Добро с кулаками - Денис Грушевский

Всё время пока Аркадий Афанасьевич увлечённо объяснял профессору то, что тот и так прекрасно знал, с самого вступление закралось в душу Владимира Ивановича неприятное чувство тревоги. Сперва закралось, а по мере продвижения Аркадия Афанасьевича в своих изложениях, набирало обороты и странно усиливалось. Почти в самом конце так называемой лекции, в мозг Владимира Ивановича влетела вот какая картинка. Отчётливо увидел он, что когда Аркадий Афанасьевич бестактно зевнул в самом начале, обнажил он тем самым звериные клыки. Такие же клыки уже видел Круговой в своём сне у демона калеки. Решил Владимир Иванович сымпровизировать на свой страх и риск. Терять то всё равно уже вроде было нечего. Взял Владимир Иванович после до свидания, да и перекрестил Аркадия Афанасьевича. Перекрестил и с ужасом увидел, как передёрнуло и скособенило замминистра. Аркадий Афанасьевич подскочил со своего места, руками облокотился на стол и ядовито с ненавистью уставился на Кругового.

— Нет ну так нечестно! Ну, какой тут может быть профит твою мать?! — злобно зачеремякал зам министра непонятно кому, но только не Круговому уж точно. — Наделяют способностями. Всячески содействуют. Ну и как тут работать?! А как же равновесие и невмешательство? — И уже Круговому, — а ты чего уставился? Думаешь, твоя заслуга в том есть? Может тебя за подобные проделки прямо тут прихлопнуть как паука или кишки на люстру намотать? Это тебе не твой идиотский сон. Тут тебе пушку никто не притащит. Добро пожаловать в реальность!

— Я тебя нечисть не боюсь! Делай что угодно, а у меня есть свой путь. Ему я и следую, — спокойно отвечал Владимир Иванович, чем окончательно вывел из себя одержимого Аркадия Афанасьевича.

— Тебе конец говорящая обезьяна! Продукт неудачного эксперимента нефилимов, лови маслину брюхом! — зашипел зам министра и принялся стрелять во Владимира Ивановича из указательного пальца. Выстрелы были самые, что ни на есть настоящие и убедительные. С грохотом, пороховым дымом и огненными залпами. Однако пули почему-то долетая до профессора, теряли силу и падали тому под ноги. Аркадия Афанасьевича снова передёрнуло и скособенило, но уже от досады. Тогда метнул он молнию. Ловко метнут с грохотом неимоверным, ослепительную молнию и огромную в придачу. Настоящую молнию, в общем. Но и тут молния как по волшебству всеми своими дугами и разрядами обогнула профессора по разные стороны, не задев того и не причинив никакого ущерба. На удивление никто не вбегал на эти грохоты в кабинет. Складывалось впечатление, что их никто и не слышит. Тогда ещё больше рассвирепевший зам министра принялся визуально душить Владимира Ивановича на расстоянии. Вот это сработало! То есть по другую сторону стола он делал рукой похожие на удушение действия, а Владимир Иванович находясь в пяти метрах, почувствовал на своей шее холодные металлические пальцы с острыми как иглы когтями. Пальцы эти сомкнулись словно тески, перекрыв ход кислороду и крови. Из последних сил перед неизбежной потерей сознания Круговой еле-еле двигая рукой, ещё раз окрестил демона. Что-то неведомое, а скорее внутреннее «Я» подсказало профессору поступить именно так. В воздухе раздался оглушительный удар плетью! Тиски, сжимавшие горло моментально пропали. Кровь ударила в голову, а кислород в лёгкие. Нагнувшись и сделав несколько глубоких вздохов, Владимир Иванович потихоньку пришёл в себя. Первое что сделал, это посмотрел на противника. Аркадий Афанасьевич после удара невидимой плетью закашлялся, и вышел из-за стола в середину кабинета. Тут произошло опять невообразимое явление. На манер покадровой перемотки — «туда-сюда» с Аркадием Афанасьевичем произошли следующие метаморфозы. Появился он сперва в защитного цвета, грязном комбинезоне охотника. Тут же в долю секунды этот наряд преобразовался в деловой костюм при галстуке. Затем опять комбинезон и снова костюм. И так раза три-четыре на большой скорости, словно заезженная пластинка менял гардероб зам министра. Невидимый костюмер остановился всё же на костюме. Бледный Аркадий Афанасьевич растеряно осмотрелся вокруг. Далее осмотрел самого себя и посетителя. Было заметно, как потряхивает зам министра. Последним что сделал Аркадий Афанасьевич, посмотрел он как-то безрадостно на портрет президента. По аналогии с прошлым разом портрет этот ожил, ухмыльнулся и показал кулак с опущенным вниз большим пальцем. Показалось, что говорит этим жестом президент только одно: «Сливаем мы тебя Аркаша! А как ты хотел!».

