Наемник - Михаил Сухоросов

— Так надо, что вы не боитесь подставить шеи под оригинальный галстук? — изящный жест маленькой бледной руки вокруг шеи.

— Именно так, к сожалению.

— Так почему б вам не пойти и не сдаться Секретникам?

— Понимаете, Изя, мы рассчитываем выйти оттуда живыми.

Старик на долю секунды изумленно вскинул брови, потом словно преобразился.

— Хорошо. Если вам так не терпится подставить головы под петлю, кто я такой, чтобы вам мешать? Я всего старик… Но вы упоминали, что готовы заплатить за это удовольствие. Итак, сколько?

Я посмотрел на Малыша — как-никак, роль коммерческого директора выполняет именно он, — тот некоторое время соображал, потом произнес:

— Ну… Я полагаю, мы будем в состоянии заплатить тридцать золотых.

Изя насмешливо присвистнул и откинулся к стене. Нет, мне так продолжать торг не нравится… Малышу, вероятно, тоже:

— Назови свою цену.

Изя невозмутимо сообщил:

— Моя цена — сто золотых.

Малыш со стуком захлопнул рот, Роджер гулко сглотнул слюну. Я тоже ошарашенно заткнулся. Сотня золотых — сумма громадная. Для сравнения, лошадь в Столице можно купить за двадцать, причем породистую.

Малыш опомнился первым:

— Сорок.

Изя в упор смотрел на меня:

— Вы, молодой человек, только пять минут назад уверяли с пеной у рта, что вам смерть как надо в цитадель, а сейчас торгуетесь, как на Привозе. Моя цена — сотня золотых, и ни рыбешкой меньше. За ваше неуемное желание это не сумма.

— Слушайте, Изя, за такие деньги я сам пророю ход отсюда до цитадели.

— Начинайте, я заплачу.

Я снова заткнулся. Какое там — мелкий хищник! Акула. Никакой он не Фальстаф, а самый настоящий сатана, деловой и предприимчивый адский администратор.

Наконец, Малыш медленно произнес:

— Если мы отдадим шестьдесят, все, что у нас останется, это оружие, а без него нам внутри делать нечего.

— Это ваше дело. Еще раз повторяю: моя цена — сотня золотых, а если вас не устраивает, попытайте счастья в другом месте.

— Послушай, это ж выгодная сделка, — попытался урезонить его Старый. — Всего за шестьдесят золотых и делать ничего не придется, и получить цитадель на разграбление.

Изя все так же усмехался:

— Разграбление цитадели, когда там полно Секретников — вы считаете, что это весело?

— Да, но делать-то ничего не придется, — продолжал настаивать Малыш. — Только дорогу показать.

Изя снова повернулся ко мне:

— Послушайте, молодой человек, объясните вашему другу, что я могу получить ваши деньги, не показывая никакой дороги.

— Хромой будет недоволен, — подал голос Роджер, Изя только плечами пожал:

— В результате сделки всегда кто-то недоволен… Если вы выйдете отсюда вперед ногами, Хромой поймет только, что сделка не состоялась, и будет требовать свой долг по другим статьям.

Вот оно даже как… Предположим, разобрались мы с Изей и его телохранителями, которые, кстати, придвинулись поближе, явно не понимая, как это мы, дерзнув с паханом торговаться, еще живы. Так вряд ли нам удастся пробиться через остальных и выбраться отсюда, а главное — в цитадель мы не попадаем…

И тут я решился:

— Послушайте, Изя, тот человек, которого мы хотим вытащить оттуда, он… Он тоже был в Одессе.

Изя некоторое время смотрел на меня, потом неожиданно резко приказал:

— Выйдите отсюда. Все, кроме Чародея.

Малыш подпихнул меня локтем и вопросительно посмотрел, я негромко бросил ему:

— Иди.

Он сунул мне в руку тугой увесистый мешочек, в котором что-то звякнуло, и вышел вслед за остальными.

Изя поднялся из-за стола, подошел ко мне почти вплотную. Теперь его плечи как-то обвисли, словно из него выпустили воздух, и только сейчас я рассмотрел, что он очень небольшого роста. Помолчав немного, он тихо заговорил:

— Молодой человек, я не знаю вашего имени и не хочу его знать. Я понимаю — вам надо в Цитадель. Не знаю, кто ваш товарищ и не хочу этого знать, мне это не интересно… Но я старик… Помолчите, я был уже в годах, когда вы пешком под стол ходили, и я жил тогда в Одессе… А теперь я здесь, и вы приходите ко мне, и вместо того, чтобы все рассказать, начинаете с места в карьер совать мне деньги, словно вокзальной шлюхе. Вы думаете: «Изя бандит и старый прожженный ростовщик, который все купит и продаст вместе с родной матерью»… Не возражайте, это так. Трудно вас за это осуждать, но чтоб вы знали, юноша: старый бандит Изя был и остается Иосифом Рубинштейном с Одессы… А сейчас идите и скажите там, что Изя велел вас провести в Шакалий Ров. Только сразу предупреждаю, прямого хода там нет, там стена.

Я потоптался на месте, смущенный, потом неловко протянул ему мешочек с монетами:

— Вот, Изя… Возьмите, пожалуйста.

Углы его рта опустились еще ниже, на лбу собралась складка:

— Ничего-то ты не понял, молокосос… Забери свои деньги.

Он отвернулся, мне показалось, что плечи его задрожали. Гадство, все как-то не по-людски… Я только и смог, что выдавить:

— Спасибо, Изя.

— Иди уже, — бросил он, не оборачиваясь, почти сердито. Я еще помялся, потом вышел из комнаты.

У меня еще хватило ума сообразить, что мешочек с золотом лучше на виду не держать. Вышедши, я сказал в точности так, как велел мне Изя, один из громил свистнул, обернувшись куда-то в темноту:

— Э, малой! Где ты там?! Проведешь парней в Шакалий Ров до стены Цитадели, понял?

Из бокового прохода, на ходу поддергивая штаны, вылез пацан лет десяти, в большой не по росту куртке. Засунув руки в карманы чуть не по локоть, он далеко сплюнул и потребовал:

— Четыре рыбешки.

Малыш добродушно усмехнулся:

— А ухи открутить? Ладно, до места дойдем — получишь пять.

— Пошли, — паренек явно старался поменьше разговаривать — «для солидности». Мы потянулись за ним, освещая себе дорогу единственным факелом — остальные пока у меня в мешке, на всякий пожарный. Малыш, отстав от нашего малолетнего провожатого, полушепотом осведомился:

— И сколько ты этой старой сволочи заплатил?

— Нисколько, — я вернул мешочек с монетами Малышу, он даже присвистнул от удивления:

— Сколько конечностей ты ему сломал? Или чародейство свое на нем опробовал?

Я не ответил. Парнишка, шедший впереди, — возраст все-таки свое взял — без умолку болтал о том, что тут сначала крыс было море, а потом все куда-то ушли, а я изо всех сил старался отвлечься от мыслей об одиноком старике, волей случая заброшенном за сотни километров и лет от родной Одессы. Скоро драка, и убитые предвидятся с обеих сторон. Какие уж тут сантименты…

Наконец, паренек остановился и сообщил: