Зловещие латунные тени. Ночи кровавого железа - Глен Кук

Дин был осужден на семилетнее пребывание на кухне. Я отметил наступление новой эры тем, что уговорил Морли пройти ко мне в кабинет и объяснил ему, как обстоят дела. Поскольку Морли наполовину эльф и знаком с мистикой и колдовством, он сразу усек, в чем суть, и немедля нашел то, что не давало мне покоя с тех пор, как Покойник, по его утверждению, дал мне необходимые сведения.

— Когда ты привел капитана Стражи, человек, которого ты тюкнул, был голый. В старые времена преступников хоронили в той одежде, в которой их казнили. Одежда может быть ключом к разгадке. Или некий предмет, который старик носил с собой. Амулет. Украшение. Незнакомец, проникший в каретный сарай, взял этот предмет, когда раздевал труп.

— Достаточно!

Я понял. Проклят не человек, а предмет, который этот человек носит с собой. Может быть, ножи.

Я вздрогнул. Передернул плечами. Весь похолодел. Мне стало страшно.

Придется побегать. Очень много побегать. Раскопать судебные протоколы еще имперских времен и посмотреть, что было общего у всех этих злодеев. Какое украшение, какой предмет одежды может нести проклятие, заставляющее разумное существо убивать девиц, обрекая их на участь, которую некоторые считают хуже смерти.

Да, девочки?

29

Дело развивалось в своем ритме. Когда я собрался вернуться к Тупу и Покойнику, я уже знал, что сейчас произойдет. Это было неизбежно.

Кто-то постучал в дверь.

— Три бородатых разбойника, — пробормотал я и пошел открывать, так как Дин объявил, что он не может, еще до того, как стук прекратился.

Я посмотрел в глазок. Лучше бы это были три бородатых разбойника! Я решил изобразить, что никого нет дома. Но Брешущего Пса не так легко обмануть. Он приходил достаточно часто и знал нашу страшную тайну. Кто-нибудь всегда дома.

Я открыл:

— Что тебе надо?

— Прошло больше недели, Гаррет. Ты не берешь мои заметки.

Он протиснулся в коридор вслед за разгоняющими врагов защитными ароматами, на пол потекла дождевая вода. Он вытащил последний отчет.

— Ты пишешь всемирную историю?

— Что мне еще делать? Дождь не прекращается. Я не люблю, когда на меня льется вода.

— Я э, то заметил.

— Что?

— Ничего. Ничего. Одиночество расшатало мои нервы. Может, тебе стоит поработать над стилем своих речей? Дождь не может идти без конца.

— Не может и не идет. Каждые сутки льет только днем. Ты обратил внимание? Дождь идет только в дневное время. Почему погода так испортилась, Гаррет?

Я хотел подкинуть ему идею насчет Кантарда и управления ураганами, но боялся, что он разразится новой безумной теорией.

— Можно подумать, что сами боги мешают мне распространять правду.

— Боги, пожалуй, мешают даже больше, чем смертные.

Я промолчал, точнее, не успел ничего сказать.

Брешущий Пес оцепенел. Глаза его округлились, дыхание участилось. Он поднял руку в жесте, призванном защитить его от сглаза. Он произнес:

— Чур меня! Чур! Чур! — и с визгом стал отступать к двери. — Это он! — прохрипел Брешущий Пес. — Гаррет! Это он!

«Он» был капитан Туп, который, широко разинув рот, стоял на пороге комнаты Покойника. Повернувшись к Амато, я увидел, как за ним закрывается дверь.

— Чур! Чур! — показывая пальцами рожки, сказал я. — Что это было?

Туп спросил:

— Что здесь делал Амато?

— Они с Покойником приятели. Встречаются и сочиняют истории про тайные сговоры. Удивительно, как они ладят друг с другом. Теперь ваша очередь. Откуда вы знаете Брешущего Пса?

У Тупа дернулась щека. Вид у него был такой, будто он не знает, где находится.

— В ходе моей работы я был вынужден ограничить свободу мистера Амато как приспешника тайных махинаторов, кукловодов, дергающих за веревки судей и чиновников-марионеток.

Я рассмеялся:

— Вы его арестовали?

— Я его не арестовывал, Гаррет. Что бы он ни говорил. Я просто попросил его пойти и поговорить с человеком, которого огорчили его слова. Все было бы прекрасно, если бы он заткнулся хоть на минуту. Но, увидев лучшую в своей жизни публику, он не устоял и толкнул пламенную речь. Слово за слово, и мне пришлось отвести его к судье, чтобы его официально предупредили, что он может быть обвинен в клевете. Амато не успокаивался. У судьи Грома нет чувства юмора. Он не считает Брешущего Пса забавным уличным персонажем. Чем больше свирепел Гром, тем больше Амато распускал язык. Наконец Гром взбесился и дал Амато пятьдесят пять дней за оскорбление суда. И во всем виноват этот Пес. Как он ругался, когда его вели в Аль-Хар, вы в жизни не слышали такой ругани! Черт возьми, если бы он хоть тогда попридержал язык, я бы, возможно, скрепя сердце выпустил его. Но он обругал и меня.

— Другой взгляд на события, — сказал я. — Хотя его версия не особенно отличается. Он тоже говорит, что сам виноват.

Туп усмехнулся, но мрачно.

— Жаль, что не все наши бунтовщики так безобидны.

— А?

— Принц полагает, что мы находимся на пороге хаоса; эта причина, среди прочих, заставляет его относиться ко всему так серьезно. По его словам, если Корона не проявит готовности в доступной и понятной форме выполнить общественный договор, заключенный ею с карентинским народом, мы вступим в период растущей нестабильности. Первым признаком этого будет появление в округе групп, осуществляющих самосуд.

— В некоторых районах такие группы уже есть.

— Я знаю. Принц считает, что эти группы будут усиливаться и политизироваться. И это будет происходить быстро, если только Слави Дуралейнику не изменит счастье. Каждый раз, когда он оставляет нас в дураках, все больше патриотов направляется в Кантард, чтобы помочь укротить мятежника. Чем больше законопослушных граждан уезжает, тем меньше остается, чтобы поддерживать порядок здесь.

Принц думает, что группы линчевателей могут объединиться в своего рода неофициальную милицию. А потом эти группы из-за политических разногласий начнут разбивать друг другу головы.

— Ясно. Некоторые даже могут захотеть избавиться от теперешних властей.

— Королевская семья может оказаться в одном ряду с уличными шайками.

Я промолчал и очень этим гордился.

В целом мы, карентинские обыватели, не проявляем интереса к политике. Мы хотим только, чтобы нас оставили в покое. Мы избегаем платить налоги, но все-таки расстаемся с деньгами в надежде, что власти нас защитят. Немножко денег туда, немножко сюда, бандиты из налогового управления не отбирают всего. Насколько я могу судить, таковы традиционные отношения обычного гражданина с государством, если только этот гражданин сам не является государственным жуликом.