Иосип Броз Тито - Евгений Матонин

Тито встречался с Хрущевым в Нью-Йорке дважды: 28 и 30 сентября. Журналистам он кратко сказал, что эти переговоры были «полезны и откровенны». На Генеральной Ассамблее Тито, Неру, Насер, Сукарно и президент Ганы Нкрума предложили проект резолюции, в которой требовали возобновления контактов между главами США и СССР в целях «снижения международной напряженности». Тито был доволен этой акцией — это было очень полезно «для имиджа» «третьей силы» в мире, которую к тому времени старался создавать президент Югославии и которая вскоре появится в облике Движения неприсоединившихся стран. За время пребывания в Нью-Йорке он провел встречи с главами государств и правительств более сорока стран.

Однако эта инициатива ни к чему не привела. Встречаться с Хрущевым отказался Эйзенхауэр, заявив, что сделает это только тогда, когда Советский Союз «вернется на путь мирных переговоров». Хрущев 3 октября, во время своего очередного выступления в ООН заявил: «Некоторые считают, что Хрущева и Эйзенхауэра нужно было бы запереть в комнате и держать их там запертыми, пока они не достигнут соглашения о разоружении. Но это наивно. Мы можем сидеть бесконечно, но если нет желания заключить соглашение, что вытекает из позиции Эйзенхауэра и тех кругов, которые его поддерживают, тогда из трубы не появится дым, как это бывает в Ватикане, когда выбирают папу»[577].

Тито был разочарован тем, что его инициативам достигла цели. Он решил раньше времени уехать из Нью-Йорка. 5 октября югославская делегация погрузилась на итальянский лайнер «Леонардо да Винчи» и отбыла домой. Обратный путь Тито провел за чтением записок командира американской атомной подводной лодки, которая совершила поход подо льдами на Северный полюс[578].

В это время начали обостряться разногласия между Москвой и Пекином. Дискуссии между СССР и КНР по многим проблемам — от осуждения культа личности Сталина до международных проблем — отразились и на межгосударственных отношениях обеих стран. Китай сократил объем своих закупок в СССР и странах — членах СЭВ. Среди советских специалистов в Китае начали распространять различные материалы с критикой КПСС. В ответ СССР в июле 1960 года отозвал из КНР всех советских специалистов. Вскоре дело дошло и до открытого конфликта — гораздо более опасного для всего мира, чем конфликт с Югославией.

Тито наблюдал за начинающимся конфликтом между двумя крупнейшими компартиями со стороны. В Пекине критиковали Москву за «ревизионизм», а Москва обвиняла в «ревизионизме» югославов, но когда речь шла о критике Тито, тут они выступали единым фронтом.

26 декабря в своем выступлении в Скупщине Тито ответил Хрущеву и Мао: «Они утверждают, что мы объявили устаревшим марксизм-ленинизм, что мы отбросили его. Где они, интересно, прочитали, что мы отбрасываем марксизм-ленинизм, и почему они тогда не цитируют нас? Да потому, что не могут цитировать — ведь их утверждение есть всего лишь грубая ложь… А кто разорвал экономические соглашения, которые у нас были с социалистическими странами? Это были не мы! Кто, таким образом, нанес нам огромный ущерб, из-за которого мы оказались в чрезвычайно тяжелых условиях и вынуждены были искать замену этим соглашениям на другой стороне, на Западе?.. Разве кто-то имеет право обвинять нас в том, что мы обратились за помощью и сотрудничеством туда, где мы могли бы без всяких условий их получить, не подвергая опасности завоевания нашей революции? Никто не имеет права нас обвинять!»[579]

«На кой черт вам нужен этот лагерь?»

Пока Тито отбивался от советских обвинений в «ревизионизме», югославский «ревизионист» Милован Джилас сидел в югославской тюрьме Сремской Митровицы. Осенью 1959 года его начали мучить нервные припадки и кошмары во сне, и вообще его здоровье ухудшилось. По словам Джиласа, комендант тюремного блока уговорил его написать письма о пересмотре его дела руководству страны. И Джилас написал: сначала Карделю, а потом Ранковичу[580].

Через некоторое время ему принесли отпечатанное на машинке прошение о помиловании, и Джилас его подписал. Он обязался не предпринимать политических действий, идущих вразрез с законами ФНРЮ, а также «не пытаться нанести стране ущерб и не позволять никому в будущем переиздавать книгу „Новый класс“». Его освободили «условно-досрочно» 20 января 1961 года, поскольку он отбыл половину своего девятилетнего срока[581]. Вскоре он вернулся домой в Белград.

Сам Джилас, впрочем, говорил автору, что его освободили в связи с изменившейся международной обстановкой. Прежде всего из-за того, что отношения Тито с Хрущевым ухудшились и Тито надо было сделать благородный жест по отношению к Западу, для которого Джилас оставался политическим заключенным. Джилас оказался на свободе, но снова принялся за старое. Вскоре он опять окажется за решеткой.

17–28 октября 1961 года в Москве проходил XXII съезд КПСС. В своих выступлениях на съезде Хрущев несколько раз упоминал о «югославском ревизионизме». Новая программа КПСС, принятая на съезде, недвусмысленно полемизировала с «ревизионистской» программой СКЮ и в каком-то смысле стала ответом ей[582].

Но в Югославии доклад Хрущева на съезде оценили — он открыто заговорил о преступлениях Сталина и его приближенных. Подводя итоги прений, Хрущев предложил соорудить в Москве памятник, чтобы «увековечить память товарищей, ставших жертвами произвола». Было принято и такое решение: «Признать нецелесообразным дальнейшее сохранение в Мавзолее саркофага с гробом И. В. Сталина, так как серьезные нарушения Сталиным ленинских заветов, злоупотребления властью, массовые репрессии против честных советских людей и другие действия в период культа личности делают невозможным оставление гроба с его телом в Мавзолее В. И. Ленина»[583]. 30 октября это решение было выполнено: тело Сталина вынесли из Мавзолея и похоронили в выкопанной рядом с ним могиле. Когда Хрущев 31 октября закрывал XXII съезд КПСС, в Мавзолее уже не было тела Сталина.

Через год после съезда, в ноябре 1962 года, в журнале «Новый мир» по прямому указанию Хрущева была опубликована прогремевшая на весь мир повесть Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича» — о жизни в сталинском концлагере. Хрущевская оттепель набирала обороты, а Солженицын с его повестью стали ее символом. Однако еще раньше «Ивана Денисовича» появилась другая книга, которая произвела в мире не менее громкую сенсацию. В ней шла речь не просто о сталинской эпохе, а о самом Сталине. Это были воспоминания Джиласа «Беседы со Сталиным».