Лето бородатых пионеров (сборник) - Игорь Дьяков

… Разговор не клеился. Хозяин, поделившись творческими достижениями, о которых что и говорить, вежливо внимал гостье. Мария поведала быль, которая могла показаться прожженному эстету необычной.

… Она училась в Ярославском педагогическом, где историю Сред них веков преподавала женщина-уродец. У нее от рождения не было рук и одной ноги. Была она страшненькая, почти карлица. Страницы перелистывала языком. Но лекции были – заслушаешься. Девчонок «срезала» – ненавидела. Тогда они стали одеваться на экзамены к ней как мымры, косметика была исключена. Парни старались быть обходительными, цветочки приносили, шоколадки. От студента она и забеременела. Родился уродец же, прожил до четырнадцати лет. У нее была хорошая квартира в центре города, и кончила она тем, что устроила там бордель, запила, и померла в пьяной агонии.

– Явный урод – честный урод, – резюмировал хозяин, и я кисло отметил про себя, что сватовство провалено, и Мария вернется к мужу под мат и побои. Так она и не поняла, с какой коварной целью ее приглашали, и слава Богу!

Доставив со всей возможной галантностью Марию в поселок, мы отправились на берег реки отдохнуть от наших никчемных дипломатических уловок.

В теплом вечере перед нами открылась идиллическая картина. На величественном фоне розовых облаков, в которых плыли купола, прямо посреди реки мужичонка в плоскодонке удил рыбку.

– Если прищуриться, рай! – вырвалось у меня.

Брось ты задумываться, растворяйся.

… Не получается. Не отпускает подлючее время.

Вот мужичок подплывает к нам. Спрашивает сигаретку. И мы спрашиваем. 56 лет. В молодости занимался штангой. Двадцать лет назад взяли пункцию, и обезножел. До того работал на стройке за 80-100 рублей. Шабашить давали только «братьям меньшим». Те строили дома и коровники, срубали деньги и уезжали. Через год выстроенное ими валилось.

«Русские – вдвойне дураки!» – рыготали золотозубые «братья». А Славе установили пенсию по инвалидности – 35 рублей. Сейчас – 200 тысяч, то есть 40 долларов, нерегулярно. Ловит плотву на продажу: 1 килограмм – 8 тысяч.

– Да, лучше прищуриваться, – тихо сказал Тапочка.

Мы купили улов и один «телевизор» – Слава сам их плетет.

– Они все ездят по всему миру. Была б на Луну дорожка – и туда бы съездили, – говорит Слава.

«Они» – это власти. Голосует всегда за Жириновского. Чтобы не прощаться на грустной ноте, перед отплытием рассказывает анекдот:

– Куда наш президент едет? На реанимацию… на кремацию… на реинкарнацию… тьфу! На инаугурацию!..

В любой стране Славе бы выплатили за «медицинскую ошибку» целое состояние.

«Оттянувшись» в холодной несмотря на жаркое лето, воде, обнаружили, что вещи наши «сторожит» осоловелый парняга лет тридцати. Никакого беспокойства мы уже привыкли не испытывать. Те, кого традиционно именуют народом, как правило, по достоинству оценивают то горестное безразличие к опасности и готовность к чему бы то ни было, которое выработалось в нас после мордобойных лет сплошного унижения. Оценивают по-родственному, как бы агрессивно не были настроены. Хамоватый нувориш или высокомерный «правозащитник» этого, на свою беду, не осознают.

– Драсьте! – стараясь казаться, выговорил детина. – Только честно: сегодня среда иди четверг?

Среда, вечер, отвечаем.

– Черт побери! – парняга искренне растерялся. – А я думал, четверг, утро. Смотрю на часы – восемь, пора жену на автостанции встречать. Что ж теперь делать-то? – Он глубоко задумался, и через минуту выдохнул:

– Пойду, нажрусь, как свинья!.. Еще за уборку подъезда надо сдать четыре тысячи, а у меня налички нету, только натура…

Так, рассуждая себе под нос о заботах дня насущного, которого, по нему, лучше б уже и не было, побрел восвояси «народ».

Подались и мы.

Ехать было недалеко – к Володе Денисову, экскаваторщику и по совместительству автомастеру с золотыми руками. Он аж пятнами покрывался от удовольствия, когда была возможность поковыряться в железках.

Много таких мужиков, охочих до работы, осталось еще на Руси великой. Зайдите в выходной в любые гаражи. Там кипит жизнь. Решается масса мудреных вопросов – не торопясь, за бутылочкой. Взаимопомощь абсолютная. У кого сварочный аппарат, у кого полный набор инструментов или что-то новенькое, импортное. Никто не ведает, сколько невостребованных изобретений рождается в стальных или кирпичных коридорах гаражных рядов.

Тут дух парит. Забывают о работе, на которой месяцами не платят денег, о семьях, где шипят-рычат жены, о поганых новостях, рождаемых предательством во внутренней и внешней политике.

