Пляска в степи (СИ) - Богачева Виктория

— И оставишь своего князя в чужой земле без верной дружины? Чтоб некому защитить его было? Ты ж пестун его, — Ярослав покачал головой. — Кто, кроме тебя, князя ратному делу научит?

— Коли не поспешим мы, не останется у нашего князя княжества, — сказал Храбр Турворович, и каждое слово давалось ему нелегко. Он ронял их, как роняют тяжелые камни: с надрывом, по одному. И говорил бесконечно уставшим голосом.

— А защиту ему ладожский князь обещал.

Своего бы кметя Ярослав за такую дерзость наказал. Но воевода все же не был его. Он резко втянул воздух и выдохнул, отчего затрепетали крылья носа, а больше свою злость никак не показал.

— Пошто ты пришел ко мне нынче? Мы уже говорили с тобой, и за половину седмицы ничего не поменялось. Хочешь, чтоб дружина моя услышала? — Ярослав повел рукой назад. — Так говори громче, пусть все городище про дела наши проведает.

Конечно, князь злился. Не зря же ведь с гостями из других княжеств говорил в гриднице за плотно закрытыми дверями, и к столу лишь нескольких человек допускал, которым верил сильнее прочих.

Чеслава осуждающе покачала головой. Вся ее жалость к воеводе да его людям испарилась; развеялась как дым над водой. И впрямь, пошто затеял разговор этот на берегу реки в такой день? Пошто не обождал? Пошто сызнова князя удумал упрашивать?

— Отпусти нас, князь, — вновь повторил Храбр Турворович, подняв на Ярослава измученный, мертвый взгляд. — Нет тут нам жизни. Хотим идти бить ворога в Степи.

— На погибель верную — не отпущу, — жестко отрезал Ярослав Мстиславич. — Вы головы сложите в первом же сражении, и Желан Некрасович совсем сиротой останется. Ты гневишь Богов, воевода, когда ищешь смерти. Все вы гневите! — он повысил голос и окинул требовательным взглядом людей, стоявших у Храбра Турворовича за спиной. Те недовольно, негромко загомонили.

Ну и зима выдалась, подумала Чеслава. Того и гляди, скоро в тереме пустые клети закончатся, в которых запирали остыть особо дерзких мужей. И так в одной сидит уже белоозерский воевода, а в другой — святополковский прихвостень. Среди них не хватало только бывшего воеводы князя Некраса Володимировича…

Сотник Стемид подошел поближе к своему князю и остановился ошуюю на полшага позади него. Чеслава поглядела на лица мужчин, что пришли вместе с Храбром Турворовичем. Для чего он все это затеял? Рассорить их всех удумал? На радость княжичу Святополку да хазарам? Неужто горе настолько лишило его рассудка?

Она вспомнила, как несколько раз княгиня обмолвилась о своей сестрице, о Рогнеде. Та ведь так и не выходила почти из горницы, не пряла да не ткала вместе со Звениславой Вышатовной. И по подворью прогуливалась всегда одна.

Может, и впрямь необъятным для них оказалось горе.

— Из терема ступать никуда не велю. Ослушаешься — накажу, — прищурив серые глаза, посулил Ярослав.

Не услышав от воеводы больше ничего толкового, он запахнул полы плаща и, широко шагая, пошел к холму. Следом за ним с берега потянулась и вся дружина. Похолодало, и налетевший вдруг ветер неприятно колол распаренные, мокрые тела. Даже солнце, и то скрылось за набежавшими облаками. Затух веселый, яркий костер, и черные угли с шипением затухали на мокром снегу в серых разводах.

Мрачный дух терема пришел следом за Храбром Турворовичем и на берег реки, где еще совсем недавно веселилась дружина. Плетясь в самом хвосте последняя, Чеслава потерла шею, словно ее что-то душило. Она задрала голову, чтобы поглядеть, как князь самым первым быстро и широко шагает по верхушке холма. Он злился. Он всегда так ходил, когда злился.

Впервые за все время на Ладоге Чеславе не хотелось возвращаться в княжий терем. Тягостный, сумеречный дух царил нынче в нем. Мстилось, словно затягивалась над всеми ними веревка, и лишь князю было под силу разрубить тот узел. Но сперва он должен был решиться.

— Пошто воевода смуту сеет, — ее со спины догнал кметь Горазд.

Чудно. Она-то мыслила, что ушла с берега последней. По всему выходило, что одевался кметь впопыхах. Вот и шапка была криво напялена на русые волосы, еще слегка мокрые на концах после окунания в ледяную воду.

