Красный сфинкс - Александр Дюма

— Кое-что, с чем вы не согласитесь, хотя, как мне кажется, это сущая правда.

— Друг мой, если вы будете что-либо утверждать, я не стану этого отрицать.

— Вы когда-нибудь жили на берегу моря?

— Я дважды была в Марселе.

— Какое время суток нравилось вам больше всего?

— Час заката.

— Разве вы не были тогда уверены, что именно солнце проделывает в небе путь и в конце дня погружается в море?

— Я до сих пор в этом уверена.

— Что ж! Вы ошибаетесь, Изабелла: Солнце неподвижно, а Земля движется.

— Это невозможно!

— Я же говорил, что вы со мной не согласитесь.

— Но если бы Земля двигалась, я бы это почувствовала.

— Нет, ибо окружающая нас среда движется вместе с ней.

— Однако, если бы Земля двигалась, мы бы все время видели Солнце.

— Вы правы, Изабелла, и ваш светлый ум, словно наука, указывает вам истинный путь. Дело в том, что Земля не только движется, но и вертится; например, в данную минуту Солнце освещает противоположную от нас сторону Земли.

— Но если бы это было правдой, мы находились бы вверх ногами и вниз головой.

— В некотором роде так оно и есть, но, как я уже говорил, атмосфера, окружающая Землю, не дает нам упасть.

— Я совсем вас не понимаю, Антуан; давайте лучше поговорим о чем-нибудь другом, так как я не хочу сомневаться в ваших словах.

— О чем же мы станем говорить?

— О том, над чем я размышляла, когда вы ворвались в мои мысли.

— И над чем вы размышляли?

— Я спрашивала себя, не для того ли созданы все эти рассеянные над нами миры, чтобы наши души обитали там после смерти.

— Дорогая Изабелла, я не думал, что вы настолько честолюбивы.

— При чем тут честолюбие?

— Всею лишь две-три из этих планет меньше нашей: Венера, Меркурий и Луна — их только три; другие же больше Земли в восемьдесят, семьсот и даже тысячу четыреста раз.

— Я понимаю только, что Солнце занимает особое положение среди прочих светил: мы обязаны ему всем, вплоть до самой жизни, его тепло, сила и слава окружают и пронизывают нас. Оно заставляет биться не только наши сердца, но и сердце Земли.

— Дорогая Изабелла, вы с вашей поэтической душой и воображением выразились лучше, чем мой ученый итальянский наставник со всей его премудростью.

— И все же, — продолжала Изабелла, — каким образом эти блестящие точки, которые мы видим на небе, могут быть больше Земли?

— Я не говорю вам о планетах, недоступных нашему зрению из-за огромных расстояний, которые отделяют их от нас, например об Уране и Сатурне, но посмотрите на эту золотисто-желтую звезду!

— Я ее вижу.

— Это Юпитер; он превосходит Землю величиной в тысячу четыреста четырнадцать раз, и, кроме того, у него четыре луны, которые всегда озаряют его светом и дарят ему вечную весну.

— Почему же он кажется таким маленьким, в то время как Солнце — таким большим?

— На самом деле, Солнце в пять раз больше, чем Юпитер, но мы удалены от Солнца на тридцать восемь миллионов льё, а он — на двести миллионов льё; таким образом, Юпитер находится от нас на расстоянии ста шестидесяти двух миллионов льё.

— Кто же вам все это сказал, Антуан?

— Мой итальянский ученый.

— Как его зовут?

— Галилей.

— И вы верите в то, что он утверждает?

— Безусловно.

— Знаете, дорогой граф, ваши расстояния меня пугают, и я не думаю, что моя бедная душа еще когда-нибудь отважится на подобное путешествие!

— Если только у нас есть душа, Изабелла.

— Вы в этом сомневаетесь?

— Это еще отнюдь не доказано.

— Давайте не будем обсуждать данную тему: к счастью, не будучи столь сведущей, как вы, я верю, что у меня есть душа!

— Если вы верите в свою душу, я тоже попытаюсь поверить в свою.

— Допустим, наконец, что у вас есть душа и вы вольны после смерти выбрать для нее временное жилище либо вечную обитель. В какой из миров вы направили бы свою душу?

— А вы, милая Изабелла? Ну-ка, отвечайте!

— Я! Признаться, я отдаю предпочтение Луне — это планета несчастных влюбленных.

— В таком случае, дорогая Изабелла, вы сделали бы правильный выбор с точки зрения расстояния, ибо это ближайшая к нам планета — она находится всего лишь примерно в девяноста шести тысячах льё от Земли, но, скорее всего вашей душе там бы не понравилось.

— Отчего же?

