Академия Клементины (СИ) - Юлия Цезарь

27. Заведомо проигрышные сделки

— Расходитесь! О продолжении игр скажем все завтра, — приказал Элиас, наконец поднявшись с колен. Думал, что какой-нибудь бог заберёт его душу уже сегодня, но все обошлось. — Евангел, проследи, чтобы не было паники, спой песню для успокоения. Пусть все, кроме учеников, покинут академию сегодня. Я найду Нилан… Где ее демоны носят в такое время?! Надо решить, будем ли мы переносить игры или продолжим в том же режиме.

В отсутствии Магиссы и Йеона Элиас сам себя провозгласил главным. Хоть профессор Кир тоже был деканом, но он никогда не лез в управление, да и голоса командного у него нет. Элиас какое-то время постоял на поле, наблюдая, как студенты постепенно, будто все ещё боялись шевелиться, начали уходить, кто к своим родителям, кто сразу в комнату, и только после этого покинул сам.

Первым делом Элиас проверил ложу, в которой сидели директор и король — закономерно, Нилан там не оказалось. Ее кабинет был ближе, чем комната, поэтому он решил заскочить по дороге туда. Уже мысленно готовился, как отчитает ее. Сама вечно ругается на них, а тут так подставила. Вот он и отыграется.

— Магисса, мать твою, где ты? — вломился он в кабинет без стука. Увидев ее, уже готов был вывалить приготовленную речь, но замер на пороге с открытым ртом. Ее лицо… Необычное смуглое лицо директора было все в кровоподтеках. — Что этот ублюдок с тобой сделал?!

Элиас пожалел, что не надрал задницу королю за Генриха. Знал бы он, что Магиссе тоже досталось — а он не сомневался, что это работа Вильгельма — никакая стража его бы не остановила.

— Стучаться не учили? — хрипло спросила директор, но не подняла своего лица перед деканом. Она удостоила его лишь коротким взглядом, после чего вновь вернулась к зеркалу и продолжила замазывать свое лицо.

Да, Вильгельм успел убрать помеху, которая бы помешала ему поговорить с сыном. Одежды директора были порваны, и черт знает, что он с ней делал, но по грязи на подоле было видно, что женщине подпортили не только лицо. Ей было стыдно, что декан увидел ее в таком виде, но, когда она в три часа пришла в себя, сразу поползла наводить порядок на своем лице, чтобы продолжать оставаться директором, которому интересна жизнь учеников и их родителей. Она не могла позволить себе оставаться в комнате, пока проводились игры.

— Выйди, — это был полу приказ-полу просьба. — Я скоро явлюсь…

Дверь сразу же закрылась, но Элиас остался внутри. Однако он сохранил достоинство директора и больше не смотрел на нее, даже сел в кресло перед ее столом, отвернувшись в сторону. Ему хватило мозгов, чтобы догадаться, что любой женщине было бы неприятно, если ее увидят в таком виде.

— Генриху досталось, но я думаю, его больше поразило известие о предстоящей женитьбе, — доложил Элиас, чтобы Магисса была в курсе последних событий. — К счастью, мне удалось предотвратить самое страшное. Йеон забрал Генриха к себе, Евангел должен разогнать родителей. И ещё Йеон предложил перенести игры на день, но… Решать в любом случае тебе, но мое мнение: не надо. В первую очередь мы должны показать родителям, что у нас все под контролем.

Договорив, он поерзал в кресле. Ему хотелось забрать часть груза ответственности, который лежал на плечах Магиссы, на себя. Она пусть и сильная, но всё-таки женщина. Его кулаки сжались на подлокотниках, а всего одолевало желание справедливости для нее. Обидчик должен поплатиться за это. Неважно, что он король. Да хоть сам Отец всех богинь! Бить женщину — недостойно мужчины.

— Магисса, — тихо произнес Элиас, повернув голову так, чтобы видеть краем глаза ее силуэт, но явно не смотреть, — ты не обязана принимать весь удар на себя. У тебя есть я… да и любой профессор в твоей академии за тебя горой. Только скажи, и я догоню и наваляю ублюдку.

Элиас вытянул руку через стол к Магиссе, но дотронуться до нее побоялся. Не хотел навредить ещё больше, потому что не знал точно, что Вильгельм сделал с ней, а мысли, которые допускал, были одна страшнее другой.

— Не стоит, — на удивление, голос Магиссы был спокойным, даже по-своему ласковым. Наверное, на заботу Симонса. Но также директор и размышляла о его словах. И не трудно было выстроить картину произошедшего из столь скудного описания.

Король попросил Магиссу сопроводить его для перепроверки финансовой документации часа четыре назад. Симонс пришел обозленный именно сейчас. К этому времени должны были и игры закончиться. Значит, король что-то объявил после окончания первого дня игр. Еще и про свадьбу сына упоминал, что её, например, не касалось. А вот факт, что родителей сопроводили, означало, что король начал угрожать? Или что-то типа того?

— Игры мы не переносим, — после обдумываний произнесла директор и отодвинула зеркало, смотря на Симонса всей своей красотой. Но… строгой красотой, будто женщина не была унижена ни в коем разе. — Чем быстрее закончим, тем скорее король покинет это место.

Она встала из-за стола и сделала быстрое движение руками, отчего её плохо замазанное лицо стало еще лучше, но Магисса в иллюзиях была очень плоха, потому перед магией её пришлось еще и косметикой воспользоваться. Она подошла к Элису и, вздохнув, положила ладонь на его щеку, прося поднять лицо на неё.

— Спасибо, Элиас, — прошептала она. Улыбнулась бы… Но было больно. — Но мне некем тебя заменить. А еще одного мужчины с синдромом «Ридмуса» мне не надо.

— Я же здесь, а не несусь очертя голову, чтобы броситься на копья стражи, — усмехнулся Элиас.

Надо же, «синдром Ридмуса» — забавно она назвала стремление Йеона бросаться на рожон. Элиас был не такой, свое он уже отвоевал, и пусть сейчас поступок Вильгельма его разозлил, он был готов по первому же слову Магиссы броситься в бой, но они оба понимали, что живым он из него вряд ли выйдет. А если и выйдет, то ненадолго.

Странно было ощущать руку Магиссы на своей щеке. Они никогда не были еще так близки. Элиас, наверное, единственный, кто позволял себе препираться с директором. Он бы назвал их отношения дружескими, насколько можно дружить со старшим по званию. Однако сейчас было нечто большее, и он вдруг понял, что всегда хотел этого. Сколько знал Магиссу, работал на нее, эта женщина всегда вызывала некое восхищение. А тот гнев, который он испытал, доказывал, что она ему далеко не безразлична.

— Завтра