Шпион, пришедший с холода. Война в Зазеркалье (сборник) - Джон ле Карре

– Мне все это известно, – сказал Лейсер и посмотрел на золотые часы, лежавшие пока на тумбочке. Он взял нож и сунул черные ножны за пояс брюк сзади.

– А где мой пистолет?

Холдейн завел стальной язычок замка своего портфеля за петлю и щелкнул им, как щелкают замком двери.

– Ты не возьмешь пистолет с собой, – сказал Эвери.

– Что значит, не возьму?

– Они так решили, Фред. По их мнению, это слишком опасно.

– Для кого?

– Это может вызвать опасные последствия. Я имею в виду, в политическом смысле. Направить в Восточную Германию вооруженного агента. Они боятся нежелательных инцидентов.

– Боятся? Они? – Он долго и пристально смотрел на Эвери, ища глазами на его молодом лице то, чего на нем заведомо не было. Потом он повернулся в Холдейну.

– Это правда?

Холдейн кивнул.

Внезапно Лейсер резко вытянул перед собой свои пустые ладони жестом нищего, просящего милостыню, его плечи затряслись под дешевым пиджаком, лицо исказило выражение, сочетавшее мольбу и страх.

– Пистолет, Джон! Вы не можете отправить меня туда без пистолета! Ради всего святого, позвольте мне взять его с собой!

– Прости, Фред.

С руками, все еще вытянутыми вперед, он повернулся к Холдейну:

– Вы сами не ведаете, что творите!

Леклерк, заслышав шум, поднялся наверх и встал в дверном проеме. Лицо Холдейна оставалось бесстрастным, как камень. Лейсер мог отбить об него все кулаки, но ничего не добился бы. Его голос упал до шепота:

– Что же вы со мной делаете? Господи, чего вы добиваетесь? – А потом выкрикнул, обращаясь к обоим: – Вы ненавидите меня, да? За что? Какое зло я вам причинил? Скажи, Джон, что такого я тебе сделал? Мы же были друзьями, или я заблуждался?

Когда Леклерк заговорил, тон его был очень спокойным, словно он намеренно желал подчеркнуть разделявшую их с Лейсером пропасть.

– В чем проблема?

– Он переживает из-за пистолета, – пояснил Холдейн.

– Боюсь, не в наших силах что-либо изменить. Вопрос вне нашей компетенции. Вы же знаете, как мы сами к этому относимся, Фред. Не можете не знать. Но это приказ. И ничего не попишешь. Разве вы забыли, как все обстояло в прежние времена? – добавил он жестко, как человек, чье слово не расходится с делом. – Я не имею права оспаривать приказы. Чего же вы от меня хотите?

Лейсер помотал головой. Его руки упали вдоль тела. Казалось, силы покинули его.

– Ладно, пусть будет так. – Он смотрел на Эвери.

– Во многих отношениях нож даже предпочтительнее, Фред, – добавил Леклерк ему в утешение. – Бесшумное оружие.

– Да уж.

Холдейн собрал одежду Лейсера.

– Нужно сложить это в рюкзак, – сказал он и, бросив искоса взгляд на Эвери, вышел из комнаты, увлекая за собой Леклерка.

Лейсер и Эвери молча смотрели друг на друга. Эвери испытывал неловкость, видя его в таком истеричном состоянии. Потом Лейсер заговорил:

– Нас было трое. Капитан, ты и я. И тогда все складывалось отлично. Пусть тебя не тревожат другие, Джон. Они для меня не имеют значения.

– Это верно, Фред.

Лейсер улыбнулся.

– Для меня это была лучшая неделя в жизни, Джон. Мы славно повеселились. Но странно, не правда ли? Мы все время гоняемся за девушками, а все решают мужчины, и только мужчины.

– Не надо так, Фред. Ты – один из нас. И всегда был. Все то время, что твоя карточка хранилась у нас, ты был для нас своим. Мы тебя не забыли.

– Как она выглядит?

– Их теперь две, скрепленные вместе. Одна старая, другая новая. Это такой длинный ящик. Активные агенты – так он у нас классифицирован. Твое имя первое в списке. Ты – лучший из всех, кто у нас есть.

Эвери даже мог сейчас себе его живо представить – индекс, который они якобы составили. Ему нетрудно было в него поверить, почти как в любовь.

– Но ты говорил, что там все в алфавитном порядке, – резко заметил Лейсер. – Ты сказал, что так раскладывают карточки лучших.

– Твоя и еще несколько всегда стоят в самом начале.

– И у вас есть люди по всему миру?

– Абсолютно везде.

Лейсер сдвинул брови, словно обдумывал нечто глубоко личное, готовясь принять решение, касавшееся только его одного. Он медленно оглядел голые стены комнаты, потом бросил взгляд на манжеты своего грубошерстного пиджака, а затем смотрел уже только на Эвери. Почти неотрывно. Взяв его за запястье – это было лишь легкое прикосновение, а не стремление повести куда-то за собой, он тихо сказал:

– Дай мне что-нибудь. Чтобы я взял с собой. Что-то свое. Любую вещь.

