Добронега - Владимир Романовский

– Пес ети, – только и сказал кузнец.

Больше он не спорил. И все, что нужно было монастырской кузне, продал со скидкой и самого лучшего качества.

На торге, где брат Артем покупал утварь, Хелье, опустив капюшон на глаза, остановился возле скоморошьего заграждения. Скоморохи старались.

– А ты не знаешь? – услышал он знакомый голос.

Хелье обернулся осторожно. Александр что-то выпытывал у женщины, торгующей малосольными огурцами.

– Нет, – ответила женщина, сокрушаясь и поправляя с достоинством большую грудь.

– Это просто негодяйство! – вскричал раздраженный и, показалось Хелье, действительно отчаявшийся Александр. – Во всем Киеве ни одной повитухи не осталось! … О!

Он заметил Хелье и сразу узнал его. Плохо, подумал Хелье. Что-то меня выдает.

– Здравствуй! – закричал Александр.

– Шшш, – сказал Хелье.

– Прости, – Александр понизил голос. – Жена рожает. Повитух нет! Я с ног сбился.

– А сам не умеешь?

– Нет. Глупо, правда?

А ведь может помереть Матильда, подумал Хелье. Только этих угрызений совести мне и не хватало.

– Я умею, – сказал он.

– Да ну?

– Учили.

Настоящий воин умеет все, что умеет любой обычный человек, только лучше, вспомнил Хелье один из лозунгов Старой Рощи. Сам он никогда не принимал роды, но три раза присутствовал, опять же в Старой Роще.

– Вообще-то это не мужское дело, – сказал Александр, яростно надеясь.

– Конечно нет, – ответил Хелье.

– Бежим.

– Мне нужно сказать Артему.

– Ты в монахи постригся?

Хелье не ответил. Подойдя к брату Артему, он сказал тихо:

– Я вернусь скоро. Выпей пока что бодрящего свира вон в том заведении, видишь? Вот тебе гривна.

Брат Артем хотел уже было возразить, но гривна свое дело сделала.

– Я думал, – сказал Хелье на бегу, – что ты с женой куда-то уехал.

– Вернулись мы. Не доехали.

– Ага.

– В связи с событиями. Скотина Хайнрих бьет норманнов в Италии, там сейчас опасно.

Добежали. Александр не стал стучать и ждать, пока Швела откроет дверь – просто выбил плечом засов.

Матильда лежала на спине в спальне и слегка подвывала. Да, подумал Хелье. Сейчас я в первый раз увижу ее голой, не в лучшем состоянии.

Он развязал веревку, стащил с себя робу, отвязал сверд.

– Ааааа?! – застонала Матильда, увидев Хелье.

– Тихо, – велел Хелье. – Александр, сними с нее покрывало, что ли, и говори ей какие-нибудь проникновенные слова.

Матильда попыталась перевернуться на бок и не отдать покрывало, но ничего у нее не вышло.

Тело Матильды разочаровало Хелье. Он ждал большего. Бедра оказались худые, арсель отвислый, талия недостаточно точно очерчена, а кожа неровна и негладка, и слишком бледная. Икры для такого тела широковаты, колени костлявы, груди отвисли, а пигментные пятна вокруг сосков были большие, темного цвета, с крупными пупырышками. Впрочем, это сейчас он так думал. Годом раньше он наверняка всему этому умилился бы.

– Вставай на четвереньки, – велел он ей. – Вставай, вставай.

– Делай, как он говорит, – подтвердил Александр.

– Thou hast promised me a midwife7, – сказала она, исходя бриттской тоской.

– He be thine midwife today.

– Be this a manner of joke?

– Do as he sayeth. He seemeth to know what he doeth. No, seriously8.

– Старая Роща, – подсказал Хелье. – Делай, что велят.

Матильда, поколебавшись, зашлась вдруг криком и встала на четвереньки. Хелье присел рядом.

– Вдохни глубоко, – сказал он. – Глубже. Так. Теперь дыши глубоко и тужься.

– Больно!

– А нечего было беременеть. Глубже. Тужься, хорла! Александр, нужны два ведра с горячей водой и одно с холодной.

Кость у Матильды была широкая, а бедра узковаты. Александр и Хелье провозились два часа, но вот показалась голова, а затем и плечи. Грязный лилово-розовый кусок мяса. Поддерживая мясо осторожно, Хелье взял поданный ему Александром нож и перерезал пуповину. Розовый кусок мяса молчал. Хелье шлепнул его по игрушечному арселю. Молчание. Хелье макнул его в теплую воду, затем в холодную, и снова в теплую, и снова шлепнул. Рот у куска мяса распахнулся и издал сиплый, требовательный, ужасно недовольный вяк, того типа, от которого у отцов сжимается в бесконечной жалости сердце, а у матерей просыпается чувство облегченного удовлетворения, а губы складываются в трубочку, а потом растягиваются в дурацкую улыбку. Матильда снова лежала на спине.

