Поющие пески. Дело о похищении Бетти Кейн. Дитя времени - Джозефина Тэй

— Не знаю такого. А вы не нашли других современных Ричарду летописцев, кроме Коммена?

— Из тех, кто писал бы до смерти Ричарда, — ни одного. Коммен излагал ход событий с французской предвзятостью, но не с тюдоровской, так что он более достоверен, нежели англичанин, пишущий о Ричарде при Тюдорах. У меня, кстати, есть для вас чудесный образец того, как люди сочиняют историю. Вы знаете, что Ричарду III, помимо прочего, приписывают преднамеренное убийство единственного сына Генриха VI после битвы при Тьюксбери? Так вот, это выдумка чистой воды. Ее можно проследить с того момента, когда она впервые была рассказана. Отличный ответ людям, утверждающим, будто нет дыма без огня.

— Но Ричард же был еще мальчиком во время битвы при Тьюксбери!

— Ему было восемнадцать. И все современники называют его умелым бойцом. Они были ровесниками, сын Генриха и Ричард. Да, все современники, каких бы взглядов они ни придерживались, пишут, что он погиб во время битвы. А вот потом пошло-поехало.

Кэррэдайн быстро просмотрел свои записи.

— Черт побери, где же это? Ага, нашел, Так вот, Фабиан, писавший для Генриха VII, утверждает, что юношу захватили в плен и привели к Эдуарду IV, который отвесил ему пощечину железной рукавицей, и мальчик был тут же зарублен слугами короля. Мало? Полидор Вергилий пошел дальше. Он говорит, что сына Генриха убивали собственноручно Георг, герцог Кларенс, Ричард, герцог Глостер и Уильям, лорд Гастингс. Холл к списку убийц добавляет Дорсета. Но Холиншеду и этого мало: он сообщает, что первый удар был нанесен Ричардом. Как вам это нравится? Первосортное Тонипэнди, а?

— Да, Тонипэнди чистой воды. Драматическая история без слова правды. Если вы можете выдержать несколько цитат из Мора, я приведу еще один пример того, как делается история.

— Меня тошнит от преподобного Мора, но я все-таки послушаю.

Грант отыскал нужный абзац и начал читать:

«Некоторые мудрые люди также полагают, что его (то есть Ричарда) пассивность, умело скрываемая, способствовала смерти его брата Кларенса; на людях он открыто противился этому, хотя, как считают некоторые, несколько слабее, чем следовало. Думающие так полагают, что еще задолго до смерти короля он возжелал сам сесть на трон в случае, если его брат король (чью кончину, как он полагал, приблизит беспутный образ жизни) умрет (как и случилось), пока его дети еще малы. Считают, что поэтому он был рад смерти своего брата Кларенса, чья жизнь нарушала его планы, так как Кларенс остался бы верным своему племяннику — юному королю, или пожелал бы стать королем сам. Но во всем этом нельзя быть уверенным, и любые домыслы так и останутся домыслами».

— Мерзкий старый сплетник, — процедил Кэррэдайн.

— Вы сумели заметить жемчужное зернышко в этой куче мусора?

— Да.

— Молодец. Мне пришлось прочитать кусок трижды, прежде чем я ухватился за единственный безоговорочный факт.

— Что Ричард открыто противился убийству своего брата Георга?

— Да.

— Конечно, — заметил Кэррэдайн, — если учесть все прочие рассуждения «мудрых людей», то впечатление создается прямо противоположное. Да, Мора мне и даром не надо.

— Пожалуй, нам все-таки следует помнить, что это сочинение Джона Мортона, а не Томаса Мора.

— Может, и так, но Мор переписал пасквиль Мортона, значит, ему понравилось это сочинение.

Грант, в свое время тоже бывший солдатом, лежал и думал о том, как умело Ричард действовал в весьма скользкой ситуации в Нортхэмптоне.

— Ловко он перехватил у Риверса две тысячи воинов без всякого открытого столкновения.

— Вероятно, когда дело дошло до выбора, они решили предпочесть брата короля брату королевы.

— Да. И, конечно, у солдата было больше шансов получить поддержку войск, чем у писателя.

— А разве Риверс сочинял что-нибудь?

— Он автор самой первой книги, напечатанной в Англии. Ученый был человек.

— Н-да. Только это не научило его уму-разуму. Как он рассчитывал взять верх над человеком, который в восемнадцать лет командовал полком, а в двадцать пять — армией? Знаете, что меня здесь удивило?

— Военные способности Ричарда?

— Нет, его молодость. Я всегда представлял его пожилым ворчуном. А ему было только тридцать два года, когда он погиб под Босвортом.

— Скажите, когда Ричард взял принца под свою опеку в Стоуни Стратфорде, он разогнал всю толпу, приехавшую с мальчиком из Ладлоу? Я хочу спросить, удалили ли от мальчика всех тех людей, в окружении которых он рос?

