Повесть о славных богатырях, златом граде Киеве и великой напасти на землю Русскую - Тамара Лихоталь

— Да, болеет наш князь, болеет. Но, бог даст, поправится. — А пока что обещал он помочь купцам, чем сумеет. Может быть, удастся ему через своих друзей, которых у него немало среди княжеских приближённых, уладить дело так, чтобы и Великий князь не был в обиде и купцы не терпели урону. — У нас говорят: «Чтобы и волки сыты были и овцы целы», — улыбнулся он, переведя на немецкий пословицу. И спросил, в свою очередь, приехал ли уже вызванный к князю немецкий врач.

— Приехал, приехал! — закивал немец. — О-о, этот врач и в самом деле искусен в своем ремесле! Наш старшина и посоветовал его пригласить. Великий князь всегда был добр к Ганзе. Позволял свободно торговать, не теснил пошлинами и во всем прочем не давал их в обиду. И как только стало известно, что император желает приезда врача, вместе с русским гонцом поехал и один из наших купцов. Ганза сделала всё, чтобы врач добрался как можно скорее. Вчера утром он прибыл в Киев, а днем уже был у княжеской постели.

— Ну и что же он говорит? — поинтересовался боярин. — Сумеет он вылечить нашего князя?

— Кто может сказать? — развёл руками немец. — Это известно одному только богу. Князь плох, — доверительно понизил голос купец, хотя говорил по-немецки. — Чтобы отогнать склонившуюся над его изголовьем смерть, надо вырезать дурное мясо, которое растёт у него на теле. Это поможет, если болезнь по жилам не прошла в кровь. Так врач сказал нашему старшине. Только не велел никому говорить, — добавил купец. — Об этом предупредил врача придворный князя.

Время близилось к полудню, и в небольшой уютной столовой, куда зашли Торопок и его приятель, все уже было готово к обеду. Находилась столовая на оживленной Крещатной улице. Сюда обычно захаживали пообедать гонцы, скакавшие во дворец, купцы, прибывшие в стольный с товаром, а иной раз даже приезжие бояре. Блюда здесь подавали простые, но приготовленные с умением. Сядешь за столик, и тотчас опрятно одетые женки предложат жареного поросенка, говяжий студень, карасей в сметане. А вина сам хозяин и принесёт и разольёт по склянкам. Вин и медов на Руси, как известно, пивали немало. Бояре из рогов, оправленных в серебро, или из серебряных, а то и золотых кубков и чар, простолюдины — из глиняных или деревянных чашек и братин. А тут на столах новинка: склянки — чарки из прозрачного стекла. Внизу толстое круглое дно. Над ним — тонкая, как у гриба поганки, нога. А над ней уже чаша, куда вино наливать — снизу вверх расширяется как воронка.

Хозяин не заставил себя долго ждать. Вышел в зал с узкогорлым серебряным кувшином в руках. Поклонился тучному боярину, сидевшемуся за столиком у оконца, дружиннику в походной одежде, двум купцам и прочим гостям, пожелал всем здоровья, наполнил стеклянную чарку, стоявшую перед боярином, но прежде чем подать ее, поднял над головой:

— Вот как играет на свету вино этой склянке.

Боярин поглядел неодобрительно:

— Стекло и есть стекло.

Дружинник засмеялся:

— А чего на него глядеть! Пей пока пьется!

— Стекло и есть стекло, — повторил боярин, — не золото, не серебро.

— Оно, конечно, — согласился хозяин, с почтением поднося боярину чарку. Но тут же и возразил: — Стекло стеклу — рознь. Два сапога, да не пара. — Наполняя чарки других гостей, рассказывал: делать эти чарки из стекла трудно, куда как трудней, чем, к примеру, наручные кольца — браслеты. И песок-то для такого стекла нужен не простой, а самый что ни на есть мелкий и чистый, который возят в город с островной отмели на лодках. И добавлять в него надо золы от ясеня или от клена, да соли поваренной, да извести, да свинца… Серебро и золото, оно, конечно, но и склянки хороши. Он советует и купцам и дружиннику купить их. Новина. Только в стольном их и делают. Больше нигде. Ежели пожелают, он может продать.

— Да, — поддержал хозяина знакомец Торопка. — Это не наручные кольца. Там знай тяни стеклянный жгут и заворачивай вокруг руки. Дело нехитрое. А эти склянки… Стекла из печи надо выхватить строго по мере. Берут её на конец трубы из обожженной глины и дуют в ту трубу будто в свирель-дуделку, отчего и образуется в чреве стеклянного кома полый пузырь. Попробуй-ка подуди в такую трубку целый день. Потом за полночь душит кашель и сипит в груди. Вот брат у меня стеклодув…

Боярин строго глянул на разговорившегося не по чину простолюдина. Еще когда вошли они с Торопком в столовую, он грозно нахмурил брови — не хватало с холопами за одним столом сидеть. Хотел уже было обругать хозяина, чтоб не привечал смердов, и уйти, да лень было подниматься и есть хотелось. Но хозяин слушал простолюдина почтительно. Он-то знал: простолюдин этот не прост — приближенный слуга Великого князя. Такой холоп иной раз важней боярина. И обедом потчевал радушно и вина то и дело подливал услужливо по знаку Торопка. А потом, когда не одну склянку осушил княжеский слуга, вновь подойдя со своим кувшином, спросил вполголоса:

— Ну как здоровье князя? Что врачи-то говорят?

— Лечат, — громко отвечал княжеский слуга, как и было ему велено отвечать. — Вроде бы полегче стало. — А потом, когда хозяин отошёл, сказал потихоньку знакомцу своему Торопку: — Худо князю. Опять всю ночь маялся. — И совсем шепотком на ухо: — Княгиня гонца к сыну послала. Не дай бог, умрет князь, свара может начаться за стольный.

— А давно послала она гонца? — спросил Торопок: — Успел бы молодой князь, пока отец жив.

— Ежели не станет мешкать, успеет, — успокоил приятеля слуга. — Пока другие князья соберутся, он уже с дружиной будет здесь.

Оба друга вышли из столовой в обнимку. Постояли. Хлопали друг дружку по плечам, хмельные и развеселые. Но как только княжеский слуга, пошатываясь, добрел до угла, Торопок протрезвел и заторопился.

В Анином монастыре все было, как прежде. С раннего утра на дворе сидят и лежат больные и немощные. Кто сам доковылял, кого принесли на носилках родные. Много матерей с младенцами и недужными детьми постарше. Дожидаются. Скоро распахнутся монастырские двери. Выйдут монашенки, обойдут, опросят всех страждущих. Кому дадут листок с переписанной молитвой, кому настой целебных трав, кому просто скажут доброе слово. Так было заведено ещё Анной. Она и ее помощницы переписывали рукописи по заказам бояр и богатых купцов. На полученные средства содержали больницу, или, как ее называли по-другому, богадельню. Больницей — потому что здесь лечат больных и раненых, исцеляют от боли. Богадельней — потому что здесь дают приют, бездомным старикам и калекам, а это и есть угодное богу дело.

Раннее солнце еще только золотило кресты на колокольнях.