— Ведь князь сказал ему, что не отпустит.

— В нем говорит горе, — сказала Чеслава, пожав плечами.

Она могла понять Храбра Турворовича. Злилась на него, тревожилась за князя, но — понимала. Ведь ее тоже однажды ослепило горе...

А вот кметь Горазд фыркнул и покачал головой. Ему-то в голову не приходило, что порой собственные чувства превосходили по силе княжье слово. Пусть и такое крепкое, как у Ярослава Мстиславича.

— Он же воевода, — разочарованно протянул Горазд. — Он сам пришел к Ярославу Мстиславичу, сам попросил крова и защиты. Он обязан подчиняться ему.

Горькая, снисходительная улыбка тронула губы Чеслава. Для кметя не существовала полумер, и так было правильно. Ей бы у него поучиться. Есть князь и его приказ, и это все, что имеет значение. Обернувшись, она покосилась на Горазда: тот выглядел смущенным, хотя с чего бы? А потом он тоже поднял голову, встретившись с ней взглядом, и тотчас же посмотрел в другую сторону.

— Князь отпустил всех нынче, — неловко заговорил Горазд, и Чеслава нахмурилась.

То было правдой. Еще по утру, до того, как пойти нырять в прорубь, Ярослав Мстиславич дал им вольную, оставив на подворье лишь нескольких кметей — стоять в дозоре. Совсем как в ночь Коляды, только вот нынче и воительнице, и кметю повезло. Их имен князь не назвал. В городище как раз приехал первый торг с начала зимы. Верно, и князь чуял, как тяжко, неспокойно было в тереме последнее время, вот и решил, что пусть дружина развеется.

— Я вечерять и ночевать в избе буду, с родней, — Горазд продолжал говорить странные вещи, и смысл его слов до Чеславы не доходил. — Хочешь — приходи к нам вечерять? Матушка будет рада.

Ей казалось, ее хорошенько приложили тяжелым обухом по голове — настолько нежданным и потому чудным было предложение Горазда. Он что же, ее в свою избу зовет? Трапезу разделить? Как кого?..

Чеслава и сама от себя не ожидала, что смутится. Она, кажется, даже покраснела самую малость. Горазд же смотрел на нее незнакомым, неясным взглядом. С какой-то тщательно спрятанной надеждой, но и отчаянной решимостью. Словно он не надеялся, что она согласится, но не мог не спросить?..

— Благодарю за честь, — с трудом разлепив губы, деревянным голосом отозвалась Чеслава. — Но не могу я.

По тому, с какой поспешностью закивал Горазд, воительница поняла, что ее догадки оказались верны. Кметь даже не надеялся услышать в ответ «да». Стало почему-то горько. И самую малость обидно? Что, недостаточно хороша для тебя? Тогда пошто звал, душу токмо растревожил.

— Конечно-конечно, — пролепетал Горазд, уловив, как окаменела, напряглась идущая подле него воительница. — Ты же княгиню должна охранять, ты не можешь уйти с подворья...

Нет, не хотел ее обидеть глупый кметь Горазд. Не надсмехался он над нею. Чеслава даже устыдилась, что могла так подумать про бесхитростного, доброго мальчишку. Но чего же он на самом деле от нее хотел?

Благо, что как раз дошли они до княжеского подворья, и Чеслава, пробормотав себе под нос слова прощания, сбежала от Горазда прочь, едва шагнув за ворота. Если бы она обернулась, то увидела бы, что он еще долго стоял на одном месте да глядел ей вслед, и смотрел он как смотрит брошенный щенок вслед хозяину. Но она не обернулась и решительно пересекла двор, направляясь к крыльцу.

Ей навстречу распахнулась дверь, и из нее вышли двое кметей, ведущих под руки святополковского прихвостня, десятника Сбыгнева. Оторопев, Чеслава невольно шагнула назад, посторонившись. Неужто князь с ним о чем-то разговаривал? Седмицы прошли с того дня, как заявился Сбыгнев на Ладогу. И после того, как собрал князь в гриднице дружину да заставил десятника прилюдно отречься от княжича Святополка, больше его из клети и не выводили. Мало радости было Ярославу с ним говорить.

А не успела Чеслава войти в сени да обмести веничком снег с тулупа и сапог, чтобы не тащить грязь под теплый сруб, как услыхала громкий голос сотника Стемида, а после — и тут уж воительница вновь не сдержала удивления — тихий, напевный голос княжны Рогнеды.