Иосиф Бродский глазами современников (1995-2006) - Валентина Полухина

С Иосифом мы встретились за кулисами. Думаю, нас познакомил Стивен Спендер.

Иосиф остановился в тот раз у Стивена Спендера.

Да-да, правильно. Думаю, именно тогда я попросил его дать интервью для журнала "Index of Censorship", который мы только что начали издавать — первый номер вышел буквально накануне фестиваля. Иосиф согласился. Мы беседовали не в редакции, а в Ковент-Гардене. Иосиф пришел пешком, насколько я помню. Мы сели на скамейку, и я стал задавать вопросы. По-русски…

Не забывайте, что тогда о Бродском было известно очень мало. Какие-то наметки: арест, ссылка на Север, возвращение в Ленинград. Крупные вехи, так сказать. О них слышали все. Но никто не знал, скажем, о том, что он бросил школу, работал на разных работах… Поэтому интервью было построено на таких вот газетных историях и на его стихах, как ранних, так и последних. Оно было направлено на то, чтобы познакомить читателя с поэзией Бродского. Должен отметить, Иосиф держался очень приветливо, совсем не нервничал, был чрезвычайно любезен, так что никаких трудностей в разговоре с ним я не испытывал.

Что побудило вас взять у Бродского интервью спустя лишь месяц после его отъезда из СССР? Что подогревало ваш интерес: политическая подоплека, обычное любопытство, поиск материала для журнала? Вряд ли это была его поэзия.

Знаете, вы не совсем правы. Тогда мы печатали переводную поэзию. У нас был специальный литературный раздел. С тех пор его упразднили. А тогда я печатал много стихов и прозы. Стихи Солженицына, например, которые попали ко мне через самиздат. Стихи греческих поэтов — в Греции была тогда военная диктатура. Поэтому Бродский был мне интересен как с точки зрения культуры, так и с точки зрения политики. А то, что его не печатали в СССР, было вдвойне удачно для такого журнала, как "Index on Censorship". Он одним из первых дал интервью нашему журналу.

А тот факт, что он приехал в Лондон с Оденом?

О, это придавало делу еще один оборот. Раз Оден взял его под свое покровительство, остальным ничего не оставалось, как принять его так же всерьез.

А вы сами представляли в то время масштаб поэтической личности Бродского?

Абсолютно не представлял. О его стихах я думал, что они весьма необычны и довольно впечатляющи, но догадаться, как далеко он пойдет… К тому же большая часть его стихов переведена не была, да и на русском их непросто было достать. Мы судили об айсберге лишь по его верхушке.

Посмею вам возразить: первая книжка Бродского, "Стихотворения и поэмы", вышла в США в 1965 году, а вторая, "Остановка в пустыне", — г в 1970-м. Так что к моменту приезда Иосифа в Лондон в Америке были напечатаны две его книги.

Да, правда. Должен вам признаться, я не большой знаток и ценитель поэзии. Я знал, что Бродский — значительный поэт и что он поэт ни в коем случае не политический.

Когда Бродский говорил, что два года, проведенные им в Норенской, деревне на севере России, были лучшими годами его жизни, верили ли вы ему?

Я, признаюсь, отнесся к этому заявлению подозрительно. Скептически. Здесь, мне кажется, он играл. Сейчас я более склонен ему верить, но тогда мне это казалось бравадой: "Меня присудили к пяти годам исправительных работ на Севере, а я заявляю, что это лучшие годы моей жизни. Пусть думают, что заставили меня страдать, — а на мой взгляд, было просто здорово!" Он, так сказать, обращал довод противника против него самого.

Очень по-бродски.

Думаю, здесь было и то и другое. Уверен, ссылка заставила его заглянуть в себя, сподвигла на большую интроспекцию, на большие размышления — что в свою очередь не могло не сказаться на стихах.

Да, некоторые даже считают, что к 1965 году Бродский написал все, что должен был написать. "Исчезни он тогда, погибни или еще что-нибудь, прекрати писать, мы бы все равно имели Бродского"[200]. Однако суть в том, что до конца жизни он сознательно принижал значение своего процесса, заключения, ссылки, решив раз и навсегда не жаловаться, не выпячивать этих фактов своей биографии, не позволять диссидентам себя использовать.

Да-да, именно так. Он очень четко дал это понять с самого начала. Пусть это вполне ожидаемо, пусть выглядит бравадой, но он явно не хотел, чтобы его считали лишь очередным мучеником.

