99 признаков женщин, с которыми знакомиться не следует - Neko

Каждая девочка оставляет после игры свою постройку потому, что она боится за _с_в_о_й_ кусочек личного счастья, за свой собственный одноэтажный комфорт. Так как она знает, что _д_р_у_г_о_г_о_ она построить не может. Женская деятельность вовсе не является созидательной, она, скорее, не неразрушительна'.

Система мужских ценностей — мужских, говорю я, а не тех, что господствуют в западном потребильском обществе — это то, на основании чего объединяется, должен объединяться наш мир. Мир наших мужских ценностей не должен погибнуть, погребённый под бабским любостяжанием. Мы должны его сохранить. Мы не должны допустить нового грехопадения людей.

Ребята, что-то я заболтался с вами, теперь походу немного поработаю и по основной специальности, ладно?

Самое строительство — это тоже идея, это тоже некий 'идеал деятельности', который не равен обыденному существованию: хождению на охоту, приготовлению пищи. . Идеи чего-либо нового (самые разные), стремление воплощать их, да и творческие способности вообще — существуют благодаря тому, что в голове у мальчика есть _и_д_е_я_ _р_а_з_р_у_ш_е_н_и_я_. То есть некоторое внутреннее представление о небытии, о смерти вообще. Обратите внимание, что пишут американские тётки: идеи мальчиков чаще всего кончались плохо, то есть смертью главного действующего лица (пусть и героической). Идея смерти, равно как и связанная с ней идея разрушения предзаложена в голове у мальчиков. У девочек нет опыта смерти, и потому в их историях смерти нет. У мальчиков, замечу, тоже нет такого опыта, а вот смерть в их историях есть. Это ещё раз доказывает, что все мальчики — идеалисты. Они изобрели и самую смерть — построили её как идею, как своего рода 'башню'. То есть абстрактное мышление мальчика таково, что он выстраивает идею смерти как нечто реально существующее. По крайней мере, идея смерти для мальчиков точно существует. Но существует ли смерть? Существует ли небытие?

И вот именно в этом 'разрыве' между строительством и разрушением, и осуществляется внутренняя наша способность порождать виртуальное, и существует наш мужской внутренний мир, все наши идеи и идеалы. Мужское творчество возникает в этом самом 'зазоре' бытия и небытия. Или, выражаясь иначе, своими творческими способностями мы обязаны _с_т_р_а_х_у_ _с_м_е_р_т_и_. В нашей мужской голове существует идея небытия — именно как идея, и именно в голове, поскольку пока мы есть, небытия ещё нет, а когда небытие есть, то нас уже нет (Сократ). И наше творчество, идеальный мир, который существует в голове у мальчиков, а равно и стремление к его воплощению — ни что иное, как 'виртуальное' преодоление нашей смертности.

Женское сознание не только избегает мысли о смерти — но эта последняя для женщин вообще не существует. Иначе говоря, женщины имеют укороченные мозги, 'версия' их сознания оказывается даже не 'триальной', но 'урезанной', причём ровно наполовину: категория бытия, самое существование — для них есть, а вот небытия, смерти — как бы и нет. Эти блаженные существа живут, как будто они бессмертны. Идею смерти невозможно пощупать, от неё нельзя взять хоть что-то для повседневного бытового женского использования — как берут девочки для строительства только один первый этаж.

Иногда представляется, что традиционная мелочность женщины существует для того, чтобы избавить её от 'мыслей по-крупному', о смерти. То есть — в конечном счёте, от духовности. Для девочек не существуют категории смерти, разрушения, несчастья — как не существует, кстати, и религии в целом: эта последняя распадается в женском сознании на отдельные 'одноэтажные' домики — то есть сводится к 'правильному' исполнению конкретных обрядов: освящение водички, вкушение просфорочки, покупка вербочки, размещение на стене иконочки… Именно их 'выщипнуло' ограниченное женское мышление из целостной религиозной системы, из этой огромной башни, построенной мужчинами же, мужчинами.

Женское восприятие 'отрезает' ровно 'половину' нашей деятельности: самое строительство они готовы признать, а вот разрушение — нет. Оно для них нонсенс, его вообще не должно и не может быть, оно не существует. Эта странная, мистическая, непонятно откуда взявшаяся способность разрушать, как и самая способность к творчеству — за версту отдаёт каким-то ужасным тленом, ничего хорошего оно женщине не сулит. Но именно поэтому и привлекательно. Отсюда было бы интересно перейти к анализу самых глубин женского подсознания, где мужчина ассоциируется для женщины с чем-то враждебным и ужасным, с потерей самое себя (причём это так даже в традиционных обществах); где брак бессознательно воспринимается ею как похороны — женщины часто об этом говорят, да и вообще было бы интересно 'раскрутить' эту тему. Но стоит ли уклоняться? Чтобы меня лишний раз ругнули за растянутость текста?

