Судьба – тени прошлого - Амир Эйдилэин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
VIII.
Приехав тайным экипажем, состоящим из двух лошадей, Златогривый обнаружил лишь беспечную толпу пьянчуг, занимающихся чем угодно, но не службой.
Он застал драку двух мужиков, на удивление, тех же самых, что и прежде, но уже изрядно разукрашенных синяками, ссадинами, царапинами и ушибами. Вокруг них кучковались и другие. Все с воплями, визгами сопровождали бойцов. Кто-то делал ставки, кто-то просто пил. Зельман Златогривый, не понимая, что творится в одной из самых численных фронтовых частях армии Невервилля, протеснился на импровизированный ринг, оголил лицо и голову. Однако пьяная толпа не поняла этого жеста и вряд ли была способна различить в этом лице короля.
Один из бойцов, тот что до сих пор не смог отыскать тулуп, обратился к королю:
— Эй, чудак! Ты чего здесь забыл? Не мешай драться, иди с остальными гляди, как я этому бедолаге нос ломать буду… Ха-ха!
Златогривый обернулся и с упрёком, ненавистью прошипел:
— Пасть захлопни.
Мужик этого не стерпел и бросился на него с кулаками, вопя чего сказал?!
Чтобы уложить упившегося в хлам солдата, Златогривому потребовался всего один удар. Толпа примолкла. Затем свалился — уже сам по себе — и второй боец на ринге. Король заговорил:
— Пьяные свиньи! Вы не видите даже того, что перед вами стоит ваш король! Чего вы устроили? Мордобой? Прямо на пороге вторжения недруга, желающего спалить дотла ваши дома, изнасиловать ваших женщин, а вас самих поработить? И это тот самый батальон генерала Ригера Стоуна? Которого я велел признать посмертно Героем Родины, вопреки запрету постулатам Всебожества? — До этих слов солдаты не воспринимали всерьёз ни слова из уст короля, не веря и тому, что перед ними и впрямь может стоять само Его Величество. Но после они переменились. Их недоверчивые, критические мины превратились в стесняющиеся, конфузные. — Я, видать, ошибался, когда счёл этот сброд гордыми защитниками отечества. Это не опора страны, это её позор. Неужели настолько дешёвая для вас ваша мать, что вы готовы бросить её? Чего рты прикрыли? Я вас спрашиваю! Чего вы стоите, если бросаете свой дом на произвол захватчиков?
— А чего нам этот дом? Мы и под флагом Игъвара жить можем! Может, хоть тогда бедствовать перестанем! — крикнул кто-то из толпы, после чего последовала цепь из поддерживающих возгласов.
— Идиоты! — бросил неожиданно король. — Да как только лорд Дезевон заполучит эти земли, вас вместе с вашими друзьями и семьями тут же отправят в шахты, карьеры, в лесорубы, в проститутки и говночисты! Никто не будет заботиться о вас, а если даже и будет, то не стыдно ли вам станет глядеть в зеркало? На себя смотреть как вы станете? когда вы продали себя и свою свободу за надежду на лучшую жизнь, когда сами не готовы были и палец о палец ударить ради этой самой лучшей жизни! Вы все лишь кучка алкашей, колотящих друг другу рыла потехи ради! Да, дом сгорит, можно и новый отстроить, но поймите вы наконец: дом… Родина — это не место, и не место виной вашим бедам и неудачам. Дом и Родина — это вы сами… ваша семья, родные, близкие, товарищи. И то, каким будет ваш дом и какой будет там жизнь зависит ни от названия, ни от положения, ни от короля, а от вас самих. Да, и я грешен. Я делал недостаточно ради блага страны, но сейчас я буду лучше. Никогда не поздно становиться лучше! И я обещаю вам, все те, кто будут сражаться рядом со мной — а я не собираюсь отсиживаться во дворце — увидят рассвет новой страны! Увидят триумф! Может, не сразу, может, разольются сперва моря крови, но мы выиграем! Потому что нет ничего и никого страшнее человека, защищающего свой дом и свою мать!
Завершив речь, весь воспылав и покраснев, король очаровался тому, как все в один голос уже орали одну единственную фразу. Ура! Но в этом коротком и бессмысленном слове таится сила, воля и решимость. Всё то, что и желал привнести Зельман. Леонардо Эйдэнс, наблюдавший за происходящим со стороны, улыбнулся, довольный и счастливый.
Наконец, впервые за несколько месяцев, выглянуло и солнце. Поразительно, как погода постоянно подлавливает идеальные моменты для своих проявлений. И всегда точно в тон настроения. Поразительно! — подумал про себя Леонардо Эйдэнс, князь Тзильета и десница короля Невервилля.
IX.
— Гони же кучер, гони! Родный, гони! Бог сегодня не милостив. Гони, прошу, гони! — привычным для себя тоном блеял Отец Святейшества Мариус Ольд.
Седовласый возница стал подгонять лошадей хлыстом. Скакуны гнали на пределе своих возможностей с учётом занесенных снежным вихрем дорог. Впереди, едва различимо из-за бури, виднелся свет. Приблизившись ещё, кучер понял, что это патруль и рванул лошадей в обратном направлении. Началась погоня. Мариус Ольд, сидя в кабриолете, стал молиться. Кучер беспрерывно хлестал лошадей. Но попытки оторваться были тщетны: мустанги без экипажей оказались гораздо быстрее. К тому же, и сзади их уже встречали гвардейцы.
— Мариус Ольд, увы, приказ… Прошу простить, Ваше Сиятельство… Мне жаль, но вы арестованы по приказу короля, — с волнением произнёс один из патрульных, стыдливо глядя на того, кто служит связующим звеном между ним, простым служивым, и тем, кто над всеми живыми властен.
— Дружок, ведь как же это… ведь грех! Нельзя! Пустите, как вы смеете! — Кричал он, пытаясь высвободиться из хватки гвардейцев, которые волокли его в карету для заключения.
— Таков приказ… — провожая его до кареты, повторял патрульный.
Мариус Ольд Святейший, долгое время единолично занимавший место Главы Храма Вероисповедания Невервилля, то есть являлся человеком с высочайшим саном божественного служения на всём Севере, был арестован по указу Его Величества короля Зельмана Златогривого по обвинению в измене Родине. Его ожидал эшафот.
Король лично прибыл с фронтовых частей, дабы проститься со своим учителем и наставником.
— Господин Мариус Ольд… можно войти?
— Да чего же вы, Выше Высочество, спрашиваете? Разве же я сейчас могу отказать? Я ведь под арестом и власти ныне не имею.
— Почему? — спросил король.
— Почему я бежал? — с ухмылкой переспросил Ольд, прекрасно читая все повадки его бывшего ученика. — Испугался, сынок.
— Вы учили меня в детстве не бежать от страха, а принимать его как неизбежное. Нельзя стыдиться природы человеческой, которую даровал нам
