Сочинения в трех томах. Том 1 - Роберт Ханс ван Гулик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Приведите сюда свидетеля Шэн Ба! — крикнул судья начальнику стражи.
Шэн Ба неохотно подошел к помосту, подталкиваемый в спину стражниками. Когда Линь Фань увидел Шэн Ба, одетого в черную узорчатую куртку, он быстро отвернулся.
— Ты знаешь этого человека? — спросил судья у Шэн Ба.
Толстяк неторопливо оглядел Линь Фаня с головы до ног, поглаживая засаленную бороду. Потом провозгласил:
— Это, Ваша светлость, действительно тот самый сукин сын, что напал на меня прошлой ночью у храма.
— Врешь! — взъярился Линь Фань. — Это ты, подлец, налетел на меня!
— Этот свидетель, — спокойно сказал судья, — прятался в первом внутреннем дворе храма. Он видел, как ты следил за мной и моими помощниками. И когда мы стояли под бронзовым колоколом, он заметил, как ты при помощи железной пики выбил подпорку.
Судья Ди дал знак стражникам увести Шэн Ба. Затем откинулся на спинку стула и примиряющим тоном продолжал:
— Вот видишь, Линь Фань, ты не можешь отрицать, что покушался на меня. Когда я накажу тебя за это преступление, ты предстанешь перед провинциальным судом по обвинению в нарушении государственной монополии.
Глаза Линь Фаня засветились злым блеском. Некоторое время он молчал, облизывая кровоточащие губы. Потом глубоко вздохнул и начал приглушенным голосом:
— Ваша светлость, теперь я осознаю, что отрицать свою вину бесполезно. Нападение на Вашу светлость было, конечно, глупой и злой выходкой, за которую я приношу свои извинения. Дело в том, что в последнее время меня сильно раздражали судебные преследования. Когда прошлой ночью я услышал голоса, доносившиеся с территории храма, то пошел посмотреть, в чем дело. Увидев, что Ваша светлость стоит со своими помощниками под колоколом, я поддался искушению проучить вас и вышиб каменную подпорку. Потом я кинулся в особняк, чтобы послать своего управляющего и слуг выручить вас. Я еще тогда решил извиниться перед вами и сказать, что принял вас за грабителей. Но, добежав до железной двери, соединяющей храм с домом, я с ужасом обнаружил, что она захлопнута. Боясь, как бы вы не задохнулись под колоколом, я рванулся к главным воротам храма, чтобы вернуться в особняк через улицу. Но на наружной лестнице меня сбил с ног этот головорез. Придя в себя, я со всех ног побежал домой. Там я приказал управляющему немедленно вызволить Вашу светлость. Сам же я на минуту задержался, чтобы положить мазь на рану на голове. Когда же в моей спальне появились вы в… несколько непривычном виде, я принял вас за очередного бандита, пытающегося угрожать мне. Вот и вся правда… Повторяю, что глубоко сожалею о той мальчишеской выходке, которая могла бы кончиться страшной трагедией. Я с радостью приму наказание, которое предписывает закон.
— Что ж, — безразличным тоном заключил судья, — я рад, что ты наконец признался.
Старший писец начал читать вслух признание Линь Фаня. Судья Ди, казалось, утратил всякий интерес к происходящему. Он откинулся на спинку стула и лениво поглаживал бакенбарды. Когда писец закончил чтение, судья для проформы задал вопрос:
— Ты подтверждаешь, что твое признание изложено верно?
— Подтверждаю! — без колебаний ответил Линь Фань. Начальник стражи передал ему свиток, и он поставил на нем отпечаток пальца.
Вдруг судья резко подался вперед.
— Линь Фань, Линь Фань! — страшным голосом проговорил он. — Много лет ты скрывался от закона, но теперь закон настиг тебя, и ты умрешь! Только что ты подписал себе смертный приговор.
Да, ты знал, что покушение наказывается восемьюдесятью ударами бамбуковых палок, и надеялся подкупить стражей, чтобы эти удары были полегче. А потом, в провинциальном суде, за тебя постояли бы влиятельные друзья, и ты бы отделался большим штрафом.
Так вот, я, вершитель правосудия, заявляю, что ты никогда не предстанешь перед провинциальным судом! Твоя голова, Линь Фань, упадет на месте казни за южными воротами Пуяна!
Линь Фань поднял голову и в недоумении уставился на судью.
— Закон гласит, — продолжал тот, — что государственная измена, убийство родителей и преступления против государства караются высшей мерой наказания в одной из наиболее суровых форм. «Преступления против государства» — запомни эти слова, Линь Фань! Ибо в специальном разделе кодекса говорится, что покушение на должностное лицо при исполнении им служебных обязанностей равносильно преступлению против государства. Я готов без колебаний признать, что остаются сомнения на тот счет, увязывал ли составитель законов эти два пункта в одно целое. Но в данном особом случае я, вершитель правосудия, предпочитаю следовать букве закона. Нет более серьезного обвинения, чем обвинение в государственном преступлении, и доклад о нем с курьером направляют непосредственно в столичный суд. Никто не сможет вступиться за тебя. Никто не встанет на пути правосудия, тебя же ожидает позорная казнь. — Судья Ди стукнул молотком по скамье. — Поскольку ты, Линь Фань, добровольно признался в покушении на своего судью, я признаю тебя виновным в государственном преступлении и выношу на рассмотрение властей смертный приговор!
Линь Фань, покачиваясь, встал. Начальник стражи накинул ему на плечи халат, прикрыв его израненную спину. С приговоренным к смерти принято обращаться вежливо.
Вдруг рядом с помостом раздался тихий, но отчетливый голос:
— Линь Фань, взгляни на меня!
Судья Ди наклонился вперед. Там неподвижно стояла госпожа Лян. Казалось, она сбросила бремя лет и на мгновение помолодела.
Линь Фань затрясся, как в ознобе. Он утер кровь с лица. Его погасшие зрачки расширились, губы затряслись, но ни один звук не сорвался с них.
Госпожа Лян медленно подняла руку и обвиняющим жестом показала на Линь Фаня.
— Ты убил, — начала она. — Ты убил своего… — неожиданно ее голос оборвался. Она склонила голову и, стиснув руки, неровным голосом повторила: — Ты убил своего…
Госпожа Лян покачала головой и, обратив заплаканное лицо к Линь Фаню, долго смотрела на него. Вдруг она покачнулась.
Линь Фань подскочил к ней, но стражник опередил его. Он схватил Линь Фаня и скрутил ему руки за спиной. Пока двое стражей оттаскивали его, госпожа Лян лишилась чувств.
Судья Ди опустил молоток на скамью и закрыл заседание.
Через десять дней после этого заседания пуянского суда первый министр Империи беседовал со своими гостями за дружеским обедом в главном зале столичного дворца.
Поздняя осень сменилась зимой. Трехстворчатые двери просторного зала были открыты, чтобы гости могли насладиться видом дворцового сада, где в лунном свете поблескивал лотосовый пруд. У стола стояли бронзовые жаровни, полные раскаленных углей.
Всем обедавшим было за шестьдесят, всех убелила сединами служба. Они сидели за
