История Кубанского казачьего войска - Федор Щербина

Прокурор подал как бы сигнал к нападению на наказного атамана. Со всех сторон посыпались доносы и сообщения высшему начальству. Особенно энергично выступил с обвинениями против Безкровного войсковой старшина Барабаш, имевший личные счеты с атаманом. В жалобе Паскевичу от 12 октября 1820 года он обвинял Безкровного в целом ряде преступлений и, между прочим, в таких как жадность Безкровного к богатству, выразившуюся в устройстве двух хуторов, четырех водяных мельниц, в разведении большого количества скота, выпрошенного в подарок или купленного за бесценок, в самовольной рубке леса, в неустановленной мене его у черкесов и пр.

По доносу Барабаша над Безкровным назначено было следствие. Во время ведения следствия от Барабаша и прокурора поступили новые доносы. Дело приняло огромные размеры. Безкровный со своей стороны предъявил отвод против следователя генерала Прянишникова, который вместе со своими чиновниками пристрастно относился к Безкровному, и просил назначить другого следователя. Вместо заболевшего Прянишникова следователем назначен был ген.-м. Берхман. В это время последовало 13 новых доносов, в которых Безкровный обвинялся в том, что в екатеринодарском госпитале показана большая смертность, чем какая была в действительности, что 6000 р. прогонов выдавались куренным атаманам, а они расходовали эти деньги по произволу и без контроля; что смотрители меновых дворов злоупотребляли и не давали никакой отчетности; что земские начальники за взятки в 60 руб. с бедных и в 200 и 300 руб. с богатых казаков освобождали их от очередной службы и т. п.

Большинство этих обвинений не столько падало на Безкровного, сколько свидетельствовало об упадке нравственных начал в делах общественного служения. Это был лишь точный фотографический снимок с неприглядной действительности, в которой виновны были прежде всего услужливые доносчики.

Общими усилиями этих доносчиков генерал Безкровный был облит целыми потоками грязи. В 1830 году по распоряжению графа Паскевича он был отрешен от должности. Тогда противники генерала стали действовать еще решительнее. Судя по делу, и отдельные следователи, и целая следственная комиссия действовали с пристрастием и явным недоброжелательством к Безкровному. Последняя собрала обширный материал и возвела по 78 пунктам обвинения против Безкровного. В немногих случаях она оправдала злосчастного атамана, но и подавляющее большинство пунктов, по которым была признана вина Безкровного, носило крайне мелочный, придирчивый и условный характер. В своем заключении комиссия, не без натяжек обвиняя Безкровного в покупке коров у жителей по принуждению, в получении подарков, в пользовании даровым трудом, в получении двойного жалованья и т. п., нашла необходимым предать генерала Безкровного суду.

Но это был в сущности суд комиссии над войском и собой. Безкровному в вину ставили то, в чем в несколько раз виновнее его были сами доносчики и свидетели. В сущности, это была травля крупного представителя казачьей администрации. Вина его была несомненна, но вина по тому времени ничтожная, обычная, так сказать. Многое из того, что делал Безкровный, считалось в порядке вещей, как, например, получение подарков, имевшее характер местного обычая, несоблюдение которого считалось оскорблением.

Следствием над Безкровным были лишний раз извлечены на свет Божий те ужасные условия, в которых находились черноморские казаки. Генерал Прянишников, осмотревший в конце октября шесть казачьих полков в закубанских укреплениях, донес графу Паскевичу, что казаки не имели не только установленной формы, но и сколько-нибудь сносной одежды; оружие же у них найдено в отличном состоянии. Тогда же Прянишников донес начальнику штаба при главнокомандующем, что он нашел в невозможном положении фурщиков, находившихся в отряде Безкровного. Им положительно нечего было есть. Лишь по просьбе и по приказанию Прянишникова им давали иногда сухари. Фурщики были почти голы и покрыты ужасными рубищами. Во время обеда они ходили между солдатами и просили у них подаяния. Безкровному совершенно справедливо поставлена была в вину его попытка удалить фурщиков из отряда на время приезда графа Паскевича. Это некрасивое, но мелочное и понятное деяние, как и некоторые другие в таком же роде, не могли служить достаточным основанием для позорного удаления от дел человека способного и неоднократно жертвовавшего своей жизнью. Безкровный оставил пост наказного атамана с чувством кровной обиды и незаслуженного наказания.

