Светорада Медовая - Вилар Симона

Однако постепенно Светорада стала замечать, что степь меняется. Меньше стало ковыльных метелок, больше разнотравья. Иногда трава была такая высокая и густая, что доставала до конского брюха. Тяжелые кибитки кочевников увязали в ней, высокие колеса без спиц скрипели, оставляя в нетронутой почве глубокие колеи. И больше стало оврагов и балок. Здесь степь уже не была сплошным травяным морем, кое-где виднелись островки-рощицы, где вечером так хорошо было отдохнуть под густыми раскидистыми деревьями, настоящими исполинами, стволы которых не смогли бы обхватить и два человека. Светорада вслушивалась в их шум. Дубы! Они так напоминали ей о Руси!

Как-то даже Липня, зайдя к Светораде, заметила, что эти места кажутся ей знакомыми.

– Сдается мне, что мы скоро окажемся в пределах Руси. Вот будет странно! Я так давно там не была.

У Светорады гулко забилось сердце. Так хотелось, чтобы на них выехал дозорный отряд русов, чтобы она могла кинуться к своим, рассказать о себе, о Глебе.

Однако слова Липни несколько осадили ее воодушевление.

– Сейчас тут неспокойно, – сказала она молодой ханше. – Вон и Яукилде прославился походами на Русь, разбогател на торговле людьми.

Однако хан Таштимер сказал жене иное:

– Большие сборы предстоят нам. Будем пировать и охотиться. И мои дети должны приехать.

Как-то в полуденный час Светорада скребком счищала мездру с овчины. Иногда в стороне жалобно блеял ягненок, с которым возилась Ырас. В открытый проем юрты была видна степь. Под жарким солнцем увядала трава, нагретый воздух дрожал мелкой рябью, неумолчно стрекотали кузнечики. Ветер играл концом висевшего над головой войлока юрты, принося некое подобие прохлады.

– Наточи скребок, – обернулась Светорада к привычно торчавшему подле нее со своей дудкой Сагаю.

Но тот даже не шелохнулся. Вытянув шею, Сагай смотрел вдаль. Светорада проследила за его взглядом. Где-то зашлись лаем собаки, и молодая женщина увидела, как несколько степняков, вскочив на коней, помчались в сторону отдаленного холма. Там была группа раскидистых дубов, заслонявших обзор, и Светорада, потеряв интерес, вновь протянула скребок Сагаю.

– Наточи, раз уж сидишь без дела.

Однако Сагай вдруг вскочил и побежал куда-то. Теперь и Светорада увидела, что с всадниками из их кочевья скакали трое незнакомцев, и, судя по всему, в стане Таштимера им были рады. Даже Ырас перестала возиться с больным ягненком и заторопилась, семеня толстыми короткими ногами, навстречу подъезжавшим.

Светорада, отложив работу, вышла из юрты и направилась к реке, чтобы помыть руки. Когда возвращалась, в становище началось всеобщее оживление: шум, крики, смех. Она увидела, как хан и Ырас радостно обнимаются с новоприбывшими. Внимание же Светорады привлек только один из них. Никогда она не думала, что степняк может быть таким пригожим. Этот же и ростом вышел, и одет был непривычно нарядно и чисто: алый халат перетянут в талии сверкающим поясом с золочеными бляшками, малиновые бархатные штаны заправлены в низкие полусапожки из светлой кожи. А сам стройный, плечистый, ладный, несмотря на чуть заметную кривизну в ногах. Голова его была непокрыта, и длинные иссиня-черные волосы рассыпались по плечам. А лицо, загорелое, скуластое, с гордо изогнувшимися бровями под ровной челкой и тонким ястребиным носом, показалось Светораде очень привлекательным и живым.

Наверное, она слишком пристально разглядывала его, так как он вдруг обернулся к ней и застыл в недоумении.

Таштимер заметил взгляд молодого печенега.

– Видишь? Не только тебе милы светловолосые славянки. Подойди же сюда, Медовая, поприветствуй моих сыновей. Этот, в колпаке, – мой старший, Куэрчи, щеголь в алом, – наш неспокойный Яукилде, ну а это наш толстячок Еке. И все трое – великие ханы!

Светорада почтительно поклонилась каждому из них. Толстый Еке приветливо улыбнулся и сказал ей, что его жена тоже славянка и у них уже четверо детей. Больше, чем у его братьев.