Эвери порылся в карманах, достав носовой платок, несколько монет и тонкий кусочек сложенного пополам картона, который развернул. Это был снимок дочери Тейлора.

– Это твой ребенок? – спросил Лейсер, заглядывая ему через плечо и видя детское личико в очках. Он сильнее сжал руку Эвери. – Мне бы хотелось взять у тебя это.

Эвери кивнул. Лейсер вложил фотографию в бумажник, а потом взял свои часы – золотые, с черным циферблатом и окошком с фазами луны.

– А ты возьми их, – сказал он. – Возьми себе. Я все старался вспомнить в последнее время… Как я учился в школе. Она была похожа на два больших барака без всяких украшений. Только окна и водосточные трубы. В большую перемену мы гоняли мяч в огромном дворе. А за воротами начиналась дорожка, которая вела к церкви и к реке по другую ее сторону… – Он словно сам сейчас воссоздавал городок, складывая кирпич к кирпичу собственными руками. – По воскресеньям мы заходили в церковь через боковую дверь. Детей пускали последними, понимаешь? – Вдруг на его лице появилась довольная улыбка. – Так вот, та церковь стояла фасадом на север. А вовсе не на восток.

Совершенно неожиданно он задал Эвери вопрос:

– И давно ты уже служишь, Джон? Я имею в виду в департаменте?

– В департаменте?

– Да.

– Четыре года.

– Сколько тебе было, когда они тебя взяли?

– Двадцать восемь. Моложе они никого не принимают.

– Но ты сказал мне, что тебе сейчас тридцать четыре года.

– Нас ждут внизу, – уклонился от ответа Эвери.

В комнате первого этажа на полу стояли рюкзак и чемодан из зеленого брезента с кожаными углами. Лейсер примерился к рюкзаку, подтягивая лямки, пока он не сел более или менее ровно на спине, как ранец немецкого школьника. Потом поднял чемодан, чтобы прикинуть суммарный вес своего багажа.

– Я думал, будет хуже, – пробормотал он.

– Это самый минимум, – заверил его Леклерк.

Они почему-то все перешли на шепот, хотя подслушивать их не мог никто. Потом один за другим уселись в машину.

* * *

Обменявшись со всеми поспешными рукопожатиями, он пошел в сторону холма. Никто не произнес никаких напутственных слов. Даже Леклерк сдержался. Создавалось ощущение, что каждый мысленно уже давно попрощался с Лейсером. Последнее, что они увидели, был мягко подпрыгивающий рюкзак, постепенно растворившийся в темноте. У Лейсера всегда была размеренная и ритмичная походка.

18

Лейсер лежал в зарослях папоротника на вершине отрога холма и не сводил глаз с фосфоресцирующих цифр на своих новых часах. Ждать оставалось десять минут. С его ремня свисала цепочка с ключами. Он убрал ключи в карман. Звенья цепочки скользнули между его большим и указательным пальцами, словно бусины четок. Некоторое время он повторял это движение. Прикосновение успокаивало, как воспоминание о детстве. Святой Христофор и ангелы его небесные, пожалуйста, уберегите нас от всех бед!

Прямо перед ним поверхность земли резко уходила вниз, а дальше снова выравнивалась. Он видел это прежде и потому знал. Но сейчас, вглядываясь перед собой, он не различал в темноте ничего. А что, если внизу болото? Дождь шел долго, в низине скапливалась вода. И он представил, как с огромным трудом пробирается по грудь в жиже с чемоданом над головой, а рядом повсюду свистят и хлюпают пули.

Он попытался разглядеть наблюдательную вышку на противоположном холме, но если она там и была, то совершенно потерялась на фоне густого черного леса.

Семь минут. Пусть шум тебя не волнует, сказали они. Ветер отнесет все звуки к югу. При таком ветре никто ничего не услышит. Беги рядом с тропинкой с южной стороны, а это значит – справа. Держись нового следа, протоптанного в папоротнике. Он узкий, но безопасный. Если с кем-то столкнешься, пускай в ход нож, но только, ради всего святого, не ступай на тропинку.

Рюкзак был тяжел. Слишком тяжел. Впрочем, и чемодан тоже. Он предъявил претензии Джеку – с Джеком можно было спорить.

«Лучше пусть будет тяжело, Фред, но с гарантией, – объяснил Джек. – Эти портативные передатчики капризны, как кокотки. На пятьдесят миль берут отлично, а на шестьдесят уже не тянут. Нам необходим запас для полной уверенности, Фред. Там, откуда мы получили этот передатчик, работают знающие ребята, уж ты мне поверь».