Народная молва гласила, что в падении генерала Безкровного не последнюю роль играл его заместитель генерал Заводовский. Он был почти ровесником Безкровного, поступил на службу 12-ти лет в 1800 году, т. е. двумя годами раньше Безкровного, но одновременно с ним был произведен в генерал-майоры в 1828 году.

Николай Степанович Заводовский в своей военной деятельности не выказал той личной отваги и мужества, какими характеризовался почти каждый шаг Безкровного, но это был несомненно талантливый генерал. За время боевой службы с 1800 по 1852 год, он только два раза был слегка ранен ружейными пулями в левую руку, но прошел все выдающиеся ступени казачьего чинопроизводства до генерала от кавалерии включительно, был наказным атаманом Черноморского казачьего войска и, продолжая состоять в этом звании, назначен был сперва начальником Черноморской кордонной линии, а затем и командующим войсками на Кавказской линии и в Черномории. Трудно было бы достичь такого положения казаку-самоучке, без всякого образования и родственных связей, если бы Заводовский не отличался умом и незаурядными военными способностями.

Но Заводовский был не только талантливым военным генералом, но тонким политиком и умелым администратором. Он сумел быть нужным помощником у всех главноначальствующих лиц на Кавказе, привлек к себе, по рассказам, недоброжелательно относившегося к нему графа Чернышева, пользовался огромным авторитетом у князя Воронцова и личным расположением Государя Николая I. Для всего этого требовалась видная деятельность и политический такт. Заводовский обнаружил то и другое.

Как администратор Заводовский оставил заметные следы в роли управляющего гражданской частью в Ставропольской губернии на посту, считавшемся в свое время самым скользким, на котором Заводовский, по словам И. Д. Попки, удержался долее всех своих предшественников. Особенно же много сделал Заводовский как наказной атаман Черноморского войска, не упустивши ни одного случая, чтобы улучшить положение черноморских казаков и отстоять их интересы. При Заводовском и при его участии выработано было положение 1842 года о Черноморском казачьем войске, один из наиболее полных актов казачьего законодательства.

Но, по рассказам, которые до сих пор обращаются среди казачества, этот талантливый военный генерал, тонкий политик и способный администратор отличался большими странностями и чудачеством. Так, при производстве в чины и представлении к наградам, Заводовский руководился не аттестациями начальников, делавших ему представления, а прибегал к странному приему. Обыкновенно он брал списки, зажмуривал глаза и, приговаривая «везе не везе», «везе не везе», черкал пером по фамилиям. Те, которые оказывались не зачеркнутыми, представлялись к наградам. Благодаря этому курьезному приему лучшие кандидаты часто исключались из наградных списков. Тогда представлявшие наградные списки начальники стали помещать лучших кандидатов в конце списка, так как последние в списке фамилии чаще всего оставались не тронутыми благодаря чудачеству генерала.

В небольшой биографии Заводовского Г. Н. Прозрителев передает рассказ о Заводовском, как о взяточнике и человеке, отличавшемся самодурством и грубостью. Об этом было много ходячих рассказов. По рассказам, подрядчикам он говорил, просматривая поданные ими заявления, что не может по неразборчивости почерка прочитать эти заявления до тех пор, пока подрядчик не вкладывал внутрь заявления известное количество ассигнаций. Тогда генерал быстро осваивался с почерком заявления. Быть может, в этом есть своя доля правды, но это не исключает ни ума, ни военного таланта в самоучке генерале.

Еще при жизни Заводовского написана была на него целая сатира в стихах в форме исповеди пана Твардовского. В сатире генерал назван «палачом Кавказа», изображен атеистом, продавшим душу черту, и человеком, не признававшим ничего святого — ни совести, ни чести, ни родителей, ни семьи. Молва приписывала составление сатиры или историку генералу И. Д. Попке, или же кропотливому труженику в той же области И. В. Бентковскому. Но сатира так плохо написана, отличается таким шаржем, так убога юмором, на который, видимо, рассчитывал ее автор, местами так грешит против малороссийского языка, на котором она написана, и так близко граничит с малограмотностью, что не может быть и речи о составлении ее И. Д. Попкой.