– А у Яукилде сейчас нет жены, – добавил старший из братьев, Куэрчи, и почему-то засмеялся.

В тот же день становище снялось с места и двинулось в направлении, указанном сыновьями Таштимера. Светорада правила кибиткой, которая тряслась и скрипела. «Ач! Ач!» – покрикивала на волов русская княжна, правя не хуже иных печенегов. Порой к ее возу подскакивал на своем длинногривом гнедом коне Яукилде. Сбруя его лошади была великолепной, в седле он сидел как влитой, черные волосы развевались подобно крыльям ворона, а зубы сверкали в лучезарной улыбке. И хотя подле Светорады сидела толстая Ырас, смотрел он только на княжну, порой даже не обращая внимания на приветливые слова матери и часто отвечая невпопад.

Ехавший рядом с кибиткой Сагай попытался потеснить молодого хана своей саврасой, словно охранял Медовую. Яукилде зло посмотрел на него и, размахнувшись, огрел плетью. Но и тогда Сагай не отъехал, просто заслонился рукой, чтобы следующим ударом молодой хан не выбил ему глаза. От первого же удара у Сагая через все лицо протянулась багровая полоса.

Ханша Ырас только смеялась, когда Яукилде, опять хлестнув Сагая по закрывавшей голову руке, пришпорил гнедого и ускакал вперед.

– Всегда такой бешеный был, если что не по нему. Потому мы и зовем его Яукилде – «сражение пришло». Но каков батыр вырос! Утеха моему старому сердцу. А ведь когда маленький был, так хворал… Мой любимчик, ягненочек. Вот и теперь все время подле меня держится.

Ну, не только тоска по матери влекла батыра к этой кибитке, с неожиданным удовольствием подумала Светорада. Она не могла поручиться, что пару раз не взглянула на сына Таштимера более ласково, чем полагалось мачехе.

Ближе к вечеру вдали показалось облако пыли. Вскоре стало видно, что по степи идут стада и табуны, которых подгоняют вооруженные всадники. За ними двигались на повозках и пешком, идя рядом с вьючными лошадьми, семьи пастухов.

Ырас коротко объяснила:

– Большая стоянка будет. Яукилде сказал, что тут соберутся несколько родов нашей ветви Кара Бай.[154]

Светорада наблюдала, как сходятся, приветствуя друг друга, многочисленные печенежские кочевья. Среди них – семьи Волка, то есть сам хан Таштимер и его сыновья со своими кочевьями (как заметила Светорада, ее муж был гораздо беднее возмужавших отпрысков), а также род Тура и потомки рода Барса. И все это скопление людей с их кибитками, юртами, скотом и пленными расположилось на берегу извилистой многоводной реки, названия которой никто не знал. Хан Таштимер водрузил на высоком шесте искусно выделанную голову волка и завыл по-волчьи. Ему ответил столь многочисленный хор подражателей, что лошади и овцы не на шутку взволновались.

Таштимер смеялся:

– Пусть теперь попробуют нас перекричать дети Барса или Тура. Выйдет ли у них?

Вечерело. Повсюду горели костры, освещая багровыми отсветами лежавших и сидевших печенегов. Теперь тепло шло уже не с неба, а от нагревшейся, будто печка, земли. Ее жаркое дыхание обволакивало людей и животных, усиливая запах овечьего пота и растопленного жира, а над ним царило приносимое ветерком свежее благоухание степной полыни и дикой мяты.

Светорада, обливаясь потом, готовила еду у костров. Служанки метались, выполняя ее поручения. Медовая велела отбить деревянным молотком кусочки свежей баранины, обжарить их на решетках вперемежку с кольцами лука и томить на огне, постоянно переворачивая и поливая рассолом с чесноком и перцем. Потом по ее наказу мясо переложили в большие бронзовые котлы, залили мясным отваром и тушили, накрыв тяжелыми крышками. Другие куски баранины, заранее отмоченные в сыворотке с перцем, велено было нанизать на острия, чередуя их с кусочками курдючного сала, и жарить над угольями, аккуратно переворачивая, чтобы лакомство не подгорело.

Еще Светорада распорядилась приготовить уху из налима, который попался в сети до того, как опустилась темнота. За ухой Светорада следила самолично, и в какой-то момент, когда она черпаком пробовала уху, ее сзади неожиданно обхватили чьи-то сильные руки. Привыкнув к подобным выходкам Сагая, она только шлепнула по запястью и сказала: