Хранить вечно - Федор Шахмагонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Последовал спокойный вопрос:
— За что он ненавидит коммунистов?
Не в характере Рамфоринха было доверять эмоциям.
— Вы должны объяснить, почему вы, такой молодой, и вдруг ненавидите коммунистов…
— И Советскую власть! — отрубил чернявенький. — Коммунисты разорили отца, отняли все, а потом убили…
— Что же у вас отняли?
— Не у меня! У отца! У отца был дворец, они отобрали дворец! Он был самым богатым человеком на юге, а умер нищим!
Я перевел. Барон разочарованно покачал головой:
— Этот мальчик мне не интересен… Таких в России осталось мало…
Барон сделал знак рукой, автоматчик оттеснил чернявенького в колонну.
— Ваша очередь! — обратился я к Рожкову.
Он на шаг выступил вперед.
— Я коммунист и не боюсь этого сказать вашему господину. Меня ждет расстрел, и я скажу правду.
Я остановил Рожкова жестом руки и перевел его слова барону.
— Он чувствует себя смертником! — заметил барон. — Это может повлиять на высказывания. Объясните ему, что я распоряжусь. Его не расстреляют.
— Кто он, этот господин в штатском? — спросил Рожков.
— Он коммунист? — переспросил барон. — Ответьте ему, кто я такой.
Я назвал концерн Рамфоринха.
У Рожкова оживились глаза, он с большим, чем ранее, вниманием посмотрел на Рамфоринха.
— Говорить на немецком языке я не решаюсь! — сказал он, обращаясь ко мне. — Получится диалект, непонятный для окружающих… Но я понял все, что передал мне ваш господин… Передайте, я не принимаю от него дара. Жизнь в плену мне не нужна…
— А если мы освободим его из плена? Что он будет делать на земле, запятой нашими войсками? — спросил барон.
— Я перейду линию фронта и вернусь в строй! — ответил Рожков.
Я тут же задал вопрос:
— Почему же вы попали в плен?
— Мы два дня удерживали немецкие танки. Заняли круговую оборону. У меня оставался в пистолете последний патрон. Я предпочел его истратить на немецкого офицера.
Барон поинтересовался, какие у других командиров Красной Армии настроения.
— Такие же… — ответил Рожков. — Чем глубже немецкие войска проникнут на русскую землю, тем страшнее будет отступление… Тысячи километров покроются немецкими трупами…
Барон после перевода тут же ответил:
— Я уверен, что коммунизм рухнет после новых наших успехов, мы не воюем с народом, мы объявили войну коммунистам!
Рожков пожал плечами:
— Я не знаю ни одной советской семьи, которая не имела бы в родстве коммунистов… Народ и коммунисты неразделимы, а потому и ничего не рухнет…
— Прекрасный агитатор! А? — воскликнул барон. — Я сдержу свое слово! Не из соображений альтруизма! Я хочу, чтобы он понял — мы настолько сильны, что я могу позволить себе роскошь отпустить его на все четыре стороны…
Барон обратился к офицеру с просьбой отпустить комиссара из плена. Пожалуй, впервые за долгие годы я почувствовал радость.
— Поблагодарите своего господина! — сказал мне Рожков. — Быть может, я и доберусь до своих…
Он сдержанно поклонился, офицер сделал знак ему рукой, чтобы он уходил.
Рожков медленно, чуть сгорбившись, не в силах, быть может, подавить в себе опасения выстрела в спину, пошел к лесу.
— Побежит или не побежит? — спросил, ни к кому не обращаясь, офицер, по барон больше не проявил интереса к Рожкову. Он поманил к себе пальцем веснушчатого солдатика:
— А вы, юноша? Кто вы?
— Я из Засечья…
— Сибирь?
— Нет! Есть такая деревня за Рязанью…
— Почему сдался в плен?
— Я не сдавался! Я залег в окоп и дождался, когда ко мне подполз танк… Рванул гранату у него под брюхом… Танк завис надо мной… Окоп осыпался… Откопали, вот…
— Это может быть правдой? — спросил барон у офицера.
Офицер с готовностью ответил, что такие случаи известны в штабе группы армий.
Остался молодой человек в штатском.
— Кто вы? — спросил я его.
— Я секретарь райкома комсомола… — ответил он. — Нас было шестеро… Мы подбили два танка, расстреляли машину с автоматчиками. Когда отходили в лес, натолкнулись на засаду, пробивались врукопашную, вот я и попался. Зубами будем грызть немцев — так и передайте!
Рамфоринх что-то шепнул офицеру и в раздумье подошел к машине.
Шорох шагов в пыли. Мерный гул движения массы. Пропыленные лица, бурые бинты…
Он постоял, глядя на колонну, и сел в машину.
Свернули на большак. Барон молчал. Я раздумывал, как выговорить возможность выехать с ним в Берлин. Что-то неуловимо изменилось в Рамфоринхе. Его парадоксы, его откровения и тогда не были бравадой, когда он приоткрывал мне скрытую расстановку фигур на европейской арене. Была в его словах и действиях несокрушимая уверенность в незыблемости его силы. Показывая мне, своему противнику, свою силу, свои ходы в игре, он даже наслаждался. Но что-то в нем изменилось. И этот опрос пленных. Могли они ему в действительности что-то подсказать? С какой жадностью он торопится заглянуть вперед! Молчание не может быть бесконечным. Я терпеливо ждал и дождался. Уже совсем другим тоном он вдруг произнес:
— Мы с вами сегодня заключили выгодную сделку.
— Мы с вами? — переспросил я с подчеркнутым недоумением, на всякий случай отстраняясь от того, что он попытается мне навязать.
— Да, да… Я понимаю… Вы не догадались. Но вы референт моего концерна. А я закупил для своих заводов вот эту партию военнопленных…
Чтобы поддержать его разговорчивость, я похвалил его за деловитость.
— Утром я совершил сделку с командованием…
— Вы утверждали раньше, что русские не могут быть квалифицированными рабочими в химической промышленности…
— Мы расширяем наше дело. Начинаем строить новые заводы. На стройке нужны землекопы, каменотесы и каменщики…
— И велика ли партия?..
Серые глазки Рамфоринха скользнули по моему лицу.
— Пока невелика… Для пробы… А зачем вам это знать? Это входит в круг ваших интересов?
— Вперед не угадаешь, что может оказаться в круге моих интересов… Мне сейчас очень хочется посмотреть на Берлин…
— Что же вас может интересовать в Берлине? Связь?
— Действительно, что может интересовать в Берлине? Все, что я вижу здесь, мгновенно меняется, и я никогда не успею за событиями. Мне хочется посмотреть, как берлинцы восприняли войну, послушать, что они думают о войне…
— Понимаю! Вас интересует, не встанет ли на защиту страны социализма рабочий класс Германии? Не встанет! Те, кто мог встать, в тюрьмах и концлагерях.