– Поздравляю с рождением дочери, – сказал Хелье. – На.

Он протянул орущий кусок мяса Александру. Тот поглядел на мясо с опаской.

– Дочери? – глупо спросил он.

– Ну и муженька ты себе нашла, – заметил Хелье, передавая чадо Матильде. – Ничего не понимает, что ему не скажи. Я пойду, пожалуй.

– Подожди, – сказал Александр. – Дочери, надо же…

Матильда посмотрела на него в тревожном смятении.

– Хочешь – запихаем обратно, – предложил Хелье.

– Дочери.

Александр, длинный, широкоплечий, протянул длинные руки и с опаской снял орущее мясо с груди Матильды. Повертев неумело мясо в руках и делая нелепые движения ногами и локтями, боясь уронить, Александр рассматривал получившееся. Вдруг оно, получившееся, перестало орать и чавкнуло. На лице Александра появилась совершенно дурацкая улыбка, глупее не придумаешь. Хелье понял, что сейчас Александр обратится к куску мяса и скажет какую-нибудь отчаянную глупость.

– Привет, – сказал Александр. – Как дела?

– Я пошел, – сообщил ему Хелье.

– Подожди.

Александр передал чадо матери и пообещал, что сей же момент вернется. Вдвоем они спустились в гостиную.

– К Ярославу не ходил еще? – спросил Александр.

– Нет, и не намерен. А что?

– Да так… Живешь все там же, у монастыря, да?

– Да. Но хочу в скором времени перебраться.

– Куда?

– В Корсунь.

– Да? Н-ну… Знаешь что? Никуда не уезжай, не предупредив меня.

Хелье промолчал.

– Вот тебе на житье пока что, – сказал Александр, протягивая кошель.

– Это за что же? – спросил Хелье, хмурясь.

– Это за прошлое и за будущее.

– Я у тебя на службе не состою.

– Поэтому я и плачу тебе, и даже не я, но…

– Понял.

– До поры до времени. Друг мой Хелье, ты очень меня сегодня выручил, очень. Я твой должник на всю жизнь.

Теперь еще и этот, подумал Хелье. Толку от этих должников.

– Я дам тебе знать, – сказал он, пряча кошель, – как в Корсунь соберусь. Не сейчас, конечно. Зиму я, пожалуй, здесь проведу. Не здесь вот, в Киеве, а там.

– Да, понимаю. Выпьешь?

– Меня Артем ждет. А впрочем, давай.

– Я тебе кое-что дам на хранение. Грамоту одну. Будет возможность – передашь по назначению.

***

Выйдя от Александра, Хелье потопал по пустой улице. Действительно, народу в Киеве поубавилось заметно. Ждут, пока все успокоится. Навстречу ему шла миловидного вида женщина, и, проходя мимо, иронически улыбнулась. Ага, подумал Хелье. Это потому, что она думает, что я монах, а при виде монахов женщины улыбаются иронически. Он оглянулся, чтобы оценить ее сзади, и внимание его привлек вид ее арселя. Порты и понева сидели на женщине плотно, были, возможно, ей малы, и облегали очень округлый, очень аппетитный арсель. Искушение было огромное. Приподняв подол робы, Хелье разбежался и влепил женщине пендель. Напуганная и возмущенная, она обернулась, схватясь за арсель. Хохоча, Хелье бросился бежать, подпрыгивая и вопя истошным голосом какие-то несуразности.

– Гад такой, черняк противный, мерзавец! – раздавалось вслед.

Он бросил взгляд на Горку и настроение сразу испортилось. Что-то надо делать, подумал он. Дура с округлым арселем здесь не при чем, но если так дальше пойдет, я ведь и с ума могу сойти.

Много месяцев без женщины, недавняя платоническая слишком-близость, безответная любовь – так нельзя. Нельзя!

Словно в ответ на его мысли на улице, на которую он свернул, оказались сразу два хорловых терема. Помимо этого, в связи с частичным запустением города, а также, возможно, отбытием многих мужчин в войско, и, возможно, отсутствием служителей порядка, вдоль улицы тут и там стояли у стен сами служительницы хорлового промысла, заговаривавшие с прохожими, улыбавшиеся им, подмигивающие, но были и стесняющиеся, и краснеющие.

У Хелье не было никакого опыта общения с продажными женщинами. Он выбрал понравившуюся ему девицу лет двадцати пяти и подошел к ней.

Она оказалась профессионалкой, то есть, занималась делом своим не от раза к разу, а постоянно. Она цинично улыбнулась и пригласила его зайти в дверь, возле которой стояла.

Она была хорошо, гибко сложена, очень вульгарна, отдаленно миловидна, и попросила деньги вперед. Три гривны. Хелье ничего не знал о ценах на такого рода услуги и заплатил, не торгуясь.

Она быстро сбросила поневу, не стыдясь и не заигрывая стянула рубаху через голову и, сев на ложе, непривлекательно сняла с себя сапожки и порты. В комнате было отчетливо холодно.