Циклоп - Генри Лайон Олди

class="p1">— Кто может подтвердить сказанное?

— Огонь в горне, лава в утробе вулкана. Хлеб и вода, и два живых свидетеля…

— Ты, хлеб, свидетельствуешь?

— Да.

Хлеб умолк. Молчал и Амброз. Над конклавом повисла такая тишина, что безмолвию ночного кладбища впору было обзавидоваться. Казалось, «кисея глухоты» перестала пропускать звуки в обе стороны, расплавленным воском затекла в уши — и застыла.

Взгляды сошлись на Симоне Пламенном.

7.

— Убийца не может наследовать убитой!

Кому принадлежал визгливый выкрик, осталось тайной. Миг, и благопристойный конклав превратился в растревоженное осиное гнездо.

— Пересмотреть очередность!

— Исключить из наследников!

— Позор убийце!

— Торги! Всё на торги!

— Тор-ги! Тор-ги!

Маги вскочили с мест — откуда и прыть взялась! Тобиас Иноходец в возбуждении притопывал деревянной ногой, роя землю, как норовистый конь — копытом. Пальцы Газаль-руза зловеще шевелились. В любое мгновение Злой Газаль был готов пустить в ход свои знаменитые перстни. В руке Осмунда возник жезл. Голова Н’Ганги издавала гудение, грозя обратиться в рой пчел. Бледный, как смерть, Вазак отступал к шатрам, намереваясь в случае драки спастись бегством.

— Братья! Стыдитесь!

Максимилиан Древний вознесся над готовыми сцепиться чародеями, окутан шевелением теней, словно коконом тьмы. Голос старейшего из магов был подобен удару колокола, вытеснив иные звуки. Маги замерли; Древний выдержал паузу, дождавшись тишины.

— Обвинение предъявлено. Нам следует выслушать Симона Остихароса. Кто-то считает иначе?

Не слыша возражений, он кивнул:

— Говори, брат Симон.

— Что ж, я отвечу, — Симон встал. — Да, я виновен.

Учитель Инес выглядел угрюмым и сосредоточенным, как человек, принявший решение: трудное, но окончательное. Он говорил только с Максимилианом, игнорируя остальных.

— Инес была неизлечимо больна, — слова давались Симону с трудом. Чувствовалось, что старец не привык объясняться или оправдываться. — Я опасался, что она в плену или мертва, и явился в ее башню, намереваясь это выяснить. Циклоп, слуга Инес, отказался пускать меня к ней. Я вспылил. Инес все слышала; чтобы спасти Циклопа, ей пришлось спуститься к нам. На это ушли последние силы больной. Инес умерла у нас на руках. Да, я виновен в ее смерти, но убила ее болезнь.

— Как трогательно! — шмыгнул носом Тобиас Иноходец.

Насмешку одноногого никто не поддержал.

— От какой болезни умерла Инес?

— Ее тело было подвержено хаотическим метаморфозам.

— Никогда не слышал ни о чем подобном!

Осмунд Двойной был взволнован. Маги вновь зашумели:

— И я не слышал…

— И я…

— Что-то не слишком верится…

— Надо взглянуть на тело!

— Где вы ее похоронили?

— Там, — указал рукой Симон. — Впрочем, тело Инес продолжило меняться и после смерти. Я сжег его.

— Он убил ее! И скрыл следы!

— А вдруг он врет? Вдруг тело цело?

— Хотел сжечь, но не успел!

— Увы, Симон, — лицо Древнего скрывали тени, но от слов его веяло печалью. — Мы обязаны проверить твои слова. Кто пойдет к могиле, чтобы удостовериться?

Талел Черный презрительно фыркнул:

— В этом нет нужды. Я чую пепел даже отсюда. Симон говорит правду — по крайней мере, насчет сожжения. Это случилось позавчера. Я прав, брат Симон?

— Ты прав, брат Талел.

— Инес умерла три недели назад. Почему ты сжег ее тело только сейчас?

— Не твое дело, брат Талел.

