человека, усмехнулся и подал лист Тамаре.

– Откройте мой портфель, суньте туда, – сказал он и снова, но как-то уж по-иному, поглядел на молодого человека.

– Хорошо. Я возьму. А вы, видать...

В дверь постучали снова.

Ввели старика.

Был он высок и очень худ, но наркоматовский портной Шнейдер и в самом деле оказался магом и волшебником: костюм сидел отменно, и галстук был подобран к нему тоже отменный – пестрый, цветастый, – такие тогда любили. Да и воротничок, лиловатый от свежести, и манжеты с малахитовыми запонками – все было одно к одному. Замнаркома подошел и протянул старику руку – Штерн держался в стороне.

– Садитесь, пожалуйста, Георгий Матвеевич, – сказал замнаркома серьезно и радушно, – рад вас приветствовать. Мы всегда радуемся, когда человека освобождают, а тут...

– Благодарю, – ответил старик, опускаясь в кресло, и слегка наклонил голову.

Она – Тамара Георгиевна Долидзе, следователь первого секретно-политического отдела (идеологическая диверсия) – смотрела на старика во все глаза. Ведь это, наверно, были первые его шаги без конвоя за много лет. И вот он вошел, сел и сидит, положив руки на поручни кресла. Он очень костляв. У него широкая кость. На висках темные впадины, и лицо тоже темное. Через некоторое время она заметила, что к тому же он сутул, а когда он снова поднялся, поняла, что он походит на черного худого одногорбого верблюда – такого она раз видела из окна вагона, проезжая по Голодной степи.

– Вы как себя чувствуете? – спросил замнаркома. – Ну и прекрасно! Костюм на вас сидит как влитой. Тут, Георгий Матвеевич, надо будет провести кое-какие формальности. Ну, паспорт вам, во-первых, выдать. Вы же в Москву едете. Вот сидят хозяева этого дела – наш доктор и наша заведующая учетно-статистического отдела, товарищ Якушева, я же тут, откровенно говоря, лицо совершенно постороннее, даже случайное. Вот Роман Львович...

Но Штерн уже подходил кошачьим шагом, мягкий, добродушный, округлый, прозрачный весь до самого донышка.

– Вы проверьте все данные, Георгий Матвеевич, – сказал он серьезно и благожелательно. – Правда, все взято из вашего формуляра, так что ошибки как будто не должно быть, но все-таки...

Но старик только листнул паспорт, сунул его в карман и расписался на каком-то бланке.

– Благодарю, – сказал он. – Все правильно. Благодарю.

Штерн посмотрел на врача и как-то по-особому улыбнулся.

– Теперь, доктор, дело за вами, – сказал он. – В состоянии Георгий Матвеевич следовать в Москву на самолете...

Молодой человек подошел к старику, установил около него на столе свой прибор, открыл его и сказал:

– Я попрошу вас расстегнуть манжеты.

Потом он щупал пульс, слушал сердце и легкие. Обследованье продолжалось минут пять, затем молодой человек сказал «спасибо», отошел к другому столу и сел писать.

– Ну как? – спросил Штерн, подходя и пристально вглядываясь в его лицо. – Мы сможем завтра лететь?

– Да, конечно, – ответил молодой человек, легко встречаясь лучистыми ясными глазами с потяжелевшим внезапно взглядом Штерна. – Но сейчас я бы порекомендовал Георгию Матвеевичу покой. Просто пойти и лечь. И попытаться заснуть.

– А что? – спросил Штерн, не меняя ни взгляда, ни голоса. – Что-нибудь тревожное?