Юрий Гагарин - Лев Данилкин

Аварийная комиссия искала улики несколько недель; все это время лес около деревни Новоселово был оцеплен войсками. Хорошо искала, по-честному: и это не просто бла-бла-бла — расследование-обстоятельств-данной-катастрофы-не-имеет-равных-в-отечественной-и-зарубежной-практике-по-тщательности-глубине-и-обоснованности-выполненных-работ: грунт в радиусе несколько километров вокруг места падения по два раза через ситечки просеивали — секундную стрелку от часов Гагарина нашли (3); орнитолога в лес вытащили, который подсказал, с какой тамошней птицей самолет мог столкнуться на высоте 4200 метров, — и как одержимые собирали каждое перышко, каждую косточку, лишь бы найти останки этой мифической птицы; пытались даже узнать, не зарегистрирован ли какой-либо сейсмостанцией (!) сигнал от удара самолета о землю и взрыва (4).

И что? И ничего: после публикации паллиативного оповещения (усложненные погодные условия… закритический режим… резкий маневр… отворот от облака… шар-зонд… экипаж погиб…) двери захлопнулись. Возмездие за гибель Гагарина должно было быть ужасным — но оно не последовало. Двадцать девять томов с материалами дела засекретили — так что ничего удивительного, что любой слух, любая конспирологическая версия, даже самая дикая, стали казаться в принципе правдоподобными — раз «они там что-то скрывают».

Лодку расшатывали прежде всего сами летчики и космонавты, среди которых — такое ощущение — не было ни одного, кто соглашался бы с официальными результатами аварийной комиссии. Что касается обывателей, то они разделились на две части: одна половина уверена, что Гагарин с Серегиным плюнули на задание и полетели в Ташкент на матч ЦСКА-«Пахтакор»; вторая — что они гонялись на реактивном истребителе за лосями. Сходятся две эти партии только в одном: оба были мертвецки пьяны и вряд ли понимали, что вообще находятся в воздухе. Это, по крайней мере, было понятно — гораздо понятнее, чем рассуждения о возможных технических неисправностях, в диапазоне от невключенного генератора до взорвавшегося гидроаккумулятора.

История с гибелью Гагарина — искусительная тема не то что даже для читателя, а скорее для автора детективных романов: консилиум из Стига Ларссона, Ф. Д. Джеймс и Дэна Брауна был бы очень кстати. Здесь есть ненадежные свидетели. Есть неопровержимые по сути — и сомнительные по происхождению — доказательства. Есть множество скрытых интересов, каждый из которых тянет на мотив убийства. Есть закрытый если не коллектив, то корпорация, которая заинтересована не в раскрытии правды, а в сохранении прав и привилегий своих членов. Есть Большой Сюжет — о якобы существовавшем противостоянии Гагарина и Партии, Гагарина и КГБ; сюжет, опирающийся на версию о том, что Гагарин, любимец Хрущева, протестовавший против из рук вон плохо организованного полета Комарова, стал при Брежневе кем-то вроде диссидента, который надоел генсеку до такой степени, что тот пытался убрать его с дороги[65]. Есть сведения о странных, вопиющих о символическом истолковании, поступках главного героя: например, известно, что в вечер перед смертью Гагарин точил ножи (4). Есть, наконец, фактор второго человека — возможно, следует расследовать покушение на жизнь не Гагарина, а Серегина, а сам Гагарин — лишь «коллатеральный ущерб», как сестра Лизавета в «Преступлении и наказании».

При этом, возможно, ближе всего к истине простая, житейская версия (6) случившегося: ошибка в пилотировании, недостаточная компетентность летчика Гагарина. Возможно, он просто был очень уставшим — и вообще в те месяцы, и именно в то утро в частности: есть сомнительное, противоречащее другим, но все же свидетельство, из которого явствует, что в ночь перед гибелью на отдых у него было три-четыре часа. Психологически, однако, версия об ошибке экипажа неприемлема: они просто шли на аэродром после уже выполненного задания, им было не до развлечений, они не могли уснуть по дороге. Вылет, из которого они возвращались, был формальностью, Гагарину надо было просто получить галочку — чтобы сразу же, через десять минут, пересесть из учебного самолета в боевой и наконец, после восьмилетнего перерыва, слетать по-настоящему, в одиночку. Да и, если они сами виноваты, зачем засекретили результаты расследования?

Были ли у Гагарина — при всей симпатии, которую он к себе вызывал, — тайные недоброжелатели? Наверняка; даже и явные-то были. Конкуренты? Множество: товарищи по отряду тоже хотели летать, армейские и комсомольские чиновники — занимать должности и иметь доступ к распределению финансовых потоков. Завистники? Спрашиваете. Были ли причины у тех, кто отвечал за полеты, замалчивать подоплеку происшедшего и выгораживать подлинных виновников аварии? Еще как были.

