Народная история США: с 1492 года до наших дней - Говард Зинн

Они отвергали насаждавшуюся со страниц журналов массовую культуру, которая делала женщину партнером, женой, домохозяйкой. Некоторые из этих феминисток выходили замуж, некоторые — нет. Все были озабочены проблемой отношений с мужчинами, как, например, Маргарет Сэнгер, пионер просветительской работы в области регулирования рождаемости, которая пережила нервное потрясение, состоя во внешне счастливом, но ограничивавшем ее браке; она оставила мужа и детей, чтобы начать собственную карьеру и снова почувствовать себя личностью. В своей книге «Женщина и новая раса» М. Сэнгер писала: «Ни одна женщина не может называть себя свободной, если ей не принадлежит ее тело и контроль над ним. Ни одна женщина не может называть себя свободной, пока не сделает осознанный выбор: станет она матерью или нет».

Это являлось сложной проблемой. Например, Кейт Ричардс О'Хар была сторонницей сохранения домашнего очага, но считала, что социализм улучшит эту сферу жизни. Участвуя в выборах в Конгресс в 1910 г., во время выступления в Канзас-Сити она сказала: «Я стремлюсь к семейной жизни, дому и детям всеми фибрами души… Для того чтобы восстановить семью, необходим социализм». С другой стороны, Элизабет Флинн в автобиографии «Своими глазами. Жизнь бунтарки» писала: Домашняя жизнь и перспектива большой семьи меня отнюдь не прельщали… Я хотела выступать и писать, путешествовать, встречаться с людьми, вести организационную работу в ИРМ. Я не понимала, почему я должна бросить из-за него [мужа] мою работу только потому, что я женщина.

Хотя в то время многие женщины были радикалками, социалистками, анархистками, еще больше американок участвовало в кампании за предоставление женщинам избирательных прав, и они оказали феминистскому движению массовую поддержку. Ветераны профсоюзной борьбы присоединились к суфражисткам. Среди них была Роуз Шнайдерман из Межнационального союза портных дамской одежды. Выступая на митинге в здании Куперовского союза в Нью-Йорке, она так ответила политику, который заявил, что женщины, получив право голоса, утратят женственность:

В ужасной жаре и пару прачки стоят по 13–14 часов в день с руками, опущенными в горячий крахмал. Уж точно эти женщины не растеряют больше своей красоты и шарма, бросая раз в год бюллетень в избирательную урну, чем они утрачивают, стоя круглый год в литейных цехах или прачечных.

В Нью-Йорке каждую весну проходили шествия суфражисток. В репортаже в 1912 г. по этому поводу говорилось:

По всей 5-й авеню, от Вашинггон-сквер, где парад начинался, до 57-й улицы, где он заканчивался, собрались тысячи мужчин и женщин Нью-Йорка. Они заблокировали каждый перекресток по пути шествия. Многие хотели смеяться и язвить, но никто этого себе не позволил. Вид впечатляющей колонны женщин, перегородившей всю улицу, приглушил все мысли о насмешках… женщины-врачи, женщины-адвокаты, женщины-архитекторы, художницы, актрисы, скульпторы, официантки и домохозяйки, целая дивизия работниц промышленных предприятий… все промаршировали по улицам целенаправленно, поразив толпы зевак.

А вот что писал весной 1913 г. корреспондент «Нью-Йорк таймс» в репортаже из Вашингтона:

В сегодняшней демонстрации суфражисток столица увидела самый масштабный парад женщин в своей истории… Более пяти тысяч женщин прошли по Пенсильвания-авеню… Это была потрясающая демонстрация. Подсчитано… что примерно 500 тыс. человек наблюдали за тем, как они маршируют в защиту своих целей.

Некоторые радикально настроенные женщины были более скептичны. Анархистка и феминистка Эмма Голдман, как всегда пламенно и откровенно, говорила о праве голоса для женщин:

Наш современный фетиш — всеобщее избирательное право… Женщины Австралии и Новой Зеландии имеют право голоса и способствуют написанию законов. Что, разве условия труда там лучше?.

