Шериф - Дмитрий Сафонов

Из того обрубка с неровными острыми краями, который когда-то был шеей, пульсируя, вытекала черная густая слизь. Она светилась в темноте бледным зеленоватым светом.

Баженов присмотрелся: тело Микки стало опадать. Оно опадало все больше и больше, как дырявый надувной матрас, по мере того, как из него вытекала черная слизь с противным гнилостным запахом.

Баженов сделал шаг назад, оступился и упал. Он подтянул к себе бесполезное ружье: всего два патрона, больше у него не было. И даже если бы были? В кого бы он стрелял?

Отталкиваясь пятками, он прополз несколько метров на заднице. Брюки стали мокрыми от вечерней росы.

Ему казалось, что слизь сейчас развернется и потечет прямо на него, подбираясь к ногам. Он быстро вскочил и отбежал на другой конец поляны.

Слизь лениво переливалась в лунном свете. Медленно, будто нехотя.

Баженов протер глаза, желая убедиться, что все это ему не приснилось.

Деревья, растущие по краю поляны, тихо шелестели. Трава серебрилась в лунном свете. От земли тянуло сыростью и прохладой.

На небе, начинавшем помаленьку светлеть, мерцали звезды.

Но ведь все это могло быть и во сне.

Одно убеждало его в том, что он не спит. Запах. Сколько ни пытался вспомнить свои сны Баженов, он не мог вспомнить в них запаха.

Сны его были яркими, иногда веселыми, иногда — страшными, но они были лишены запаха. А сейчас…

Густое зловоние, расползающееся по поляне, заставило его понять, что это не сон. Нет. Вовсе не сон.

Он подхватил ружье и бросился бежать.

— И тогда я пошел к Тамбовцеву. Он был самым дельным мужиком в Горной Долине. Да что был? Он и сейчас… — Шериф замолчал. Желтые от никотина пальцы выбивали нервную дробь на большом руле. — Он и сейчас… Только жизнь его изрядно потрепала… Сначала он не хотел никуда идти, потому что был занят. С Лизой… Ну, ты понимаешь. Он не хотел, чтобы мать… — Баженов уставился в окно машины. Внезапно он резко обернулся к Пинту: — Но я не мог, док… Я не мог вынести это в одиночку. Я бы не выдержал. Эта картина до сих пор не дает мне покоя: черная светящаяся слизь, вытекающая из обрубка между плеч…

Пинт молчал, не зная, что сказать. Да и кто нашел бы нужные слова в такой ситуации? Он мог бы собрать целый консилиум из светил психиатрии и взглянуть на их вытянутые от удивления лица. Интересно, какой диагноз поставили бы они Шерифу? Параноидальный бред? Мания преследования? Шизофрения?

А что бы они сказали, проведи они один только день в Горной Долине? Сегодняшний день — ДЕВЯТНАДЦАТОЕ АВГУСТА?

Скорее всего, они бы сами расселись по палатам с прочными дверями и решетками на окнах, накинули бы на себя смирительные рубашки и попросили потуже привязать их к кроватям. Потому что ни в одном учебнике не описан подобный случай. И вряд ли будет описан. Вряд ли.

Пинт потянулся, распрямляя затекшие ноги.

— Николаич сказал, что ЭТО ни на что не похоже. И лучше об этом никому не говорить, потому что все равно никто не поверит. А меня просто сочтут убийцей, пытающимся симулировать сумасшествие. Понимаешь, док? Он был пустой внутри. Весь будто из резины, как кукла в секс-шопе. Тамбовцев распорол его, как старый матрас, но не нашел ни единого органа: ни сердца, ни печени, ни почек… Ничего… Одна слизь.

— Так вот откуда возникла «шерифская проверка»? — догадался Пинт.

— Ну конечно. — Баженов сказал это как что-то само собой разумеющееся. — Ведь он не мог даже поссать. Ему было нечем. Вот я и придумал… Не будешь ведь каждого разрезать и смотреть, какого цвета у него потроха?

— Да-да-да, — закивал Пинт. — Точно-точно. Черт побери! Выходит, я легко отделался? Да?

— Док, — бесхитростно сказал Шериф, — только без обиды, ладно? Я не мог иначе… Ведь он сказал: «Я вернусь». И вернулся.

— Но как он это сделал? Снова вылез из штольни?

— Нет, он вылез из другого места. Из Ирины Ружецкой. Помнишь надпись кровью на полу: «Петя равняется Микки»?..

— Ну?

— Что ну? Вот тебе ответ. Она родила от НЕГО. От того самого, первого Микки. Петя — его сын. Или он сам. Не знаю, как у них там с родственными отношениями…

— Значит, — соображал Пинт. Мозаика вдруг начала складываться в какое-то подобие цельной картинки, — значит, ТО, что сейчас ходит по улицам, — демон в человеческом обличье?

— Или наоборот, — пожал плечами Шериф, — человек в обличье демона. Сути это не меняет.

— Нет, нет. — Пинт что-то вспоминал. Что-то, виденное им совсем недавно. Только что. — В нем есть что-то человеческое… В чем-то… Пусть в мелочах, в деталях, но он ведет себя как человек.

— Ну да… Например, вставляет оливки вместо глаз, — мрачно пошутил Баженов.

— Оливки… Оливки… Магазин… — Разгадка была где-то близко. Пинт понимал, что это важно, но никак не мог вспомнить.

— Он убил свою мать, а перед смертью изнасиловал. Не правда ли, так поступают все нормальные люди? Нет, док… Он просто ЗЛО, пришедшее в наш город. И я не знаю, как его остановить. Может, его теперь и пуля не берет?

— Ему потребовалось человеческое тело, — рассуждал Пинт. — Зачем-то потребовалось. Посудите сами. Первый раз он пришел не как человек, а как оболочка, заполненная слизью.

— По самые уши, — подтвердил Шериф. — Я видел. Пинт будто не слышал его.

— Но в первый раз он не смог сделать все, что хотел. Поэтому так легко сдался. А теперь у него есть тело… Но мы пока не знаем, для чего ему это нужно и полностью ли оно ему подчиняется. Вот! Возможно, все дело в этом! — сказал торжествующе Пинт.

— В чем?

— Может быть, он не до конца контролирует ситуацию? Поэтому и затаился? Сидит, выжидает удобного момента?

— Почему это он не контролирует? По-моему, как раз…

— Вспомнил! — воскликнул Пинт. — Я вспомнил. В магазине. Да, в магазине была разбитая витрина!

— Ну и что?

Пинт приблизился к Шерифу и сказал почти по слогам:

— А то, что это была витрина с игрушками. Вы полагаете, ЕМУ просто захотелось поиграть? Или — мальчику захотелось? Кому из них?

— Хм… — Шериф поскреб подбородок. — Действительно. В этом что-то есть, док… То есть я хочу сказать…

Внезапно раздался ружейный выстрел. Потом — еще один. Баженов, не медля ни секунды, протянул руку к замку зажигания, повернул ключ.

— Док, ты понял, где стреляли? — заорал он.

— По-моему, где-то сзади!

— По-моему, тоже. Думаю, это в больнице. Держись крепче, взлетаем!

Тамбовцев спустился на первый этаж больницы. Он старался держать ружье подальше от себя, опасался, что эта штуковина вдруг выстрелит. Не зря же говорят, что раз в году и палка стреляет.