Талел рассмеялся, но остальные приняли сказанное Симоном за оскорбление:

— Я ж говорю: следы заметал!

— Ну да, истории рассказывают живые!

— Мертвецы молчат…

— Опасался: поднимем, расспросим…

— Дело скверное, — подвел итог Максимилиан. — Все мы слышали свидетельство хлеба. Уверен, вода скажет то же самое. Симон Остихарос убил свою ученицу, утверждая, что не желал этого. С другой стороны, сожжение тела вызывает у собравшихся законные подозрения. Полагаю, если Симон доброй волей откажется от участия в наследовании…

От Симона не укрылось, как напрягся молчавший до сих пор Амброз. Хладнокровие изменило королевскому магу. На лице его вновь проступили сошедшие было багровые пятна, выдавая сильное волнение — на грани вожделения.

— Я не откажусь, — сказал старец.

Вокруг начался ропот. Казалось, из морских глубин встала приливная волна.

— Возможно, ты, по крайней мере, согласишься уступить свою очередность?

— Нет.

— Подумай, Симон! Ты всегда был рассудителен…

— Нет.

— Неужели в имуществе покойной есть что-то, что стоит такого упрямства?!

— Инес ди Сальваре была моей ученицей, — отрезал Пламенный. Он встал, и воздух вокруг него задрожал, как над костром. — Я, Симон Остихарос — ее первый наследник. И закончим на этом.

Максимилиан обернулся к королевскому магу:

— Что скажешь, Амброз? Ты обвинил Симона, и ты — второй в очередности, как муж покойной. Согласен ли ты уступить?

— Симон сам обвинил себя. Я лишь огласил свидетельство. И я настаиваю на том, что Симон Остихарос не может наследовать первым, поскольку повинен в смерти Инес.

«Интересно, что эти двое не поделили?» — прошептал Тобиас на ухо Газаль-рузу, так, чтобы услышали все. Злой Газаль в ответ лишь дернул щекой. Противостояние Пламенного и Держидерева вызывало у него живейший интерес — едва ли не больший, чем участие в предстоящих торгах. Газаль не желал пропустить ни слова, ни жеста. Когда еще выдастся столь изысканное развлечение?

— Итак, никто не желает уступить, — тени, окружавшие Древнего, клубились, наводя на мысли о грозовых облаках. — Значит, решение вынесет конклав, без участия заинтересованных сторон. Братья Симон и Амброз, удалитесь. Когда решение будет принято, вас пригласят.

Глава третья

Любовник Черной Вдовы

1.

— Госпожа Эльза?

Ни разу в жизни Натан не боялся так, как сейчас. Даже в переулке, где убивали отца, а малыш Танни полз по брусчатке, понимая, что от смерти не уползешь. Гибель под градом камней, под сапогами озверелой толпы — подарок судьбы, если представить, что может сделать с тобой оскорбленный чародей. Парень оглянулся через плечо. Зрячий глаз слезился, Натан вытер его рукавом. Маги спорили, кое-кто вскочил с мест, но сюда, к шатру Амброза, не доносилось ни звука. Пусть спорят, подумал изменник. Я должен успеть, пока им не до нас.

— Госпожа Эльза, вы здесь?

В шатре царил слабый полумрак — словно на опушке леса, в тени разлапистых елей. Сперва Натан решил, что шатер пуст. Ткань в ромбах, синих и бордовых, колыхалась; сплетение узловатых корней, заменявшее пол, воображение превращало в мускулистую спину чудовища, избитого до полусмерти — синяки, кровоподтеки. Напротив входного полога, менее чем на локоть приподнимаясь над корнями, росла узкая лежанка. Сплетенная из гибких, кажется, ивовых веток, с краями, загнутыми вверх, она походила на корзину, с какой ходят на базар за свежей рыбой. На ветках трепетали крошечные язычки листьев. Они облизывали тело спящего человека, и зелень делалась гуще, темнее, местами переходя в осеннюю желтизну. От этого зрелища изменника пробил холодный пот. А