Горчаков. Пенталогия (СИ) - Пылаев Валерий

Я осторожно отстранился и открыл для Гижицкой дверцу «Астон Мартина». Не с первой попытки — во весь правый бок авто проходила глубокая замятая царапина от столкновения с «Мустангом», и механизм работал нехотя. Ее сиятельство плюхнулась на пассажирское сиденье, каким-то чудом при этом не растеряв и крупицы изящества — и тут же принялась стаскивать с себя туфли.

— Не так просто ходить на этом… Красота, увы, требует, жертв, — пожаловалась она. — Но, может быть, легкий массаж…

Дослушивать я не стал — просто захлопнул дверь и обошел машину, по пути собирая в кулак остатки терпения и самообладания. Гижицкая вызывала самые противоречивые эмоции и желания — но не меньше половины из них упорно сводились к тому, чтобы как следует врезать ей… по попе. Больше всего на свете мне не хотелось поддаваться на ее бессовестные, вульгарные и совершенно неуместные провокации.

Нет. На самом деле, конечно, хотелось — чего уж там.

— Мой дом на Екатерининском канале, князь… Не так уж далеко от вашего, не находите?

Как только я обошел машину и уселся за руль, Гижицкая тут же обрушила на меня чуть ли не весь свой арсенал разом. Чуть отодвинулась, закинув руку за голову, и развалилась в роскошном кожаном кресле. Нет, никакой дешевой демонстрации, вроде задравшегося выше резинки чулков платья или будто бы случайно оголившегося плеча, она себе не позволила. Но это было и не нужно — и без подобных крайностей ее сиятельство выглядела так, что любой юнкер на моем месте захлебнулся бы слюной.

Глаза Гижицкой чуть поблескивали в полумраке салона — одновременно пьяно и маняще.

— Пристегнитесь, графиня, — вздохнул я, запуская двигатель.

— И не подумаю! — Гижицкая тряхнула головой, роняя на лицо светлые пряди. — Не хочу чувствовать себя… связанной, понимаете?

— Как вам будет угодно. — Я пожал плечами и тронулся, осторожно объезжая криво припаркованный «Мустанг» Куракина. — Но я имею намерение доставить ваше сиятельство домой целой и невредимой, так что…

— Почему ты такой зануда?

От неожиданности я едва не въехал в столб. Но нет, мне не почудилось — Гижицкая действительно сказала то, что сказала, и теперь ни в ее позе, ни в движениях не осталось и следа томной и одурманенной возлияниями женщины, которую я наблюдал последние несколько минут. Прежними остались только глаза — такие же сияющие и чуть безумные.

— Думаешь, мне так важно, что ты прячешь? — выпалила она.

— Именно так я и думаю. — Я свернул на проспект. — Ваше сиятельство.

— Прекрати! — Гижицкая потянулась ко мне и обняла руками за шею. — Да мне вообще плевать кто ты такой! Я просто хочу понять — человек или ледяная глыба?

— Что вы…

— Да хватит уже! — выдохнула Гижицкая мне прямо в ухо, едва не прижимаясь губами. — У тебя вообще чувства есть? Любой другой на твоем месте уже слюнями бы изошел, а ты…

Когда ее сиятельство запрыгнула мне на колени, я едва удержал руль — и потом кое-как свернул к тротуару и ткнулся колесами в поребрик. От неожиданности Гижицкая едва не свалилась — но тут же снова набросилась на меня, вцепившись обеими руками в волосы на затылке.

— Да что такое, дурак ты несчастный? — прошипела она. — Мы оба чуть не убились, и я просто хочу почувствовать себя живой. На всю катушку, понимаешь?

Гижицкая чуть откинулась назад, схватила мои руки и положила себе на бедра. Повинуясь уже почти бесконтрольному желанию, я чуть сжал пальцы, и графиня глухо застонала, запрокидывая голову.

План вести себя прилично явно летел ко всем чертям.

— Ты вообще живой?

Гижицкая схватила ворот моей рубашки, разом отрывая несколько пуговиц. Обожгла мое лицо горячим дыханием. Он нее еще немного пахло шампанским, табаком, совсем немного — бензином… И чем-то еще. И с этим чем-то я уже никак не мог — да и не хотел — бороться.

К черту.

— Живой, — ответил я, запуская пальцы в податливые светлые волосы. — А ты — сумасшедшая… Нас могут увидеть.

