Без помощи вашей - Роман Суржиков

– Надо вогнать острие в тело или достаточно коснуться?

– Просто коснись, хоть плашмя приложи. Главное – нажать лепесток.

– А как потом зарядить?

– Нужна искра и зарядная приспособа. Так что, хорошо бы тебе поскорей свести дружбу с кем-то из дворян – чтобы искрой угощаться.

– Снова смеетесь?.. – заподозрил Джоакин.

– И не думал. Ты теперь экипирован не хуже их, а бьешься – получше многих. С чего бы им тебя сторониться?

Джоакин поверил. Поблагодарил хозяина, крепко, до хруста, пожал руку и отправился за кольчугой.

В новой экипировке Джоакин сиял, как корона на государевом лбу. Наполированный шлем отбрасывал блики, кольчуга переливалась благородным маслянистым блеском, плащ ниспадал с плеч, подчеркивая атлетическое сложение воина. Стоял теплый вечер, и таскать на себе двадцать фунтов железа было не самым приятным развлечением, но вид явно оправдывал усилия.

Воин еще раз поблагодарил хозяина и подошел к Полли. Взяв ее за руку, сказал:

– Пойдем, красавица, я покажу тебе море.

Конечно, девушка и не думала возражать. Они ушли рука об руку и вернулись далеко за полночь.

А Хармон Паула попрощался со Священным Предметом. Дождался, пока все улягутся спать, заперся в своей комнатке в гостинице, закрыл ставни, зажег все свечи. С легкой дрожью в пальцах развернул материю и положил на стол Светлую Сферу. Долго глядел на два мерцающих кольца, связанных воедино невидимой силой. Дотронулся ладонями, погладил – ласково, словно девичьи волосы. До чего же она гладкая! Безукоризненная, идеальная форма! Капля воды на стекле показалась бы топорной работой в сравнении с этим.

Хармон поставил Предмет на ребро, набрался смелости и щелкнул по внутреннему кольцу – так, как делал это граф Виттор. Мелькнула мысль, что Сфера может и не завертеться в руках такого недостойного существа, как он. Ведь он низкого рода, не потомок Праматерей… Однако, кольцо пришло в движение, закрутилось, размазалось в шар. Теперь, при свечах, шар мерцал желтовато-оранжевым и был еще прекраснее, чем в свете дня. Казалось, крохотный лоскут пламени заключили в незримую сферу, и он трепещет внутри нее, бьется, стараясь выскочить наружу. Торговец затаил дыхание от восторга.

Завтра, – подумал он, – я продам это… это… Назвать святыню вещью или товаром, даже про себя, у него не повернулся язык. Сделка должна принести ему четыре тысячи золотом и сделать богатым человеком до конца жизни… но Хармон почему-то чувствовал печаль.

Захотелось помолиться. Он понятия не имел, как следует молиться Священному Предмету. Что говорить? И говорить ли вообще? Может быть, вместо этого Предмет нужно целовать или держать над огнем?.. Хармон не смог решить. Он вынул серебряный медальончик с изображением Праматери. Святая Елена Прозорливая была покровительницей путников и купцов, именно ей Хармон молился в тех редких случаях, когда чувствовал потребность облегчить душу. Медальон был сработан довольно грубо, святая Праматерь выглядела носатой сварливой теткой. Ее можно было узнать лишь по каноническому символу – фонарю в руке, да по корявой надписи, идущей краем медальона: «СВ ПМ ЕЛЕНА ПРОЗОР».

– Мать Елена… – начал Хармон и запнулся. Светлая Сфера на столе переливалась огненными сполохами. – Я живу, вроде, как следует… Не посягаю на чужое, не получаю удовольствия через страдание, тружусь усердно. Хочу сказать… благодарю тебя, милостивая мать, что выбрала меня. Дала мне в руки такое чудо – я никогда не забуду твоей доброты! В каждом храме, какой встречу, стану заказывать тебе благодарственные песни. Перечту Писание, буду жить, как надо, как вы завещали. Ты останешься довольна мною.

Он положил медальон и обеими руками взялся за внешний обод Предмета, позволив мерцающему шару парить меж его ладоней. Кто еще из смертных видывал такое?!

– Благодарю тебя от всей души, предобрая мать!

Во внезапном порыве он добавил:

– И знаешь… я прошу тебя, прости графа Виттора, что он продал святыню. Пожалуй, ему не следовало… но ты же видишь, он только из любви это сделал.

Негоциант Гобарт-Синталь разбогател на торговле с южным королевством Шиммери. Его галеоны огибали весь материк Поларис вдоль восточного побережья, с севера на юг, груженные мрамором, серебром и сталью, а возвращались с полными трюмами шелка, чая, пряностей, крокодиловой кожи и страусовых яиц. Он гордился своей тесной и крайне выгодной связью с южанами, и при любой возможности выпячивал ее: носил чалмы, просторные шаровары и шелковые безрукавки, пил кофе и пряный чай, даже имя взял сдвоенное, на шиммерийский манер, присобачив к данному с рождения унылому Гобарту романтически-загадочный довесок.