Итак, женщины видят и воспринимают ровно половину нашей мужской жизни: всё, что неподвластно их кастрированному восприятию неизбежно проходит через этот 'фильтр'. И оттого-то женщинам и не дана наша способность к творчеству, поскольку эта последняя связана с внутренним видением, с умением строить идеальные объекты внутри себя, со способностью вообразить себе разрушение. И — в конечном счёте — с (явным или латентным) страхом перед смертью.

Женщина как бы связана только с категорией бытия. Кстати, и 'Ева' переводится как 'дающая жизнь'. И у неё есть свой собственный, очень удачный способ виртуального преодоления смертности — физическое рождение потомства. Способ настолько совершенный, что не нужно даже и сознание со всякими там идеями. В женском случае на место такого сознания, аналогом этого нашего 'места для идеалов' становится матка. Которую тоже нужно ещё наполнить:) Вот откуда идут все женские 'заморочки'.

Само начало строительства, как новое действие, которого ещё нет, есть (мужской) идеал. У нас в мозгах есть нечто такое, чего в природе нет, чего осязают только умозрительно. Это _м_ы_ придумали строительство как таковое. Придумали благодаря нашей способности видеть невидимое, благодаря нашей потенции в воплощении идеального: 'он сочинял то, чего никогда не видел, но о чем наверно знал, что оно было' (Булгаков, 'Мастер и Маргарита'). И это мы придумали _в_с_ё_ остальное, пока девочки тупо воспроизводили однажды в них заложенное — нами же, нами. Не видеть этого, не понимать этой логической цепочки, ухватываясь за каждую разрушенную башенку, обвинять в этом разрушении мужчин — не что иное, как самое тривиальное бабство.

Скажу более: в этом проявляется и тотальный эгоизм и неблагодарность женщин за ту великую роль, которую играют на земле мужчины. Эту роль готовы похерить уже потому, что в ходе экспериментов какие-то из башенок неизбежно будут разрушены. Ну не бабство, а? А импотенцию, стало быть, нужно лечить кастрацией, перхоть — отрубанием головы. . Только женщины могли додуматься до того, чтобы любую эпизодическую ошибку возвести в абсолют, поскольку кому-то от неё может быть когда-то там плохо. Следуя этой логике, природе следовало бы уничтожить всех хищников, которые поедают детёнышей и больных особей жертв: ах, как немилосердно! Но тогда не было бы эволюции вообще. И мы бы сейчас были даже не амёбы, но аминокислоты.

Однако давайте вообразим, что женщин не существует. Что бы тогда было (кроме множества мозолей у нас на кулаке;)? Нетрудно видеть, что мужское стремление к новому, наша потребность в достижении невозможного идеала (на то он и идеал, что в 'реале' не достижим), начала бы постепенно вырождаться. И сейчас вам скажут, куда.

В направлении построения всё более и более абстрактных конструкций. Мужская деятельность выродилась бы в бесконечную погоню за 'чистой идеей'. Грубо говоря, мужчины не стали бы строить ничего законченного. Точнее, не так. Они просто строили бы и разрушали, наслаждаясь сами процессом строительства, одним полётом своего духа. А зачем что-то ещё и оставлять? Достижение идеала, спортивный азарт, с этим связанный, для мальчиков куда интереснее, чем закрепление готовых (и к тому же не вполне идеальных) конструкций. Для настоящего мужчины его принципы, идеальное, всегда важнее, чем материальное и связанное с ним наслаждение, покой, мир и персональный комфорт.

И здесь мы получаем парадоксальную идею: без женщин с их идиотски-земной, супер-реальной потребностью в (фигурально выражаясь) одноэтажном домике и одноэтажном счастье, на Земле не было бы вообще ничего, кроме самого строительства как самоценного процесса для окончательно 'сдвинутых' на нём маньяков-мужчин. Строит мужчина, но закрепляет женщина. Она как бы придаёт некую весомость, основательность нашей деятельности. Благодаря тому, что сознание женщины 'ополовинено' одной только категорией бытия, а смерти и разрушения для неё нет, — именно благодаря этому женщина существует как эффективный 'противовес' мужчине. Она заставляет его хоть что-то оставлять, она уберегает от разрушения самое важное. 'То, что мужчина отливает в гипсе, женщина закрепляет в мраморе'. Это рассуждение тоже следует иметь в виду. (Кстати: угадайте, кто подсунул мне идею о том, что в сознании женщин нет категории небытия?;)