Журнал Наш Современник 2008 #8 - Журнал Современник

"Мне совсем не по душе весь основной лад аших стихов - как и стихов Клычкова, Есенина, Клюева: стихи писателей "из народа". Подлинные народные песни замечательны своей непосредственностью. Они обаятельны в устах самого народа, в точных записях. Но, подвергнутые литературной, книжной обработке, как у ас, у Клюева и т. д., - утрачивают они главное своё достоинство - примитивизм. Не обижайтесь - но ведь всё-таки это уже "стилизация".

И в аших стихах, и у других упомянутых мной поэтов - песня народная как-то подчищена, вылощена. сё в ней новенькое, с иголочки, всё пестро и цветисто, как на картинках Билибина. Это те "шёлковые лапотки", в которых ходил кто-то из былинных героев, - Чурило Пленкович, кажется. А народ не в шёлковых ходит, это ы знаете лучше меня.

Народная песня в народе родится и в книгу попадает не через автора. А человеку, уже вышедшему из народа, не сложить её. Писатель из народа - человек, из народа ушедший, а писателем ещё не ставший. Думаю - для него два пути: один - обратно в народ, без всяких поползновений к писательству; другой - в писатели просто. Третьего пути нет".

Сергей Есенин в разговоре с Юрием Либединским однажды как бы заочно ответил на все подобные рассуждения.

- …от есть ещё глупость: говорят о народном творчестве, как о чём-то безликом. Народ создал, народ сотворил… Но безликого творчества не может быть. Те чудесные песни, которые мы поём, сочиняли талантливые, но безграмотные люди. А народ только сохранил их песни в своей памяти, иногда даже искажая и видоизменяя отдельные строфы. Был бы я неграмотный - и от меня сохранилось бы только несколько песен.

И напрасно Ходасевич не вспомнил ни "Тонкую рябину" . Сурикова, ни "Песню разбойника" А. ельтмана, ни "Среди долины ровныя" А. Мерзля-кова, ни "Дубинушку" А. Ольхина, ни "То не ветер ветку клонит…" С. Стро-милова, ни своих любимых "Коробейников" Некрасова (маленький отрывок из большой поэмы стал воистину народной песней), ни своих современников Я. Репнинского и его "Плещут холодные волны", ни Г. Галину ("Трасва-аль, Трансвааль, страна моя…")… Ширяевец, почуяв еле прикрытый снобизм и лукавство, которыми проникнуто ходасевичевское письмо, ответил своему корреспонденту достаточно зло, едко и иронично, не рассчитывая, естественно, на то, что Ходасевич поймёт его иронию: "И что прекраснее: прежний Чурила, в шёлковых лапотках, с припевками да присказками, или нынешнего дня Чурила в американских щиблетах, с Карлом Марксом или "Летописью" в руках, захлёбывающийся от открываемых там истин?.. Ей-Богу, прежний мне милее!.. Знаю, что там, где были русалочьи омуты, скоро поставят купальни для лиц обоего пола, со всеми удобствами, но мне всё же милее омуты, а не купальни … Да и как не уйти в старину от теперешней неразберихи, ото всех этих истерических воплей, называемых торжественно "лозунгами"… Может быть, чушь несу я страшную, это всё потому, что не люблю я современности окаянной, уничтожившей сказку, а без сказки какое житьё на свете?.. Очень ценны мысли аши, и согласен я с ними, но пока потопчусь на старом месте около Мельниковой дочери, а не стриженой курсистки…"

Носителям подобных "ценных" советов, "дохленьким гениям столиц" он посвящал жёсткие отповеди:

О, “маги” рифм, изысканных донельзя, Волхвы с бульваров Питера, Москвы, Не стоите вы пуговицы Эрьзи И волоса с конёнковской главы!

"Потомок вольных атаманов, под говор волжских волн я рос…" Этот говор мы и ныне слышим в его циклах "ольница", "Стенька Разин", в поэмах "Мужикослов" и "Палач". И неотразимо впечатление от цикла "Голодная Русь", впервые полностью опубликованного в настоящей книге.

А людей, что травы,

Покошено!

Доволен гость непрошеный,

Незваный,

Голод - окаянный!

Прошеный был голод 1922 года. Прошеный… Такой же прошеный был кошмар, как и в начале 1990-х, когда на городских улицах наши глаза созерцали то же, что видел и описывал Александр Ширяевец в начале 1920-х:

Ясноглазый мальчонка роется упрямо

У смердящей

Помойной ямы,

Удивляясь, что не пахнет полевой

Травой,

И что ковёр-самолёт

Занёс к таким большим каменным домам,

Что очень много загаженных ям,

А кругом всё куда-то торопится чужой народ…

… Ширяевец был чужим в "интеллектуальной" литературной дореволюционной среде, "своим" он не стал и после 1917 года. "…Тем, о чём пишу я, ты и нам подобные, - писал он в письме к Павлу Поршакову, - коммунистических лбов не прошибёшь и шума не вызовешь. Нужны особенные трюки. Не забывай, в чьих руках печать". Его видение России не совпадало с видением власть предержащих ни до революции, ни после неё, - о чём он ясно сказал в стихотворении того же 1917 года, где "за Русью-молодицей бегут два паренька", и один сманивает её "с червонцами мошной" направо, другой - налево обещаньем "быть счастью в шалаше"… А его России не нужна ни "мошна", ни "шалаш", ни "левая" и ни "правая" сторона - а свой, третий путь - на который Россия не вышла до сих пор.

Но - всё впереди.

Верещат о тебе: никудышная-де, что покойница, Улетела Жар-Птица твоя, сгас пожарище-плат…

- Надавать бы лещей тем, кто матери старой сторонится, Кто бежит от её горемышных старинных заплат!..

Пусть уйдут! - не держи их! - пускай за “мадамами” гонятся! Приникают к румянам парижской помадой усов!

- Ты - бабища-Кудесница!.. Скоро, ой, скоро поклонятся Ниц тебе за моря разливные весенних хмельных голосов!

"Дышу всем тем, чем Русь издревле дышит…" Поверить подобным строчкам и её автору в начале XX века для многих не представлялось возможным - отсюда и толки о "стилизации" и "маскараде", не утихшие по сей день.

…К книге приложено краткое предисловие ведущего научного сотрудника Института мировой литературы им. А. М. Горького С. И. Субботина и обстоятельный очерк жизни и творчества Александра Ширяевца Е. Г. Койновой.

"После кончины Ширяевца, - напоминает С. Субботин, - его стихи и поэмы выходили в XX веке отдельными книгами четырежды (в 1928, 1961, 1980 и 1992 годах). Но ещё ни разу произведения, их составляющие, не подвергались полноценной издательской подготовке".

И вот, наконец, издание "с полноценной подготовкой" - перед нами.

Мне лично не хватило в настоящей книге комментированной избранной переписки Александра Ширяевца и его литературно-критического очерка "Ка-менно-железное Чудище".

Но - доживём и до академического издания.