История политической деятельности мужчин доказывает, что эта активность не дала им абсолютно ничего, чего они не смогли бы достичь более прямыми, менее дорогостоящими и более долгосрочными методами. По сути дела, каждая пядь отвоеванной земли получена путем непрекращающихся битв, нескончаемой борьбы за отстаивание своего превосходства, но никак не при помощи права голоса. Поэтому нет никаких причин предполагать, что избирательный бюллетень уже как-то помог или поможет в будущем женщине в ее стремлении к эмансипации…

Ее [женщины] развитие, свобода, независимость должны в первую очередь исходить от нее самой. Во-первых, от утверждения ее как личности. Во вторую очередь — от отказа от того, чтобы кто-то другой, кроме нее самой, мог контролировать ее тело; отказа рожать нежеланных детей; отказа быть слугой Бога, Государства, общества, мужа, семьи и т. п., делая свою жизнь проще, но глубже и богаче… Только это, а не избирательный бюллетень освободит женщину…

В 1911 г. X. Келлер писала английской суфражистке:

Наша демократия — одно название. Мы голосуем? Что это означает?

Это означает, что наш выбор лежит между двумя разновидностями настоящих, хотя и не открыто признанных автократов. Мы выбираем между Труляля и Траляля[157].

Вы просите права голоса для женщин. Что могут дать голоса, когда десять одиннадцатых территории Великобритании принадлежит 200 тыс. жителям, а оставшаяся одиннадцатая часть — 40 млн? Разве ваши мужчины с их миллионами голосов избавили себя от этой несправедливости?

Э. Голдман не желала откладывать изменения условий жизни женщины на какое-то социалистическое будущее — она стремилась к более прямым и непосредственным действиям, чем завоевание права голоса. X. Келлер, не являясь анархисткой, также была сторонницей непрерывной борьбы за рамками избирательных участков. Слепоглухонемая, она могла сражаться только силой духа и пером. Когда Келлер стала активно и открыто выступать как социалистка, бруклинская газета «Игл» («Орел»), ранее относившаяся к этой женщине как к героине, написала, что «ее ошибки проистекают из явных ограничений в развитии». Ответ Келлер газета не напечатала, зато это сделала нью-йоркская «Колл». В нем Хелен писала, что, когда однажды познакомилась с редактором «Игл», он щедро раздавал ей комплименты. «Однако теперь, когда я открыто выступила в защиту социализма, он напоминает мне и общественности, что я слепа, глуха и особо подвержена заблуждениям…» Она добавила:

О, нелепый бруклинский «Орел»! Что за непочтительная птица! Социально слепая и глухая, она защищает нетерпимую систему, являющуюся причиной той самой физической слепоты и глухоты, которые мы хотели бы не допустить… Мы с «Орлом» находимся в состоянии войны. Я ненавижу систему, которую он защищает… Когда он сопротивляется, пусть хоть делает это благородно… Неблагородно напоминать мне и другим, что я не могу видеть или слышать. Я могу читать.

Я могу читать всю социалистическую литературу на английском, немецком или французском языке, на которую хватает времени. Если бы редактор «Орла» прочитал хотя бы часть этих книг, он стал бы мудрее и делал бы газету более высокого качества. Если мне суждено когда-либо внести свой вклад в социалистическое движение, написав книгу, о которой порой мечтаю, то я знаю, что назову ее «Индустриальная слепота и социальная глухота».

Мамаша Джонс, по-видимому, не проявляла особого интереса к феминистскому движению. Она была занята агитацией среди рабочих текстильной промышленности и шахтеров, а также их жен и детей. Одним из ее многочисленных достижений была организация детского марша на Вашингтон с требованием положить конец использованию труда несовершеннолетних (в начале XX в. 284 тыс. детей в возрасте от 10 до 15 лет трудились на шахтах, фабриках и заводах). Мамаша Джонс описывала это событие следующим образом:

Весной 1903 г. я отправилась в Кенсингтон (Пенсильвания), где бастовали 75 тыс. работников текстильной промышленности. Из этого числа по крайней мере 10 тыс. составляли маленькие дети. Они требовали повысить оплату труда и сократить рабочий день. Ежедневно малыши приходили к штаб-квартире профсоюза. У кого-то были ампутированы руки, у других не хватало большого пальца, у некоторых отсутствовали фаланги пальцев. Это были маленькие, сутулые, с покатыми плечами, истощенные существа…

Я спросила некоторых родителей, разрешат ли они мне взять их маленьких мальчиков и девочек с собой на неделю или на десять дней, пообещав вернуть детей в целости и сохранности… Человек по имени Суини был распорядителем… Несколько взрослых мужчин и женщин пошли вместе со мной… Дети несли за спинами ранцы, в которых лежали нож и вилка, жестяная кружка и тарелка… Один мальчик взял с собой барабан, другой — флейту… Мы несли лозунги, на которых было написано:… «Мы хотим, чтобы у нас было время для игр»…