— О нет. Его наставник, доктор Элкок, к примеру, приехал с ним в Лондон.

— Значит, никто не спешил избавиться от сторонников Вудвиллов, от всех, кто мог настроить принца против Ричарда?

— Похоже, что нет. Разве что арестовали тех четверых во главе с Риверсом.

— Верно. Регент сработал четко. Я восхищаюсь Ричардом Плантагенетом.

— Мне он определенно начинает нравиться. Ну, а сейчас я, пожалуй, пойду осматривать «Кросби-плейс». До смерти хочется своими глазами увидеть дом, в котором жил Ричард. А завтра мне достанут мемуары Коммена, и я собщу вам, что он пишет о событиях в Англии в 1483 году и о том, что рассказал Совету Роберт Стиллингтон, епископ Батский, в июне того же года.

10

В тот летний день 1483 года, как узнал Грант, Стиллингтон сообщил Совету, что он обвенчал Эдуарда IV с леди Элеонорой Батлер, дочерью первого графа Шрюсбери, еще до женитьбы Эдуарда на Елизавете Вудвилл.

— Почему же он молчал так долго? — спросил Грант, переваривая сенсацию.

— Эдуард велел ему держать язык за зубами. Вполне естественно.

— У Эдуарда, похоже, было пристрастие к тайным бракам, — сухо заметил Грант.

— Должно быть, ему тяжело пришлось, когда он натолкнулся на такую неприступную добродетель. Тут уж не могло помочь ничего, кроме женитьбы. А ведь Эдуард привык, что женщины от него просто падали — и внешность незаурядная, и корона на голове, — так что вряд ли он мог спокойно примириться с отказом.

— Да. Именно поэтому он и женился на Елизавете Вудвилл. Неприступная златокудрая красавица, тайный брак. Значит, если Стиллингтон говорит правду, то Эдуард пользовался такой тактикой и прежде. Кстати, говорил ли Стиллингтон правду?

— Во времена Эдуарда он занимал посты лорда-хранителя печати, затем — лорда-канцлера, а также ездил послом в Бретань. Так что Эдуард либо был обязан ему чем-то, либо просто благоволил к нему. А у Стиллингтона не было видимых причин интриговать против Эдуарда. Если, конечно, он был интриганом.

— Да, пожалуй, вы правы.

— В любом случае вопрос был поставлен перед парламентом, так что у нас имеется не только голословное утверждение Стиллингтона.

— Перед парламентом?!

— Именно. Все было честно и открыто. Девятого числа состоялось очень долгое заседание палаты лордов в Вестминстере. Стиллингтон представил доказательства и свидетелей, и был подготовлен доклад для парламента, который созывался 25 июня. Десятого числа Ричард обратился к городу Йорку с письмом, в котором просил прислать войска для своей охраны и поддержки.

— Ага! Наконец-то заваривается каша.

— Да. Одиннадцатого он посылает аналогичное письмо своему кузену Невиллу. Стало быть, Ричард почувствовал реальную опасность.

— И весьма серьезную. Человек, который так умело вышел победителем из неожиданного и очень неприятного положения в Нортхэмптоне, не подымал бы панику по пустякам.

— Двадцатого Ричард с небольшим отрядом направился в Тауэр — вы помните, что тогда Тауэр был королевской резиденцией, а совсем не тюрьмой?

— Да, конечно. Тауэр был королевским замком и единственной надежной крепостью; только поэтому серьезных преступников упрятывали туда. Так зачем Ричард поехал в Тауэр?

— Чтобы прервать встречу заговорщиков и арестовать лорда Гастингса, лорда Стенли и некоего Джона Мортона, епископа Илийского.

— Так и знал, что рано или поздно мы доберемся до Мортона!

— Была обнародована прокламация с деталями заговора против Ричарда, но до наших дней ни одного экземпляра не сохранилось. Был казнен лишь один из заговорщиков. Им, как ни странно, оказался старый друг Эдуарда и Ричарда, лорд Гастингс.

— Да, согласно уважаемому Мору, его спешно вывели во двор и обезглавили на первом подвернувшемся бревне.

— Как бы не так, — ухмыльнулся Кэррэдайн. — Его казнили неделей позже. Точная дата упоминается в одном из писем того времени. Более того, Ричардом движило вовсе не чувство мести, потому что он возвратил конфискованные поместья Гастингса его вдове и восстановил его детей в наследственных правах, которые они в противном случае неизбежно теряли.

— Да, казнь Гастингса была, видимо, неминуемой, — сказал Грант, перелистывая книгу Мора. — Даже Мор пишет: «Несомненно, регент любил его и горевал о нем». А что случилось со Стенли и Джоном Мортоном?