Предел невозможного - Алексей Фомичев

— Стоп! — остановил я сам себя, при этом чуть хлебнув подступившей к губам воды. — Хватит! Пока шиза не посетила.

Решительно сев, вытащил пробку из слива и взял мыло. Через десять минут чистый, аж хрустевший, я вышел из ванной, вытрясая из уха воду. Надо, пожалуй, проверить сканер и радиокомплекс. Вдруг что-нибудь интересное нарыли? А уж потом будем думать, что делать.

Я начал распаковывать тайник, когда затрезвонил звонок входной двери.

— Похоже, мне не дадут отдохнуть! — в сердцах произнес я, наскоро замаскировал тайник и вышел в коридор. — Кто там еще?

Щелкнул замком, открыл дверь и остолбенел. Передо мной стояла Милена. Слегка взволнованная, с распущенными волосами, с горящими глазами. Грудь вздымается, губы приоткрыты, дыхание тяжелое. Бежала, что ли?

— Милена? Что произошло?

Она молча шагнула вперед, вцепилась руками в футболку и с придыханием произнесла:

— Ты где был? Где был?!

— По делам ездил. — Я сделал шаг назад, другой. Милена пошла за мной, не отпуская захвата. Так мы и вошли в квартиру. — Подработка образовалась…

— Ты же в поселок ездил! В этот, как его?.. В тыл противника!

— Ну да. А что такого?

— Дурак! Скотина бесчувственная! Эгоист!

— Ч-что? — Ее напор меня обескуражил.

Откуда такие эмоции? И как, черт возьми, она узнала о поездке?

— Я места себе не нахожу! Думала, что тебя убили! Ничего делать не могла! А ты даже позвонить не соизволил!

— После того, как ты меня выпроводила? Да еще видеть не захотела?

— Дурак! Мало ли, что я сказала?! А ты и обрадовался?

Напор женской логики и страсти обрушился на меня подобно урагану. Я не успевал за ним. Радость от прихода любимой девушки была погребена под валом эмоций. У девчонки истерика, надо дать ей выход, иначе будет хуже.

Не слушая больше обвинений, я прижал ее к себе, поцеловал и удерживал, пока она трепыхалась. Потом обмякла и захлюпала носом.

После ссоры она сидела в кабинете, унимая злость и дрожь. Потом пошла к редактору — требовать командировку на передовую. Но тот даже слушать не стал. И пригрозил выгнать из редакции, если она не прекратит самодеятельность.

Обида, бессилие, унижение, злость — полный набор причин, по которым молодая девушка может расплакаться. Что в конечном счете и произошло. Злость на меня только росла. Вместе с количеством пролитых слез.

Сначала она думала, что я позвоню. Потом — что приеду: извиняться. Прошло несколько часов. Выполняя какие-то небольшие текущие дела на работе, она все думала о нашем разговоре, о моих словах. И все ждала.

В конце концов не выдержала и позвонила мне на работу. Там ответили, что я уже уволен. Вспомнив подробности разговора, Милена решила позвонить Голыбину.

Разговор вышел коротким. Начальник управления спешил, у него была масса дел. На вопрос, почему он приказал не выпускать ее из города, ответил, что глупостям не потакает. А когда она спросила, может ли услышать меня, сказал, что нет. Что уехал далеко и надолго.

Милена уточнила, и Голыбин без всякой задней мысли, скорее машинально ляпнул, что я уехал по заданию в область. Вероятно, начальник управления успел пожалеть о несдержанности, потому что на него обрушился поток вопросов.

В общем, Голыбин раскололся как орех. Под напором эмоций он поплыл, как боксер после нокдауна. Пришел в себя слишком поздно, когда услышал крик «Вы с ума сошли!». Попробовал отыграть назад, но ничего не вышло.

Милена сама бросила трубку. Говорить больше не могла. Дорогой ей человек, которого она так легкомысленно отвергла, буквально вытолкала из кабинета, сейчас под пулями врагов!

А потом было долгое ожидание. И непрерывный поток мыслей о том, что может происходить там, у врага. Только женщина способна так ярко рисовать картинки возможного и невозможного. Успокаивающие настойки, вода, нашатырь — ничего не помогало. В конце концов, перебрав все доступные препараты, она провалилась в полусон-полубред. И так пролежала почти полтора часа. Потом вскочила, взглянула на будильник и вновь стала названивать Голыбину. Тот успокоил, сказал, что я уже в городе и что жив-здоров. Должен быть дома. Через двадцать минут она звонила в мою дверь…

Это было сродни фантастическому сну. Мы разговаривали, целовались, любили друг друга, опять говорили. На диване, в ванной, на кухне, снова на диване. Она выпытывала подробности поездки, я ускользал от точного ответа, спрашивал сам, чтобы сбить тему. Когда не выходило, пускал в ход руки. Потом она рассказывала о своих переживаниях, о том, что дура, коль не поняла, как я ее люблю.

И в диссонанс к этому — новые упреки: почему не пустил, почему так опекаю?.. Так прошла ночь. Мы заснули только в полпятого, уставшие от всего, голодные, измотанные и счастливые.

Раздор позади, сейчас мир и покой. И л… л… И любовь. О черт! И это говорю я?! Не мутация ли тут виновата?..

Голос Голыбина был непривычно строг.

— Надо подъехать в управление к десяти часам. Сможешь?

— Да. А в чем дело?

— Узнаешь на месте. Не опаздывай.

Начальник управления не имел привычки демонстративно показывать свое положение подчиненным, поэтому всегда говорил спокойно, вежливо. А с тем, кто вышел из его подчинения, тем более никогда бы не стал так официально разговаривать. Значит, что-то произошло. Может, кто присутствовал при разговоре?..

Так или иначе, ехать надо. Заодно новости узнаю. Кстати о новостях! Что там передают по телевизору и радио?..

Завтрак готовил себе сам. Милена убежала на работу почти в восемь часов. Перед уходом чмокнула в щеку и обещала позвонить. Я хотел еще поваляться на диване, но звонок Голыбина заставил изменить намерения и встать раньше срока.

Пока ел, пока принимал душ, чистил зубы, брился, слушал новости, ловя все сообщения об остановке на юге республики.

Обстановка была запутанной. Каганат частью сил стоял у Ступицино, где успели выстроить неплохую оборону. А частью сил пытался обойти оборонительные линии на южных подступах к городу. Но ближе пяти километров к Самаку подойти не смог. Либо сил у него не хватало, либо проводил перегруппировку, чтобы нанести удар с другой стороны…

О гарнизонах, оставшихся в тылу врага, ничего не сообщали. Будто их и не было. Зато хвалили защитников города, расписывали (правда, весьма скудно) подробности боев, даже показали несколько фотографий. Трупы солдат, взрывы, раненых, зарево над домами. Причем все это без привязки к местности, не поймешь, у Самака снимали или в Австралии?.. И что-то не слышно о планах республики. Что будет с городом — удержат или оставят.