Язычество Древней Руси - Борис Рыбаков

Этот уговор был как бы расширением языческого обряда, при котором только жены следовали за умершими мужьями на тот свет; мужчины же никогда не погребались заживо при смерти жен. По уговору получалось равенство полов, невыгодное для богатыря.

Спустя некоторое время после того, как Михаиле и Марья повенчались, "приняли златы венцы" и стали "жить-то быть да семью сводить", Михаиле снова отослан князем за данью. Находясь в отлучке, за три месяца пути от Киева, Михаиле вдруг получает известие от птиц, что "Марья Лебедь Белая преставилась". Михаиле просит своего коня домчать его домой за три часа, так как он хочет честно выполнить уговор:

Пошол он, поскакал его добрый конь Реки-ты, озера перескакиват, А темыой-от лес промеж ног пустил, Пришол он, прискакал да во Киев град (Былины, с. 300.)

Михаиле созвал друзей-богатырей и упросил их собрать запасов на три года и изготовить для него и умершей жены глубокую и просторную могилу с колодой-домовиной. Спустили их во матушку во сыру-землю Зарыли-то их в желты пески.

Былинная могила, как мы видели, была устроена в точном соответствии с реальными срубными гробницами и курганами над ними, появившимися одновременно с первыми сведениями о христианстве русов. После завершения всех погребальных дел, когда живой Михайло с конем и сбруей ратной и мертвая Лиходеевна оказываются в подземной камере, выявляется колдовская сущность недавней поганой язычницы. В. Я. Пропп прав, говоря, что "её смерть оказывается мнимой. Неоднократно она в былинах прямо названа бессмертной, как бессмертным в сказке именуется Кощей. Она, - продолжает Пропп, - не боится смерти потому, что она живой мертвец, она выходец из царства смерти и туда же тянет Потыка". (Пропп В. Я. Русский героический эпос, с. 111.)

Пропп был очень далек от каких бы то ни было исторических или мифологических сопоставлений: он все время стремился ограничить смысл былины идущим из первобытности сюжетом добывания жены и его трансформацией в условиях государственности.(Пропп В. Я. Русский героический эпос, с. 121.) Но его слова о представительнице царства смерти хорошо вписываются в изложенную выше схему древнего мифа о Морене-Персефоне, одну треть года (превращенную в устах сказителей в "три года") проводящей именно в этом подземном царстве.

В том участке царства мертвых, какой представляла собою киевская могила Михаила и Марьи, вскоре после их погребения началась борьба Жизни и Смерти: появилась "змея подземельная", с которой начал биться Михайло, победил её, заставил принести живую воду и оживил Марью Лиходеевну. Нередко в могилу "приплывает" не реальная змея подземельная, а мифический Змей о двенадцати хоботах.(Онежские былины, т. I, с. 167.) По другим вариантам, распространенным в Беломорье, в змею превращается сама Марья-колдунья, и Михайло рубит Марью на мелкие кусочки, как раздирают на части чучело Морены во время весеннего обряда, символизирующего конец мертвящей зимы и начало весеннего расцвета.

В тех вариантах, где подземельная змея угрожает обоим супругам и где Марья оживает от живой воды, выход Потока и Марьи происходит весною, в день пасхи, в день "святого воскресения".

А закричал Михаила во всю голову,Как этое дело-то ведь деется,Выходит народ тут от заутренки христовскиеНа тую на буевку (кладбище) да на ту сыру землю…А что это за чудо за диво есть -Мертвые в земле закричали все?Потока и Лиходеевну выкопали из могилы.

Как тут выходил Михайло из матушки сырой земли Скоро он тут с братцами христоскался… Иногда в былину вводится не только пасхальная заутреня, но и такая деталь, как церковный колокол: Михайло заранее берет с собою в могилу веревку от колокола и в "велик-день", в пасхальное воскресение начинает из своей гробницы-клети звонить в колокол. Кончается такой вариант славой бессмертной Марье Лебеди Белой

Тут пошла ведь славушка великаяПо всей земле, по всей да вселенный,Как есть-то есте Марья Лебедь Белая,Лебедушка там белая, дочь царская,А царская там дочка мудреная,Мудрена она дочка бессмертная.

Особенно подчеркнут христианский элемент в наиболее ранней записи Кирши Данилова, где "еретице" Лиходеевне противопоставлен православный мир с соборной церковью, колокольным звоном, спасовым образом, соборными попами, церковным причтом. Шесть раз в этой записи упоминается соборная церковь и соборные попы, как бы напоминая о "соборной церкви" договора 944 г.

