Одиночество в сети. Возвращение к началу - Януш Вишневский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А вчера у меня палец на телевизионном пульте нечаянно соскочил на какой-то канал. Долбежка не слабее, чем в порно. Какая-то клерикалка в состоянии бреда пугала всех геями, словно летящей к Земле кометой, приближающимся апокалипсисом и проказой. Говорила так, будто вылакала пол-литра денатурата из горла. Темнота, суеверие, хамство, дурь в варианте все включено. Но обывателя надо постоянно сотрясать током фобии. Надо. Иначе он перестанет быть обывателем. И что, блин, тогда? Он должен постоянно слышать стук. В дно. Снизу. Чтобы этот стук мешал думать. Это ведь главное. Чтобы, не дай бог, народ не предался раздумьям. Надо, чтобы они верили. Ведь только вера творит чудеса. И тогда я подумал за них…
Марика закрыла ему рот и сказала:
– Мы знаем, что ты думаешь, Виткаций. Мы точно знаем. Ты пытаешься убедить в своей правоте тех, кто давно уже в ней убежден. А теперь иди на кухню и принеси еще макарон. И вина тоже принеси.
Потом Якуб постелил им матрас в темной гостиной, пожелал спокойной ночи, забрался на чердак и сел писать Наде. Утром, когда зазвонил бабушкин будильник, их уже не было.
В среду поздно вечером он с отцом встречал маму в аэропорту. Она говорила о свадьбе в Джерси. Что Магда была в оливковом костюме, а Роуз в желтом платье. И что Магда произнесла свою клятву по-английски, а Роуз свою – по-польски. И что эта свадьба состоялась на пляже. Магда и Роуз были босиком, и вода омывала их ноги. Рядом с чиновником появился англиканский пастор. Вокруг пастора бегала маленькая собачка. Пастор, как и «молодые», тоже был босой. Он вошел за ними в воду и поздравил их. Собачка хватала зубами его брючины. Умилительное зрелище, никогда его не забудет.
В воскресенье он написал Наде.
Семень Наджечны, Подлясье, воскресенье, 17 сентября 2017 года
Mon très cher Nadine[41],
сегодня я над рекой Нарев скучаю по тебе. Нарев – это конечно не Сена, но все-таки. Сижу себе на берегу с ноутбуком на коленях, поймал сигнал, и вот теперь пишу. Я вижу улиток на лугу, но даже не могу представить, чтобы поймать их, поджарить, притомить с петрушкой и съесть.
Папа уговорил маму рвануть на выходные в Подлясье. И взять с собой сына. Я не помню, когда мы в последний раз были вместе. Такое невероятно ностальгическое путешествие в детство. Как когда-то. Если ты наслаждаешься видами Парижа, то я подумал, что и я могу позволить себе насладиться видами Подлясья.
Мама сначала не хотела, потому что совсем недавно вернулась с Джерси, якобы, работа накопилась в офисе, но в конце концов поддалась. Эта свадьба – отдельная, очень красивая история. Я напишу тебе все, но только после того, как засяду на чердаке. Мы обязательно должны с тобой съездить на Джерси…
Здесь, на Подлясье, мы ночуем в агротуристическом коттедже недалеко от костела на горке. В этот самый костел ходила бабушка Леокадия, а я оставался с вечно линяющей волкодавихой Тосей. Я тебе уже рассказывал о ней. Помнишь?
Дороги до церкви там больше нет, и домика бабушки Леокадии тоже. Оказался слишком близко от реки, в слишком привлекательном месте. Какой-то нувориш из Белостока выкупил бабушкин и несколько других участков в этом районе и отгрохал там отель со спа-салоном и бассейном. Раньше это были церковные земли, поэтому сделка с ксендзом из костела на горке была простой и, вероятно, дешевой, потому что это не должно было быть землей под строительство. Но через два года произошло чудо преображения: купленная нуворишем церковная земля превратилась в строительную. Интересно, откуда этот Белостокский нувориш это узнал. Не иначе как ясновидящий…
Мы зашли в тот отель выпить кофе.
Печальные моменты, особенно для моего отца, который вспоминал, где стояла будка Тоси, а где сарай. Там, где когда-то были грядки, сейчас тренажерный зал.
А вчера мы поехали – это была идея отца – в Крушиняны. Говорил нам, что это очень близко, а оказалось черт знает где. Чуть ли не у самой белорусской границы. Но оно того стоило. Место прекрасное. Мы увидели старую зеленую деревянную мечеть, которую нам показывал местный татарин, настоящий мусульманин. Он рассказывал удивительные истории о самой мечети, но также и о своем браке с католичкой. И о том, каково это быть мусульманином в Польше. Во времена, когда у нас свирепствуют фобии, пугают инаковостью, его рассказы – опровержение всей этой лжи.
Рядом с мечетью стоит татарская юрта, где мы отобедали. Ты там в своем Париже ела декадентских улиток, устриц и лягушек в пятницу, а я в субботу ел татарские перекачевники, трыбушоки, кибины, перемячи и цебульники[42]. Всего понемногу отведал.
А потом мы посетили мусульманское кладбище.
Добирались до него через лес, и пока шли, я случайно стал свидетелем чуда: я отстал от родителей на несколько шагов, и вдруг смотрю, как моя мама взяла за руку отца! Представляешь, они держались за руки точно так же, как мы!
Я так расчувствовался. Наверное, потому, что из-за тоски по тебе я постоянно был какой-то немного печальный и в глубине души плаксивый. Недавно я взял на руки маленькую Дейзи и стал рассказывать ей о тебе. Меня стали трогать события, на которые я прежде никогда бы не обратил внимания.
Я догнал родителей, и мы пошли втроем, взявшись за руки.
Я шел, смотрел на деревья и выбирал самые-самые, где бы ты могла оставить следы своих ногтей на коре…
Вчера, когда вы с Кариной и Алексом гуляли по Парижу, мы с папой ездили в лес за грибами. Их было столько, что хоть косой коси. И это только начало сентября! А может, просто у отца нюх на грибные места.
Сначала мы ездили на велосипедах по лесным тропинкам, а затем собирали грибы.
Такого велосипеда, на котором я ездил, еще не было в этом лесу. Поверь мне! Представляешь, отец просто так, без всякого повода типа Рождества, до которого еще далеко, или дня рождения, который уже был в апреле, просто так взял да купил мне новый велосипед. Разве это повод, что он счел мой велосипед безнадежно устаревшим? Зато теперь можно запутаться в комбинации переключателей скоростей. Красивый, сине-белый, со светло-коричневыми шинами.
Мы набрали два больших рюкзака грибов. Много белых. Но в основном рыжики и маслята. На этот раз отец ничего