После этого Аркадий Афанасьевич упал замертво и принялся синеть прямо на глазах изумлённого профессора. Прогнав пару, секундное оцепенение Круговой выскочил из кабинета и закричал:

— На помощь! Кто-нибудь, скорую вызовите! Человеку плохо!

Кричал Владимир Иванович что есть силы, а на деле получался какой-то шёпот. Однако его с лихвой хватило, дабы неимоверно взбудоражить преданную секретаршу Матильду. Матильда сорвалась пулей в кабинет зам министра, моментально оценила обстановку и уже не шёпотом, а громким серено подобным визгом повторила ранний призыв Кругового. Началась суматоха. Понабегли всяческие коллеги Аркадия Афанасьевича. Один особенно резвый даже попытался оказать первую медицинскую помощь. У него не вышло. Затем зайцем подобно Матильде ворвались дежурные врачи министерства и так же приступили к реанимации. А уж за ними, на удивление очень быстро в течение каких-то пяти-семи минут подоспела и самая что ни на есть настоящая бригада неотложной скорой помощи. Били током тело зам министра, вводили разные растворы, кололи даже прямо в сердце. Да вот только всё безрезультатно. Без десяти одиннадцать врачи после десяти минут безуспешной борьбы за жизнь зам министра констатировали смерть.

— Ещё! Еще пробуйте! Требовала, рыдая навзрыд неугомонная Матильда. Но всё тщетно и старший в бригаде реаниматологов принял решение прекратить реанимацию. И это несмотря на то, что бывали случаи оживления и после тридцати минут. Испустил дух, ставший уже покойным Аркадий Афанасьевич. Царствие ему небесное! Далее, как в замедленном кино прибыла на место и служба внутренней безопасности, а за ними и полиция. Матильда и всяческие женщины — кто рыдал, кто просто делал вид убитого горем. В перерывах между особо острыми приступами рыдания Матильда поочерёдно подходила ко всякому попавшемуся на пути с одним лишь жалобным вопросом:

— Что же теперь со мной станется? А? Ведь не всё пропало? Как же теперь я то?

И не дожидаясь ответа, сразу же переключалась на рыдание, а затем уже тот же вопрос летел другому. Коллеги покойного решали всяческие, необходимые в подобного рода случаях, дела. Кто-то звонил домой жене, кто-то самому министру и так далее. Чужим почувствовал Владимир Иванович себя на этом празднике жизни, и вознамерился было уйти, как к нему подошёл один из сотрудников безопасности. Вежливо тот поинтересовался, кем является посетитель, по какому вопросу прибыл, что собственно произошло. Получив немного невнятные ответы, попросил профессора никуда не уходить, заверив, что вскоре с ним побеседуют, а уж его показания крайне важны, ну и конечно само дело ни больше не меньше, а государственной важности. Всё это внимательно подслушал стоявший рядышком Соломон Израилевич, прибывший на указанное место двадцать третьего марта ровно к одиннадцати как всегда с пунктуальной точностью. Прибыл Соломон Израилевич и глазам своим не верил. За что браться, с чего начать в голове прокручивал, да не складывалось. Ненароком подслушал беседу с профессором. Мудро решил ждать, что будет далее. Профессор тем временем пребывал в двояком состоянии духа. С одной стороны, проглядывалось явное расстройство и изумление ко всему произошедшему. Ведь совсем не на это рассчитывал Круговой, собираясь поутру и выходя из дому. Вместо результата, а он необязательно должен был сложиться положительным, и профессор прекрасно это понимал, так вот вместо результата, опять нелепая неприятность. Чайная ложечка говнеца в стакан чая, вот что получил Владимир Иванович. Благо хоть, что не столовая. Снова соприкосновение с потусторонним, и к слову потусторонним весьма несветлым. Опять гадость какая-то и отвратительный спектакль. Так чего доброго после таких продвижений слава опять пойдёт дурная, перестанут чего доброго профессора вообще на порог пускать. Но с другой стороны закрадывался вопрос. Зачем вот это мне сегодня? Должен же быть какой-то смысл? Хотя бывает и весьма часто, так что смысла с увеличительным стеклом не сыскать. Ещё как бывает. В голове запиликал монотонно куплетик из детского мультика: «Какой чудесный день! Какой чудесный пень! Какой чудесный день! Какой чудесный пень!». Прервал данные размышления вместе с пиликаньем, непонятно откуда взявшийся в данной тревожной атмосфере рыжий, полосатый, большущий котяра. Кот этот почему-то выбрал именно Владимира Ивановича, а выбрав, принялся тереть бока о ноги профессора. Круговой решил было отпихнуть наглое создание, но кот сработал на опережение. Уважительно отойдя вперёд сел, он перед профессором и мягко учтиво заговорил. Владимир Иванович проглотил ставший в горле ком. Огляделся по сторонам. Никто не замечал ни его, ни говорящего кота. Всем было не до них. Сперва счёл говорящее животное профессор за посттравматический шок от пережитого. Но кот говорил дельные вещи, и профессор поневоле стал прислушиваться.