Обитал Гобарт-Синталь в плавучем доме. Два скалистых полуострова выдавались далеко в море и защищали от штормов живописную солтаунскую бухту. Лазурное море пестрело кораблями и лодками, входящие в гавань шхуны белели соцветьями парусов. Набережная, опоясавшая бухту, была широка и тениста благодаря череде могучих платанов. Роскошный вид манил сюда богачей: вся городская знать обзаводилась домами, виллами, дворцами вдоль набережной, не жалела денег на изящные колонны, цветущие террасы, причудливые скульптуры на крышах. Но Гобарт-Синталь перещеголял всех – он превратил в дворец один из своих галеонов. Судно было крепко заякорено у набережной, в самом выгодном расположении – так, чтобы центральная улица города упиралась прямо ему в борт. Мачты и все палубные надстройки были удалены, а взамен на корпусе судна вырос трехэтажный особняк из белого дерева, украшенный филигранной резьбой, похожий на ларец для драгоценностей. С борта плавучего дома на берег перекинулся мост, устеленный коврами. У моста денно и нощно несли вахту устрашающие скульптуры южных пещерных исчадий, рядом с ними, скромные, будто оруженосцы, стояли стражники в шиммерийских доспехах: широкополых бронзовых шлемах и броне из виноградной лозы.

Бричка Хармона остановилась перед мостом в назначенный час. Накануне он передал негоцианту письмо, полное лести и многозначительных намеков, и сумел заинтересовать Гобарт-Синталя. Благословение отцу, научившему Хармона писать витиевато! Торговец назвался стражнику, тот кивнул:

– Вас ожидают.

В сопровождении сверкающего Джоакина торговец поднялся на борт. Его встретил слуга-карлик в гигантских алых шароварах и повел через дом. Приемная зала, пусть и стесненная размерами судна, выглядела впечатляюще: стена, выходящая на море, почти сплошь состояла из окон, пол устилался, словно пухом, мягчайшими коврами, журчал фонтан, вдоль стеклянной стены розовели от цвета крохотные деревца, которым Хармон не знал названия. По ветвям важно переступали пестрые птицы с гребешками из перьев, загнутыми клювами и неприлично длинными хвостами. Они взирали на торговца с видом наглого превосходства. Одна птица заметила, что Хармон смотрит на нее, и со знанием дела испражнилась. Торговец мог поклясться: пернатая нахалка сделала это нарочно. «Привезите мне птицу с южной душою», – не без ехидства вспомнил Хармон.

Карлик велел Джоакину остаться у фонтана, а Хармона провел по лестнице вверх, на террасу, что нависала над залой. Она выполняла роль кабинета корабельщика. В глубине террасы восседал на груде подушек сам Гобарт-Синталь.

Негоциант оказался невысоким щуплым мужчиной с холеной седой бородкой. Он был облачен в красно-золотой шелковый халат, а на голове восседала роскошная снежная чалма. Быстрым, цепким взглядом Гобарт-Синталь окинул Хармона, словно оценил на глаз, а затем одарил радушной улыбкой:

– Здравия тебе, Хармон Паула. Садись, раздели со мной угощение.

У правого плеча корабельщика располагался столик с фарфоровыми чашками, серебряным кофейником и блюдом, полным южных сладостей. Хармон уселся на подушки по другую сторону от столика, не без труда обрел равновесие и сумел сохранить сидячее положение, вопреки стараниям подушек свалить его набок.

– По вкусу ли тебе шиммерийский кофе? – осведомился Гобарт-Синталь.

Хармон некогда пробовал этот странный напиток и, по правде, терпеть его не мог – одна горечь во рту от него.

– С большим удовольствием выпью чашечку, любезный господин.

Он вовремя вспомнил, что знатные южане предпочитают обращение «господин» привычным «сударям» и «милордам». Гобарт-Синталь улыбнулся. Карлик наполнил чашку Хармона черной пахучей желчью.

– Расскажи же, как обстоят дела в моей родной земле? Какими известиями порадуешь? – спросил негоциант.

Разумеется, корабельщик прекрасно знал все здешние новости, но вступительная неспешная беседа – столь же важная часть хорошей сделки, как и спор о цене. Хармон многословно поведал негоцианту о том, какой пригожей выдалась теперешняя весна, как мудро правит герцогством его светлость Лабелин, сколь быстро продвигается рельсовая стройка, дающая надежды, что вскоре и до Солтауна доберутся искровые поезда. Отведав медовых пряников и халвы с изюмом, которая кое-как перебила кофейную горечь, Хармон спросил о делах Юга, сознался при этом, что никогда не бывал в Шиммери, о чем всей душой сожалеет. Гобарт-Синталь заявил, что на всем свете не найдется другой столь прекрасной земли, как южное королевство, и подтвердил это описанием нескольких шиммерийских диковинок: дворца на водопаде, Облачной Бездны, десятимильной Аллеи Магнолий, и, конечно, великолепных Львиных Врат. Хармон ахал, всплескивал ладонями и изъявлял восторг с подобающей случаю старательностью.