Я покорю Манхэттен - Джудит Крэнц

— Ну, пожалуйста, мама, взгляни хоть разок. Может, тебя это немного развеселит, — продолжала упрашивать Мэкси.

Как-то ведь надо же ей достучаться до сердца Лили. После ее возвращения из Европы они почти не виделись друг с другом. В основном из-за Мэкси: у нее просто не было времени, чтобы хоть изредка явиться к матери на ленч или вместе с ней пойти на утренний балетный спектакль — в последние годы именно такого рода свидания позволяли им поддерживать наиболее удобную и наименее травмирующую форму общения. На сей раз, однако, ей в виде исключения пришлось принять приглашение (а по существу, прямой вызов!) матери на чай, этот единственный безусловно британский ритуал, с которым Лили упорно не желала расставаться после того, как тридцать с лишним лет назад переехала на Манхэттен.

— Я бы все-таки предпочла этого не делать, дорогая. Конечно же, я прочту номер, когда журнал будет напечатан, но пока что лучше подожду. Я надеюсь потом на приятный сюрприз. Причина, по которой я оторвала тебя сегодня от работы, Мэксим, заключается в том, что в последнее время я немало думала о судьбе «Эмбервилл пабликейшнс» и мне было любопытно, сколько денег уходит на эту твою новую прихоть… ну, то, что ты решила вдруг заделаться издателем, редактором или там еще кем-нибудь.

— Так, значит, Каттер тебе не говорил? — поразилась Мэкси.

После ее беседы с Каттером у него в офисе прошло несколько дней, и она была убеждена, что матери уже все известно.

— Нет. Так, что-то весьма неопределенное. Мне показалось, что ему хочется избежать этого разговора. Из-за этого-то я и решила выяснить, что же все-таки происходит. Не витает ли чего-то в воздухе, что мне следует знать, поскольку это касается вас обоих.

— «В воздухе»? Ты хочешь сказать, возникли у меня проблемы с Каттером или нет? Да?

— Совершенно верно. — И Лили подлила Мэкси еще чаю.

— У нас с ним небольшая ссора, мама. Он считает, что я трачу чересчур много денег, а я убеждена, что не могу тратить ни цента меньше, если рассчитывать на будущий успех. Если я перестану сейчас вкладывать деньги в журнал, то все первоначальные издержки полетят в тартарары. Поступать так, как я считаю правильным, или вообще от всего отказаться — другого выбора нет, а этого он не может понять, как я ни старалась. Отец бы сразу со мной согласился. Да, я признаю, что не была с Каттером особенно тактична, даже грубила ему, но, мама, он ведь ничего не понимает в журналах! У него образ мыслей типично уолл-стритовский: лишь бы баланс сходился. Это и понятно, он же всю жизнь занимался банковскими инвестициями, но говорить с ним об издательских делах невозможно. Если бы отец…

— Мэксим, твой отец умер. Твоя ссора с Каттером вызвана твоей личной к нему неприязнью. Это лишенное всякой логики слепое чувство доставляет мне много горя. Между тем он весьма сведущий человек и заинтересован в том, чтобы понять тебя.

— Мама, дело совсем не в моей…

— Минутку, Мэкси. Дай мне докончить. Я старалась разгадать причину твоего глубокого… антагонизма… по отношению к Каттеру. Уверена, что кто бы ни появился в моей жизни после твоего отца, он вызвал бы у тебя такие же чувства. Ты всегда была отцовой дочкой. И тебе от этого не избавиться.

В голосе Лили зазвучала прежняя знакомая горечь, которую обычно она умудрялась держать под контролем: этот голос лучше всяких слов сказал Мэкси, что мать считает само собой разумеющимся, что, как и раньше, должна получать все, что ей хочется, — и никто не вправе ей перечить.

— Ты просто не представляешь себе, как много значит для меня этот человек, — продолжала Лили. — А если все-таки представляешь, хотя в это и верится с трудом, то тебе нет до зтого дела. Мне пятьдесят, Мэкси, а в январе будет пятьдесят один. Уверена, ты считаешь, что я уже слишком стара, чтобы иметь какие-то там чувства. В двадцать девять чем может казаться тебе мой возраст, когда у тебя самой вся жизнь впереди, и та, что уже прошла, не была вроде бы такой уж тусклой? И сможешь ли ты, в свои двадцать девять, даже отдаленно догадываться о моих подлинных переживаниях.

— Бога ради, мама, пятьдесят — это еще не вечер! И я не настолько глупа, чтобы полагать, что у тебя нет сердца и тела. Хоть в этом ты должна мне церить. Может быть, тебе в моем возрасте пятьдесят и казались глубокой старостью, но времена меняются! — В возбуждении Мэкси так резко отставила чашку с чаем, что Лили всю передернуло от звука тонко звякнувшего фарфора.

— Хорошо, пусть времена изменились, но только в принципе. Человеческая природа остается прежней, — настаивала на своем Лили. — И природа эта заставляет тебя считать собственную мать безнадежной мумией. Такое отношение неизбежно, хотя, видит Бог, ты сама пыталась избежать того же в своих отношениях с Анжеликой, и пока что успешно. Ты до такой степени непредсказуема, что она может вполне участвовать в твоей жизни и тебе кажется это вполне само собой разумеющимся. Она как бы хвост твоей кометы. Но учти, Мэксим, придет день — и она будет считать тебя такой же древней мумией.

— Постой, при чем тут Анжелика? — обиделась Мэкси. — Мне казалось, ты хочешь поговорить о том, что я трачу чересчур много денег на «Би-Би».

— Придет день, Мэксим, и ты на себе почувствуешь, каково это — оставаться вечно молодой, тогда как твое тело стареет, несмотря на все твои усилия остановить бег времени. — Лили говорила, словно дочь уже не ответила ей. — Вот я смотрю на фотомодели в журналах мод и думаю: да, сейчас вы все, но через двадцать лет на эти фото будет невыносимо смотреть. Быть красивой в прошлом — о, это пожизненное заключение, а не благо. Знать, что ты потеряла то замечательное, которое было частью тебя самой…

— Мама, перестань себя заводить. Ты красива сейчас, ты была красива и такой же останешься всегда. Но какое это все имеет отношение к нашему чаепитию?

— Мне следовало бы знать, что этот разговор будет бесполезен, — вздохнула Лили, поправляя гладкий тяжелый шиньон. — Я пыталась объяснить тебе кое-то насчет себя и Каттера, но твоя толстокожесть, как всегда, затрудняет мою задачу. А теперь, Мэксим, скажи мне, во что обойдется этот твой журнал?

— Точной суммы я не смогу назвать… пока. Ведь если все будет хорошо, сумма будет одна, а если нет — совсем другая.

— Хорошо, а сколько ты уже истратила денег?

— Сумма расходов составит где-то около пяти миллионов на ближайшие полгода.

— Да? И что, это, по-твоему, нормально? Еще до того как точно станет известно, что выйдет из новой затеи?

— Абсолютно нормально. Это даже меньше, чем у других. Вот Морт Цукерман. В «Атлантик» он вложил восемь миллионов и в течение, по крайней мере, года не рассчитывает на получение прибыли. А сколько вложил Ганнет в «Ю-Эс-Эй Тудэй»? И это при том, что его издает не кто-нибудь, а сама Кэти Блэнк. Ну и наконец, ты же сама знаешь, что на «Стиль» ушло целое состояние, прежде чем он стал на ноги…