Это ведь не просто ДТП в воздухе; это означает, что система ПВО — причем не где-то в Сибири или на Крайнем Севере, а рядом с Кремлем, на заднем дворе начальника ПВО Московского округа — два кольца ракетных комплексов, способных «проследить траекторию полета любого самолета на расстоянии сотен километров» (2), оказалась не в состоянии отследить нахождение летающего объекта. Там, где все должно просматриваться насквозь, самолет «„потеряли“ раньше, чем он разбился» (2) — и искали место падения четыре часа, словно он потерялся на темной стороне Луны. Как могут не работать локаторы в районе, где одновременно, в одном и том же квадрате, на разных этажах, летает множество самолетов, прыгают парашютисты и парят метеозонды; ведь там может возникнуть мясорубка?

Она и возникла — точнее, должна была возникнуть — в среде генералитета, после того как выяснилось бы, что там творилось.

Разумеется, приступая к работе над книгой, автор воображал, что он, как герой детективов Стига Ларссона, еще раз, со свежей головой, заглянет под все камни и, дуракам везет, обнаружит, много лет спустя, нечто странное, такое, на что никто никогда не обращал внимания, — например, увидит в каком-нибудь клипе из «Голубого огонька» 1967–1968 годов, как Гагарин в ужасе отшатывается от, допустим, Леонова; или, расшифровав одну из известных цитат в его личных дневниках, выйдет через это на сюжет о диверсии. Подозрительных обстоятельств — и многообещающих деталей — так много, что можно склеить из них хоть второй самолет, хоть зенитную ракету, хоть Гарри Поттера на метле; в любом случае их достаточно для создания атмосферы саспенса — читая отчеты обо всей этой истории, вы из советского реалистического романа попадаете в филип-диковский; вы чувствуете, что происходит что-то не то. Сложно сказать, что именно изменилось, но что-то — изменилось: лица, расстановка мебели, интонации, «буквально все какое-то не такое» (12).

Беда в том, что, помимо летчиков и авиаинженеров, расследование гибели Гагарина привлекает толпы сумасшедших — как некоторое время назад решение теоремы Ферма. Именно так они и поступали — не доверяя экспертам, искали «символические» события, переставляли слова в «Дороге в космос», подозревали друзей и родственников.

Оставляя в покое американских гипнотизеров и инопланетян (хотя в целом эти версии тоже выглядят перспективно), сформулируем: причиной гибели Гагарина был некий сверхзвуковой самолет Су, взлетевший с соседнего, Раменского аэродрома и осуществлявший полет не в своей зоне. Не просто полет: этот второй самолет пролетел, снижаясь, с очень большой, примерно 1200 километров в час, скоростью очень близко — НАД Гагариным и Серегиным (7); от воздействия спутной (вихревой) волны они стукнулись головами о фонарь[66], разбили его, временно потеряли сознание; произошла разгерметизация кабины. Это действительно хорошая, стройная версия, объясняющая и отсутствие радиодоклада об аварийной ситуации, и отсутствие адреналина в крови — не успели даже испугаться, и отказ от катапультирования, и подозрительный, на фоне присутствия всего остального, недокомплект осколков фонаря. И главное — ясно, почему над всей этой историей сразу же опустилась завеса таинственности: ПВО проспала неконтролируемый летающий объект.

Эта версия очень внятно изложена космонавтом Шаталовым — однако, по сути, принадлежит С. Белоцерковскому и А. Леонову. Научный руководитель Гагарина в Академии Жуковского и Алексей-«Блондин»-Леонов рыскали по киржачским лесам еще в 1968-м — остались недовольны официальной отпиской — и годами мечтали заново разворошить дело. Когда в 1986-м начиналась горбачевская оттепель, бывшие преподаватель и студент добились-таки своего: пройдя пятьсот миллионов инстанций, они получили доступ к архивам и к двадцати девяти засекреченным томам, впервые увидев множество сведенных вместе документов — от карт погоды до материалов радиообмена. Из материалов стало ясно, что многие свидетели ерзали на стульях, очевидным образом стараясь не столько помочь найти причину странной гибели, сколько отвести от себя обвинение, хотя бы косвенное; кроме того, обнаружилось, что кое-какие документы фальсифицированы (Леонов говорит, что его показания были переписаны кем-то еще, а интервал в 1,5–2 секунды превратился в 15–20). Первая ревизионистская статья, за подписью обоих, была опубликована в 1987-м (8). В начале 1990-х, за подписью Белоцерковского, вышла «Гибель Гагарина. Факты и домыслы»; и какой бы убогой ни казалась эта тоненькая книжечка, напечатанная слепым шрифтом, по сути, это — библия для тех, кто заинтересован в установлении правды о 27 марта 1968 года.