— Да ведь Луна непригодна для жизни, даже для жизни души!

— О! Какая жалость! Вы в этом уверены?

— Посудите сами: самые лучшие в мире телескопы находятся в Падуе. Так вот, когда их наводят на вашу любимую планету они свидетельствуют, что повсюду, по крайней мере в видимом полушарии Луны, царят пустота и бесплодие: там нет атмосферы и, следовательно, нет ни рек, ни озер, ни океана, никакой жизни и растительности; правда, возможно, что на другой стороне Луны, которая всегда останется для нас невидимой, все это существует. Тем не менее, пока мы пребываем в неведении, я бы не советовал вам посылать свою душу на Луну, однако это не значит, что моя душа не последует туда вслед за вашей.

— А вы, дорогой граф, человек, знающий эти далекие миры так хорошо, словно сами там жили, на какое из светил, спутников или планет — я не знаю, как называть все эти созвездия, — итак, куда бы вы увлекли мою душу, если бы она, чего я очень опасаюсь, последовала бы за вашей душой с той же непреклонной волей, как ваша — за моей?

— О! — воскликнул граф. — Я не стал бы колебаться ни минуты и отправился бы на Венеру.

— Для человека, отрицающего свою принадлежность к язычникам, это весьма сомнительное пристанище! И где же она, ваша обожаемая Венера?

— Видите, милая Изабелла, огненный василек, распустившийся в небе? Это Венера — предвестница вечерней и утренней зари, а также самая лучезарная планета в нашей солнечной системе: она расположена приблизительно в двадцати восьми миллионах льё от Солнца и получает от него вдвое больше тепла и света, чем Земля. Атмосфера Венеры напоминает нашу атмосферу, и, хотя по величине она более чем вдвое уступает Земле, ее горы достигают высоты в сто двадцать тысяч футов. Кроме того, Венера, как и Меркурий, почти все время скрыта за облаками и поэтому на ней, вероятно, немало ручьев и рек, отсутствующих на Луне, — следовательно, души, гуляющие там вдоль берегов, могут наслаждаться восхитительной свежестью и журчанием воды.

— Что ж, я согласна на Венеру, — произнесла Изабелла.

Как только влюбленные пришли к такому решению, послышались поспешные, быстро приближавшиеся шаги; всадники невольно остановились и повернули головы в ту сторону, откуда доносились эти звуки.

Какой-то мужчина мчался к ним со всех ног и, не решаясь подать голос, размахивал шляпой — все это было отлично видно в ярком свете луны, скользившей между облаками, подобно лодке в лазурном море.

Было ясно, что незнакомец намеревается сообщить путешественникам нечто важное.

Когда до каравана оставалось около ста шагов, мужчина рискнул позвать Гийома по имени.

Проводник спрыгнул с мула и поспешил навстречу гонцу, узнав в нем одного из двух контрабандистов, которых он просил уступить графу де Море и Галюару место у огня.

Мужчины сошлись примерно в пятидесяти шагах от отряда, перекинулись несколькими словами и вскоре присоединились к остальным.

— Берегитесь, берегитесь, друг Жакелино, — обратился Гийом к графу с напускной фамильярностью, чтобы ввести своего приятеля-контрабандиста в заблуждение относительно общественного положения путешественников, о котором сам проводник догадался без труда, — за нами гонятся, и следует найти какое-нибудь укрытие, где мы могли бы спрятаться от своих преследователей.

VII. ДЖАВОНСКИЙ МОСТ

Вот что произошло в приюте контрабандистов, после того как граф де Море, Галюар и Гийом Куте покинули общую комнату.

Дверь, выходившая на горную дорогу, снова открылась, и в проеме показалась голова того испанца, который убил немца, а затем сбежал.

В хижине было спокойно, как будто ничего не случилось.

— Эй, испанцы! — вскричал мужчина и отступил назад.

Испанцы встали и вышли из комнаты, откликнувшись на зов соотечественника.

Один из контрабандистов, приятель Гийома Куге, догадался, что они замышляют нечто недоброе. Он вышел через противоположную дверь и, пройдя через двор, подошел к испанцам. Контрабандист услышал, как убийца рассказывает своим землякам, что он видел через слуховое окно пекарни, выходящее в сад, двух женщин, и одна из них показалась ему знатной дамой. По его мнению, женщины прибыли вместе с караваном, проводником которого был Гийом.

Испанцы решили, что им скорее всего предстоят выгодное дело.

Разбойников было десять; они полагали, что без особого труда сумеют справиться с тремя путешественниками, один из которых был почти ребенком, а другой — проводником, который вряд ли бы стал жертвовать жизнью ради незнакомых людей.