Как вам известно, Бродский написал два стихотворения и два эссе памяти Одена — "глубочайшая дань признательности русской культуры англо-американской", по выражению Джерри Смита. Почему Оден так привлекал Бродского? Была ли то простая признательность за предисловие, которое написал Оден к первому его английскому сборнику стихов, и за приглашение поехать вместе в Англию? Или Бродский действительно находил в поэзии Одена нечто бесконечно близкое и созвучное себе самому?

Уверен, что именно так. Возможно, чувство признательности и сыграло здесь определенную роль, но одной признательности мало. Не то чтобы он был неблагодарным от природы, скорее безразличным к такого рода вещам. Оден же привлекал его по двум причинам: во-первых, своим формализмом — в том, что касалось рифм и метра, он был одним из последних значительных формалистов нашего времени, пишущих по-английски. Во-вторых, своим религиозным чувством, своей преданностью христианству. Оден писал религиозные стихи в то время, когда это делали совсем немногие. Возьмите современников Одена — Стивена Спендера или Ишервуда — они абсолютно нерелигиозны, агностики, можно сказать. А Оден долгое время писал религиозные, христианские стихи. Именно эти две составляющие его поэтической личности глубоко импонировали Бродскому.

Очень интересный ответ, Майкл. Почему вы сделали такой упор на религиозные стихи? С чего бы им импонировать Бродскому? Русские, как правило, не признают в нем христианского поэта.

Насколько я понимаю, Иосиф гораздо больше писал о христианстве, нежели об иудействе. Хотя, как и в случае с признательностью, я не уверен, что это имеет такое уж прямое отношение к Иосифу. Иосиф не был поглощен или сильно заинтересован христианством. Мне кажется, он обладал глубоко религиозным… как бы это выразить? Его интересовала глубина религиозного отклика. На мой взгляд, ему импонировала эстетическая сторона христианской веры. Красота философии христианства или, если угодно, красота христианского мифа — если вы сами не христианин. Красота самой концепции. Кроме того, христианская этика была ему ближе иудейской. Вот эти вещи и привлекали его в христианстве. А Оден был тем современным голосом, который высказывал в своей поэзии близкие идеи. Оден обеспечивал, так сказать, — и это парадокс, поскольку он писал по-английски, а Иосиф по-русски, — обеспечивал тот поэтический язык, которым Иосиф мог воспользоваться.

В настоящий момент среди исследователей Бродского ведутся горячие споры о его христианстве. Русские националисты используют любой предлог, чтобы не допустить мысли о том, что Бродский — христианский поэт. Но почему же тогда он на каждое Рождество писал по стихотворению? Думаете, ваш ответ убедителен? Его привлекала эстетика Рождества, рождение мифа?

Думаю, да. Мне кажется, его привлекала не только эстетика, но и этика христианства. Иосиф был глубоко нравственным человеком.

Да, он говорил, что человечество не изобрело ничего значительнее десяти заповедей.

Любопытно, что Иосиф — возможно, это следствие его советского происхождения и воспитания — постоянно ощущал угрозу, нависшую над цивилизацией. У него было такое ощущение, будто он живет краю бездны, он заглядывал в эту бездну, различал ее в советском обществе. Одной из причин, по которой его столь влекло к классике — как влекло, кстати, и Одена, — было чувство, что цивилизацию — нашу, греко-римско-христианскую цивилизацию — нужно сохранить любой ценой. Поэтому, как мне кажется, он и был столь консервативен в своих вкусах, эстетических взглядах, нравственных принципах.

Оден служил Бродскому также нитью, живой связующей нитью с английской метафизической поэзией XVII века.

Совершенно точно подмечено. Не знаю, насколько доступны были в России английские метафизические поэты, но в Англии открытие Донна совпало с юностью Одена. Донна открывали заново в начале XX века — он был абсолютно забыт.

Видели ли вы когда-нибудь Бродского в компании Стивена Спендера или У. X. Одена?

По большому счету нет. Только случайно, на каких-то важных приемах и тому подобных мероприятиях.

Каким образом Оден способствовал реализации Бродского как поэта?

Не думаю, что Бродский зависел от Одена поэтически. Хотя, возможно, его развитие пошло бы по другому пути, не встреть он Одена.

И оно уж точно не было бы столь стремительным… Конечно.

Кстати, как вы думаете, если бы Иосиф остался в Англии, куда его привез Оден, а не отправился в Америку, была бы его карьера столь же успешной? Нашлась бы для него в Англии ниша?