Балканский венец - Вук Задунайский

Но даже не это поразило вошедших. Лицо царя было одутловатым и опухшим, под глазами висели бурдюки. Он как будто постарел на двадцать лет. Александр был пьян – и это при том, что он почти не пил вина. От него впервые за многие годы дурно пахло – умащение всеми маслами Вавилона не могло истребить идущего невесть откуда духа стадного козла. Сам вид царя был дик и несообразен. Он облачился в персидское одеяние. Просторная рубаха из тончайшей сидонской ткани, просвечивающей наподобие паутины, цвета роз с предгорий Фессалии, была вся расшита золотыми цветами, в сердцевине каждого из которых мерцало по крупной жемчужине. Подол и рукава украшала тяжелая золотошвейная тесьма с длинной бахромой. Вырез шел от шеи до пупа, а края рукавов расширялись настолько, что волочились по земле. Массивные перстни с каменьями Александр надел на все пальцы рук, а кое-где – так сразу по две штуки. В другое время друзья царя только посмеялись бы над такой нелепицей, а то и возрадовались бы – царь приходит в себя, он пьян и весел, подобно отцу своему, ревностно почитавшему Диониса. Да и не было ничего плохого в том, чтобы мужчина брал себе женщину или мальчика, особенно если прежде они принадлежали его поверженному врагу. Но сейчас на душе у них было совсем скверно. Да и Багоас мало походил на Ганимеда.

– Александр, мы пришли сказать тебе, что последние македонские илы покинули Дамган и находятся в твоем распоряжении, как и обоз, взятый у Дария, – молвил Гефестион, невзирая на ужимки Багоаса, заискивающе теребящего край царского одеяния. – Узнаешь ли ты нас?

Александр испытующе посмотрел на вошедших, но тут же лицо его расплылось в неприятной гримасе, которая, видимо, должна была изображать улыбку. Он отшвырнул прочь евнуха, раскинул руки и воскликнул:

– Как я могу не узнать вас, друзья мои?!

С этими словами Александр принялся обнимать и целовать вошедших, которые не успевали перевести дух от царских милостей, смутивших их – уж слишком настойчиво и напоказ выказывал царь свои предпочтения, чего прежде никогда не делал. Было в объятиях его что-то неискреннее. Царь в миг сей напоминал более актера в театре, нежели старого друга. Но Александр не дал им времени на раздумья. Он тут же наказал Багоасу наполнить чаши вином и заставил друзей выпить их, осушив попутно и свою. Потом чаши были наполнены еще раз, и еще… Царь пил крепкое сладкое персидское вино, не разбавляя его, как это принято было в Македонии, отчего совсем быстро стал пьян, неприлично весел и развязен.

Гефестион вручил ему письма из Македонии, которые друзья перехватили по дороге, – от Антипатра, Аристотеля и царицы Олимпиады. Первые два царь отложил, а письмо матери тут же вскрыл. Багоас в это время угощал царских друзей охлажденными мозгами павлина. В Персии эти дурно пахнущие катышки, по виду напоминавшие бараньи кизяки, почитались за пищу богов, но никому из македонцев и в голову не пришло бы, Александру – в первую очередь! – притронуться к этой гадости. Нынче же в шатре его можно было отведать только омерзительную азиатскую пищу. Рассчитывать на жаренное на углях мясо, козий сыр, простые лепешки и оливки в гостях у царя уже не приходилось.

– Ха! – разразился он восклицанием, пока друзья его давились павлиньими мозгами. – Она хочет стать царицей Вавилонской! Собирается приехать сюда!

– Она всегда хотела этого, Александр, – сказал Гефестион. – Она же мать!

– Всегда? Хотела? – Александр ухмыльнулся. – Так расхочет. Я не хочу видеть ее. Змея…

– Воля твоя.

– Раз уж речь зашла о матерях… – продолжил Александр, отхлебывая вино из чаши. – Я хочу, чтобы Сисигамбрия, мать Дария, и все семейство его не испытывали никакой нужды. Пусть им оставят всех слуг и рабов и относятся так, как если бы они были моей семьей. Пусть живут в Вавилоне, в одном из дворцов, какой они сами выберут. Передайте это Гарпалу.

– Разумеется, Александр. Думаю, эти азиаты должны оценить твою щедрость и великодушие.

– Полагаешь? – спросил Александр, усмехнувшись.

Гефестион и Птолемей кивнули, хотя решение царя было неожиданным для них – выходило, что к своей родной матери он относится хуже, чем к матери врага своего. Они выпили еще по чаше. От персидского вина убранство шатра будто поплыло у них перед глазами, и даже Багоас начал казаться в какой-то миг вполне привлекательным юношей.

– Вы хотели сказать мне что-то? – спросил вдруг царь.

– Да, Александр, – отважился наконец Гефестион. – Мы достигли цели нашей миссии. Дарий повержен. Ты теперь законный царь Азии. – При этих словах Александр воссиял. – А это значит, что нам пора возвращаться в Македонию. Воины ропщут. Они давно не видели дома. Пора возвращаться.

Несколько мгновений царь молчал, но потом поставил чашу и сказал:

– Я понимаю тебя, друг мой. Однако многое изменилось..

– Но… – попытался прервать его Гефестион.

– Никаких но. Пока эти грязные шакалы, это отродье бешеной лисицы, изменники Бесс, Сатибарзан, Барсаэнт и Набарзан ходят по моей земле, мне не будет покоя. Они опасны. Мы должны уничтожить их. Пока мы не сделаем этого, миссия наша не может считаться завершенной.

– Александр, – вмешался в разговор Птолемей, – они изменники, спору нет. Но разве тебя они предали? Нет, они предали Дария. И следует возблагодарить богов за их предательство, иначе бы бегать нам за ними туда, куда сам Зевс не гонял своих быков. Пусть уходят на все четыре стороны. Если у них есть хоть капля мозгов, они не встанут у тебя на пути.

Александр задумался.

– Вы многого не знаете, друзья мои, – сказал он нарочито терпеливо. – Бесс, эта жалкая кучка верблюжьего навоза, уже надел на себя в Бактрах царскую диадему. Он провозгласил себя моим… законным наследником Дария и царем Азии. А еще он собирает новое войско, и другие изменники готовы поддержать его. Я не могу оставлять в тылу такого опасного врага. Раз уж мы забрались в эту глушь, надо покончить со всеми гадюками раз и навсегда. На небе не может быть двух солнц. У Азии не может быть двух царей. Завтра я объявлю об этом войску.

Птолемей и Гефестион тогда по здравом размышлении признали, что рассуждения сии лежат вполне в русле аристотелевой логики, потому и не стали спорить с царем. К тому же они смертельно устали, да и Дионис уже начал потихоньку простирать над ними опасную длань свою. Александр по-братски расцеловал обоих и отправил их на покой, в объятия Морфея. Уже уходя, расслышали они, как он через Гермолая давал поручение Эригию проследить за тем, чтобы тело Дария было умащено маслами и отправлено в Сузы, матери Дария, дабы она захоронила его по всем правилам, как царя, в усыпальнице Ахеменидов.

Ночью в забытых богами горах дул холодный ветер. Он свистел в острых скалах и сливался с заунывным волчьим воем. Звезды были далекими и тусклыми, и лишь красноватый диск луны зловеще выглядывал из-за черного хребта. Это была не Левкадия.