— Не увидят. — Гижицкая щелкнула пальцами, и стекла в «Астон Мартине» начали стремительно темнеть, наполняя машину густой непроглядной темнотой. — И теперь ты никуда не убежишь.

— Если честно — я и не собираюсь.

— Ну и славно, — прошептала Гижицкая.

И жадно накрыла мои губы своими.

Глава 24

Эта ночь определенно стоило того, чтобы запомнить ее надолго. До дома Гижицкой мы все-таки добрались… примерно через час. По дороге я успел немного остыть, но ее сиятельство еще не в достаточной степени почувствовала себя живой — и потребовала, чтобы я проводил ее сначала до дверей, потом внутрь, потом в будуар, оттуда в ванную комнату…

И только под жаркими струями душа я расслабился окончательно. Нет, какая-то часть до сих пор не до конца верила в происходящее. В смысле — не верила, что хитрющая, вредная и умеющая с легкостью виртуоза крутить мужиками графиня вот так запросто бросится в омут страсти только потому, что какой-то водитель грузовика выехал на дорогу, толком не посмотрев по сторонам.

Потеряла голову, предало собственное тело — это уж точно не про Гижицкую.

И все же. Я не сомневался, что и гонка, и спектакль в кабаке, устроенный для одного-единственного зрителя, для чего-то ей нужны.

Но банальной подставы ожидать не приходилось. В случае огласки или даже обычных сплетен ее сиятельство попадала на прицел пера борзописцев или обладателей чересчур длинных и острых языков ничуть не меньше меня. Да и оставалось ли у нас то, что еще можно было потерять? Репутация у нас обоих и без того выглядела сомнительно: роковая красотка, владелица скандально-известных клубов — и уличный гонщик, за бедлам в центре столицы высочайшей волей отправленный в третьесортное военное училище.

По пути наверх к будуару Гижицкой — через прихожую, гостиную, по лестнице — мы не встретили ни одного из слуг ее сиятельства. То ли просто повезло… то ли графиня уже давно вымуштровала домашних так, что они умели не попадаться на глаза — и перемещаться по коридорам так, чтобы внезапные ночные гости не попадались на глаза им.

Нас не видел никто — кроме пьяной и многочисленной юнкерской братии. Но уж за них я был спокоен: вряд ли даже Куракину пришло бы в голову болтать лишнее, кому не следует.

И самое главное — плевать я хотел на какие-то там пересуды, недовольство деда и прочую ерунду. Сегодня уж точно. Графиня определенно стоила всего этого — и даже больше. Не то, чтобы я так уж успел истосковаться по женской ласке, но это было…

Чудесно? Определенно не самое подходящее слово.

Горячо? Еще как.

Исступленно, на всю катушку, до отсечки, до дрожи во всем теле? Уж точно.

Странно, местами даже не грани? Пожалуй…

И все-таки я не отказался бы повторить все это снова — несмотря на исцарапанную до крови спину. Ткань рубашки при каждом движении задевала опухшие борозды, оставленные безупречным маникюром Гижицкой, и тело ощущало будоражащую боль. Но даже это… нет, конечно, не приносило удовольствие — и все же дополняло прошедшую ночь до чего-то особенного, целостного.

Как и то, что Гижицкая отправила меня восвояси даже до того, как за окном начало светать. Не выгнала, не попросила уйти — но ясно дала понять, что наше внезапное приключение подошло к концу. Видимо, графиня почувствовала себя живой в достаточной степени, чтобы, наконец, лечь и как следует выспаться.

Я не возражал — скорее наоборот, почувствовал то ли облегчение, то ли просто долгожданный покой. Мне еще предстояло как-то «переварить» все случившееся, и куда проще было бы заниматься этим в одиночестве.

Выйдя на улицу, я поправил ворот и втянул носом воздух. Холодный, почти без запаха: до зимы было еще далеко, но по ночам уже как будто чуть подмораживало. «Астон Мартин» Гижицкой стоял чуть дальше по улице на обочине и тускло поблескивал фарами в свете фонарей, словно приглашая прокатиться. Но я бы не стал — даже останься каким-то чудом у меня ключи. Обстановке не то, что располагала — настойчиво требовала прогуляться пешком. Спокойно, не торопясь. Сначала до Невского, свернуть налево, перейти улицу…