Поет душа, и думается, когда слышишь это негромкое пенье, что если собрать этих мужиков, распределить им портфели министров или планшеты комбатов – и решат они все проблемы споро и профессионально, ухватив суть на лету, как это умеет делать только русский человек.

Вот и Володя. Сварганил пристройку к гаражу деревянную (кирпич власти не дозволили – еще бы, тепло будет, удобно). Стоит там у него остов старенького «Москвича» да мотороллер «Оса». Зарабатывает он мотороллером на запчасти второй свежести и собирает мечту свою – машину.

– Хотел взять землю, – говорит, – все рассчитал, все расчертил. Не дали.

Начальник-землемер в очках с толстыми линзами и слуховым аппаратом перехватил. Взял ссуду, да всю и промотал. Как и большинство «фермеров». Земля – в запустении.

Сам Володя из Краснодарского края. Смолоду шабашил. Участковый заявлялся и вопрошал строго: «Не работаешь, а живешь кучеряво. Откуда средства?» Да так с тех пор и вопрошает непрошеное начальство. Правда, теперь уже фигурально выражая современное изумление власти: «Как? Ты еще живешь? Мы же все сделали, чтоб тебя уже не было. Нехорошо! Ну-ка посмотрим, что еще из тебя можно выжать?…»

С детства помнит Володя Денисов бабкины рассказы насчет того, что при царе-то и груши были красные, и сахар – сладкий. Но, говорила бабка, только ты – никому об этом. Боялась страшно.

Помнила еще большевистские бронепоезда по границе Войска Донского, что из пулеметов расстреливали непокорное казацкое население, которое от голода пыталось выскакивать на север…

– Ну, чего там? Давай клапана перебирать. Это дело песенное… – и ручищами – в движок, как богач карикатурный – в груду золота.

Володя – первый в районе, кто к полному человеческому образу приблизился: копчик ему вырезали. Так шутит его красавица-жена. Благородную «бесхвостость» он получил благодаря тому самому начальству, которое утеплять мастерскую не дозволило. Поскользнулся в промерзшем гараже…

Ковыряемся в движке, на сосновый бор за рекой любуемся, на небо безмятежное, на детишек ладных, у подъезда матерящихся. А байки плетутся, как дым уютного костра…

– Тут фермер есть – он же преподаватель музыки, – усмехается Денисов в машинное теплое чрево, – ма-астер! Умел технику разбивать. У трактора даже колесо стало овальным. Ехали как-то с женой, и скакали…

Володя, чтобы продемонстрировать, показывается на свет божий и всем корпусом колышется:

– Едешь – и скачешь, едешь – и скачешь. Если б жена была потолще – титьки бы оторвало. Хорошо, что поджарая… А пошли мы с этим фермером за раками. Я нагреб штук пятнадцать в ручонки. – Денисов показывает свои натруженные заскорузлые лапища. – Они ворочаются, клешни – с ногу собачью. Красиво! Дай мне, говорит. Я – «возьми». Взял в свои фортепьянные ручки, да как заорет. Они в кожицу-то интеллигентскую все и повцеплялись…

Да, денисовские ручонки для раков что бетон. Однажды врач зашивал порез, да и брякнул: у тебя, мол, кожа, как у слона на заднице. Тот не растерялся:

– А ты и там зашивал?…

Мотор завелся, как новенький. Заурчал как надо. Цепь не лязгает. Автомобилист к жизни возрождается.

– А пошли в мастерскую – у меня есть! – приглашает мастер, добродушно выворачивая наизнанку традицию.

Там на неструганой полочке – три помидорчика и бутылка светленькой…

Снова прошлись до речки напоследок. Тапочка встрепенулся вдруг. О хариусах поинтересовался. Он навез массу рыболовных снастей, и вяло жаждал их использовать.

– Насчет хариусов тоже слышал. Но не видел. Вот лещей много. Как-то зимой поймал такого мордастого, что в лунку не прошел. Оголил руку, сунулся по леске, погладил харю – а она, как у кота, здоровенная. Пришлось отпустить. Вот тебе и хариус. Может, от «хари»?

Возвращаемся домой под музыку починенного мотора. А нас ждут две тетки. Оказывается, наряд на завтра «выписывать» пришли. Сколько нам смородины надо. Пять? Десять кило? Десять! Наутро пойдут рвать и принесут без единой соринки, без веточки крохотной. Получат тридцать тысяч и будут страшно рады. День работы – три бутылки «Спрайта» детям. Чувствуешь себя сволочью, но здесь действительно такие цены.

Наутро принесли. А за тетками показался новый гость – Валера. Нос – картошкой. На голове – кепочка, видавшая виды еще в пионерских лагерях. Длинные русые волосы лохматятся до плеч. Взгляд лукавый и кажется, что Валера плетет непрерывные интриги, непременно победоносные. На самом деле он – доставала в самом хорошем смысле этого понятия. Вся округа – знакомцы по многочисленным работам, откуда Валеру периодически изгоняют, тертые мужички, способные и готовые достать из-под земли и сложить к вашим ногам гравий, дрова, жесть, шифер, рубероид, цемент, – все, кроме водки.