Блокада Ленинграда. Дневники 1941-1944 годов - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Часть Шуриных вещей складывают в чулан с выходом на двор. Спим знатно. Утром просыпаемся: «Ах, батюшки, вещи-то ваши из чулана украли!» Все ясно, но что сделаешь? Скорее прочь. На перроне сидим, ждем местного поезда, подходит. Платформа низкая, как залезть? У меня в руках два чемодана, а на спине рюкзак. Оглядываюсь за помощью, подскакивает услужливо мужчина: «Влезайте, я вам подам вещи». С трудом лезу, держась за оба поручня, еле-еле, оборачиваюсь и с ужасом вижу, что мой «помощник» ныряет с чемоданами под вагон рядом стоящего товарного состава. Кричу, а на меня напирают пассажиры: «Чего застряла?! Проходи, проходи!»
Я совершенно несносна со своей, не покидающей меня сонливостью, апатией, равнодушием ко всему. Это Шуру раздражает. Завершается этот ряд неприятностей еще и тем, что из сумочки, которую я держала в руках все время моего провала в сон, у меня вытащили бумажник. В нем были диплом об окончании экстерном педвуза, документы о службе и немного денег.
Наконец приехали в желанную деревню, выглядевшую не так радужно, как ее описала девушка, но воздух, воздух! Встретила нас хозяйка без особого энтузиазма, но с чувством долга помочь. Запомнился ее тяжелый взгляд с целой гаммой противоречивых чувств: жалость и сочувствие и вместе с тем неприязнь (понятно – ведь вшивые!), естественное непонимание, незнание всего, что нами пережито, и любопытство, а главное – страх, что останемся. Немного успокоилась, когда ближе узнала и нас, и конечную цель нашей поездки. Спали на полу, что-то подстелила, а наши пальто вынесла на мороз – морить вшей, но это нелишнее. Но все это унизительно, и хотелось скорее прочь, не задерживаться – это чувство помню точно, значит, мое равнодушие уже прорвалось главным образом осознанным взглядом на себя со стороны, взглядом людей «иного» мира, более или менее благополучного. Родилось чувство необходимости и желания подтянуться. Ходили в столовую для эвакуированных, где похлебка уже казалась вкусной едой после «академического» супа из дрожжей, хряпы.
Дорога уже размякла, колеи полны воды, а солнце согревает не только тело, но и душу – оттаиваю.
4 апреля 1942 года
Такая была бомбежка, страшнее всех, что я пережила. Горит 208-й завод, дом 37 по Гаванской горит, слышатся стоны, ждем и своего конца. Штукатурка упала около нашего угла. Штукатурка чуть меня не убила – обвалился угол комнаты, над кроватью, а я только встала. Все побежали и встали в дверных проемах. Мне хочется записать: теперь я верю, что буду жить. Ох! [Н. О-ва]
… Принял решительные меры против цинги. Пью настойку из хвои, принесенную Тоней. Получил 600 г мороженого лука, Тоня принесла еще 1 килограмм. Ем его сырым. В результате ноги почти не болят. Хожу легко. Питание мое значительно улучшилось. По карточкам на месяц дают 1200 крупы, 600 г масла, 1200 мяса, 900 г сахара [А. А.].
Сегодня после долгого перерыва был вновь массированный налет на город. Самолеты в количестве 58 штук тремя волнами между семью и восемью часами вечера появились на небольшой высоте над Ленинградом и сбросили много фугасных бомб. Опять жертвы, опять разрушения. Одновременно велся интенсивный артиллерийский обстрел шрапнелью.
Теперь нужно ожидать этих сволочей с воздуха часто. Сколько еще жертв потребует война от ленинградцев? Кто сохранит жизнь? Кому суждено быть в числе жертв?
А как хотелось бы на некоторое время забыться от этой обстановки! Не слышать разрывов, режущего слух воя снарядов, не слышать звуки сирены, возвещающей воздушную тревогу.
Встает во весь рост угроза сети учреждений здравоохранения. Что делать? Опять свертывать?
Физически чувствую себя сносно, морально – усталость.
Время 10 часов 30 минут. Скоро последние известия – и спать, клонит ко сну. <…>
Весна неуклонно вступает в свои права. Яркое теплое солнце, лазурное небо. Снег стал темным и пористым. На улицах и во дворах журчат ручьи. Этой весной они гораздо больше и полноводнее. Много снега выпало за зиму, и он остался лежать до наступления теплых дней.
Прекрасное время года, чудные месяцы весны! Как ждет их каждый, и как с наступлением этих дней все возрождается. Сколько бодрости, веселья, жизни приносит весна! Вы помните вальс Штрауса «Весенние голоса»? Он в нем воспроизвел все нюансы, все тонкости и всю ту несравненную прелесть, которая сопутствует только дням весны.
Пишу эти строки, а сам думаю: для чего это. Что заставило меня именно с этого начать свою сегодняшнюю запись? Какие тому причины? Несколько дней тому назад передавали чудесную бодрящую музыку Штрауса. Среди исполненных произведений был и этот вальс. Я был в своей маленькой комнатке, отдыхал после напряженного рабочего дня и силился эти звуки вальса соединить с настоящей обстановкой в городе. Но никак этого не удавалось. Слишком велик диссонанс. Весенние голоса штраусовского произведения воспринимаются в условиях мира, а не в грохоте и канонаде жестокой войны. Весенние голоса нашей действительности совсем иного свойства, иного содержания и по-иному доходчивы [И. Н-в].
4 апреля 1942 года
На днях спускался первый раз на костылях смотреть «Разгром немцев под Москвой». С тех пор не хожу – тяжело подниматься. В зале сумасшедший холод, хотя кинофильмы показывают через день. <…>
Мать купила за тысячу рублей пуд картошки. <…> Это надо с ума сойти. Вероятно, я в строй больше не вернусь… Много ребят эвакуируется в тыл. <…> Что-то я залежался. От одного воздуха здесь можно заболеть. Хлеба получаю 600 г, 30 г мяса и 50 г сахара. Меняю сахар на табак или отдаю матери. Пью витамин «С» [Б. Б.].
«НЕМЦЫ ВЕЛИ СЕБЯ КРАЙНЕ ДЕРЗКО»
Странички из заметок Г. К-вой
4 апреля – канун Пасхи. Мы об этом не помнили. Но незадолго перед тем Е.М. сказала нам, что в «Колоссе» идет хорошая картина «Шампанский вальс». Главное, что смотришь и забываешь о граммах. Ж. заладила: пойдем, пойдем. Решили пойти. Сменились в два часа, пообедали и бегом через Неву по все