Два варианта развязки событий в этой части былины на первый взгляд диаметрально противоположны: в одном случае Марью-змею богатырь разрубает на части, а в другом она воскресает под звон пасхальных колоколов. И все же оба варианта восходят к одному древнему мифу о Персефоне-Морене. Беломорский вариант, более языческий, чем другие, описывает первый этап перехода от смерти к жизни, от зимы к весне - этап конца пребывания Морены в подземном царстве (зимняя треть года) ; Морена-Марья как представительница мертвящего могильного начала уничтожается во имя жизни. Это хорошо отражено в весенней обрядности всех славянских народов. Для очень давнего "сколотского" времени празднества у весенних костров зафиксированы археологически. Они сопровождались изображением на земле (до разведения костра) огромных фигур лебедей. Весенний отлет лебедей на север, в страну холода и мрака, повлиял, очевидно, на имя того мифологического персонажа, который в славянских краях соответствовал Персефоне, и Марья-Морена получила еще дополнительное обозначение - Лебедь Белая. (Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. М., 1981, с.308-314; 376-377.)

Связь образа лебеди с весной существует и в нашей былине: Михаиле Поток едет из Киева стрелять "гусей, белых лебедей, перелетных малых уточек" и оказывается на "вешних заводях". Вариант с оживлением Марьи (на предстоящие две трети года, на весну и лето) отражает второй этап весенних празднеств - встречу весны, Лады, радость воскресения природы. Этот вариант, такое избирательное изображение одного и того же явления - начала нового вегетативного периода - был значительно ближе к христианству, выражавшему эту же самую идею воскресающего божества своим главнейшим годовым праздником - пасхой, символическим изображением воскресающей природы. "Днесь весна красуется …"

Сочетание языческих и христианских черт, так явно ощущаемое в погребальном обряде IX - X вв. и так красочно отраженное в былине, очень надежно синхронизирует былину и археологические реалии, а это в свою очередь вводит нас в эпоху Осколда - Игоря - Святослава. Недаром в некоторых записях былины нет традиционного эпического Владимира стольнокиевского, хотя действие происходит в Киеве. Иногда упоминается безликий князь, иногда же дела вершат богатыри-сотоварищи. Владимира еще нет. Для этого раннего времени характерна и географическая разграниченность язычества и христианства: богатыри Киева - крещеные люди, а окружают Киевскую "святорусскую землю" языческие племена поганой веры. Языческий миф наполняет всю былину, язычница Марья Лебедь Белая является главной героиней песни, но языческому мертвящему началу здесь противопоставлен не простой богатырь вроде удачливого Ивана Годиновича, а богатырь совершенно нового образца, богатырь-птица, одноименный крылатому архангелу Михаилу, христосующийся со своими крестовыми братьями.

Первая песня былины о Михаиле Потоке - это новая обработка древних языческих "кощун" на главную тему дуалистического мировоззрения - о борьбе жизненного начала с мертвящим - это обработка, произведенная с целью показа того, что новая вера тоже может преодолевать исконное, заложенное в основе мира, зло. Пожалуй, в былине о Потоке есть еще одна более конкретная идея, неразрывно связанная с исторической жизнью тех крещеных русов, которые составляли в то время меньшинство киевской дружины - это идея примирения русского общественного мнения с таким небывалым новшеством, как отказ от погребальных костров и замена их захоронением в ямах-клетях с домовинами-гробами.

Тысячу лет славяне сжигали умерших, исходя из твердого убеждения, что огонь очищает все; что погребальный огонь уничтожает (во славу оставшихся в живых) самое мертвенное начало подобно ежегодному весеннему костру у околицы. С новым обрядом, являвшимся обязательным требованием новой веры, исчезал один из важнейших способов борьбы с опасностью новой смерти - священный огонь. Поэтому в первой песне былины центральное место занимает описание нового типа погребального сооружения, настолько точное и подробное, что его можно сопоставлять с отчетом об археологических раскопках. Несожженным телам погребенных (а в былине - живому мужу и трупу жены) грозит опасность: в деревянную клеть пробирается "змея подземельная", "змея подколодная", но богатырь готов к этому, он заранее знал о змее и еще до своего погребения заготовил эпическое оружие - кузнечные клещи.