Кометы Оорта - Фредерик Пол

Без всяких эмоций Маршан вдруг понял, что месяцы или недели путешествия сократились до несколько дней.

Конечно, могло быть так, что мешать ему здраво рассуждать мешала пульсирующая в висках боль. Но Маршана эта мысль только позабавила, а потом он ее отбросил: если у него хватило мужества согласиться с мыслью, что работа всей его жизни оказалась напрасной, то он может принять и то, что эта боль — всего-навсего производной второго порядка от убийцы, который подкрадывался к его обезьяньему телу. Но из-за этого ему было трудно сосредоточиться. Словно в тумане он слышал разговор капитана со своей командой — двадцатью двумя смитованными шимпанзе, которые управляли полетом «Тихо Браге» и следили за тремя тысячами замороженных тел, лежавших в анабиозе. Сквозь низкий, приводящий в замешательство рев он слышал, как Эйзель инструктировал их относительно переправки модуля со сверхсветовым двигателем с крошечного корабля в их огромный громоздкий ковчег, который благодаря этому ящичку сможет мчаться с такой огромной скоростью, что звездные путешествия станут однодневными.

И вдруг он заметил, что они время от времени бросают на него взгляды, полные жалости.

Ему было наплевать на это. Он просто попросил, чтобы они разрешили ему жить с ними, пока он не умрет — они, как и он сам, знали, что это случится вскоре, — и он погрузился в болезненные мечтания, забыв обо всем, и это продолжалось до тех пор (сколько именно, он не мог сказать)…до тех пор, пока он не обнаружил, что привязан в гамаке в рубке управления корабля, чувствуя новую жуткую боль, и понял, что корабль снова проникает в пространство иных измерений.

— С вами все в порядке? — спросил знакомый низкий невнятный голос.

Это была еще одна, последняя жертва его ошибки — по имени Фергюсон. Маршан еле-еле выговорил:

— Да.

— Почти прибыли, — сказал Фергюсон. — Я подумал, что вам хотелось бы узнать это. Здесь есть планета. Они считают, что необитаемая.

С поверхности Земли эта звезда, именуемая Грумбриджем 1618, даже не видима простым глазом. В бинокль она казалась бы лишь крошечной мигающей точкой света, почти затерянной среди бесчисленных тысяч более далеких, но и более ярких звезд. Да и с самого Грумбриджа Солнце выглядело точно так же.

Маршан вспомнил, как пытался выбраться из своего гамака, не обращая внимания на беспокойство на обезьяньем лице Фергюсона. Ему хотелось взглянуть на экран, который показывал Солнце. Фергюсон нашел его для него, и Маршан посмотрел на точку света, до которой было пятнадцать лет пути — его родину. Фотоны, которые сейчас попадали и в его глаза, окрашивали Землю в закатные цвета, когда ему было семьдесят, и прошло всего несколько лет, как умерла его жена. Он не помнил, как возвратился в гамак.

Не помнил он и того момента, когда кто-то сообщил ему о планете, которую они надеялись превратить в свой новый дом. Она кружилась на низкой орбите вокруг небольшого оранжевого диска Грумбриджа 1618 — по стандартам Солнечной системы, по крайней мере. По предварительной оценки капитана, ее орбита была несколько неправильной формы, но на самом минимальном расстоянии до этого сверкающего огненного уголька будет меньше десяти миллионов миль. Достаточно близко. Достаточно тепло. В телескопы на поверхности планеты были видны океаны и леса, рассеивая последние сомнения капитана: вода не застывала даже тогда, когда планета находилась на самом далеком расстоянии от звезды, а леса не сгорали и на минимальном удалении, иначе бы они не смогли снова вырасти. Спектрометр, термопары, филарометры показывали больше — приборы неслись впереди корабля, уже вращаясь на орбите, медленно проползая последний дюйм своего путешествия на ракетных двигателях. Дышать воздухом атмосферы оказалось возможным: папоротниковые леса поглотили яды и наполнили воздух кислородом. Сила тяжести превышала земную — что, несомненно, явится обузой для первого поколения, в ногах и пояснице появятся боли, от которой будут страдать и многие последующие, но все это можно было пережить — этот мир был прекрасен.

Маршан не помнил ни о том, как узнал об этом, ни о посадке, как и о том, как торопливо и радостно открывали анабиозные камеры, чтобы разбудить колонистов и начать новую жизнь на планете… он только и запомнил тот миг, когда обнаружил себя свернувшимся клубочком в мягком теплом гамаке, посмотрел вверх и увидел небо.

Над ним склонились вытянутые волосатые губы и нависающие надбровные дуги шимпанзе. Маршан узнал молодого паренька Фергюсона.

— Привет, — сказал он. — Сколько времени я пробыл в отключке?

Шимп смущенно ответил:

— Ну… вообще-то вы сознания и не теряли. Вы… — Его голос замолк.

— Понятно, — произнес Маршан и попытался приподняться. Он был благодарен своему короткорукому, телу, с его покатыми плечами и короткими ногами: мир, в котором он оказался, имел слишком сильное тяготение. От этих усилий закружилась голова. Бледное небо и легкие облака завертелись вокруг него; он почувствовал странные вспышки боли и удовольствия, вспомнил вкус, которого никогда прежде не испытывал, почувствовал радость, никогда до этого не ведомую ему… С трудом ему удалось подавить в себе остатки обезьяны.

— Ты хочешь сказать, я был… — начал он, — как это называется? Нестабильным? Смитованная пересадка не до конца удалась. — Впрочем, ему не требовалось подтверждение Фергюсона. Он знал… и знал, что в следующий раз, когда случится подобный провал в сознании, это произойдет в последний раз. Черны предупреждал его. Фосфолипиды, правильно? Пора уж возвращаться домой…

Неподалеку он увидел мужчин и женщин, человеческих мужчин и женщин, занимающихся различными делами, и тогда он спросил:

— Ты все еще остаешься обезьяной?

— И пробуду ещё некоторое время, доктор Маршан. Ведь мое тело погибло, как вам это известно.

Маршан некоторое время поломал голову над этим. Его мысли блуждали. Он вдруг поймал себя на том, что облизывает предплечье и чистит свой круглый живот.

— Нет! — закричал он и попытался встать.

Фергюсон помог ему, и Маршан с благодарностью ухватился за сильную обезьянью руку. Он вспомнил, что беспокоило его.

— Почему? — спросил он.

— Что «почему», доктор Маршан?

— Почему ты отправился сюда?

Фергюсон с беспокойством ответил:

— Я хочу, чтобы вы посидели здесь до прихода доктора. Я отправился сюда потому, что на «Тихо Браге» был кое-кто, кого я хотел увидеть.

«Девушка?» — удивленно подумал Маршан.

— И ты увиделся с нею?

— Не с нею — ними. Да, я встретился с ними. Моими родителями. Понимаете, мне было два года, когда отправился в полет «Тихо Браге». Мои родители происходили из хороших крепких семей (добровольцев тогда было немного)…да вам, конечно, лучше меня это известно. Как бы то ни было, они… я воспитывался теткой. Они оставили мне письмо, которое я прочитал, когда стал достаточно взрослым… Доктор Маршан! Что с вами?