На острие танкового клина. Воспоминания офицера вермахта 1939-1945 - Ханс фон Люк

Так, скажем, Эрнста Урбана, за беседой с которым я не раз сиживал по вечерам у лагерного забора, как-то ночью увел НКВД. Его обвинили в участиях в зверствах – кто-то донес. В качестве доказательства того, что они знают о нем все, сотрудники НКВД назвали Урбану его фамилию, имя, место рождения и прочие личные данные. Когда он заявил, что ни в чем таком не виновен, его затолкали между двумя раскаленными печками и стали обливать холодной водой из ведра. Черная Нена считала, что таким образом сумеет сделать его покладистей. Тем не менее ему все же удалось обратить внимание русских, что как раз на основании даты рождения – в момент совершения злодеяний, в которых его обвиняли, ему было только двенадцать лет, – он просто не мог в них участвовать. Налицо была ошибка – перепутали фамилию. Это был далеко не единственный подобный случай. Русские то и дело пытались нас шантажировать и запугивать – подвергать жесткому психологическому воздействию.

Однако вернемся к «коррупции». Вот классический пример, с которым пришлось столкнуться мне с моей «бригадой бетонщиков». Как-то вечером ко мне подошел заместитель русского коменданта и сказал:

– Завтра на работу не выхо́дите – специальное задание. Подберите себе двенадцать человек из тех, кто не работает на руднике. Охрана проводит вас на объект.

Я почувствовал, что намечается какая-то сделка, и стал торговаться:

– Если это специальное задание, тогда надо платить. Иначе я в Москву напишу – расскажу, чем вы тут занимаетесь.

Русские уже знали, что нескольким заключенным удавалось и раньше всеми правдами и неправдами отправлять из лагерей открытки и даже письма на имя Сталина или в адрес Верховного Совета. Там содержались жалобы или же просто задавались вопросы о том, когда мы будем освобождены, когда будут соблюдаться условия Женевской конвенции. Как мы проведали по своим «тайным каналам», некоторые письма достигли адресата, на них ответили – велели коменданту разобраться. В общем, угроза написать в Москву воспринималась вполне серьезно.

– Будете хорошо работать – получите вознаграждение, – ответил на это заместитель русского коменданта.

Итак, на следующее утро нас собрал охранник. Еще не кончилась зима, и в горах лежал снег. Мы выступили в поход, даже не зная, куда идем. Снег кое-где доходил до груди. Шли в гору. В течение пяти часов то одному, то другому из нас приходилось прокапывать дорожку в снегу. Вдруг охранник крикнул:

– Стой!

Он указал на груду бревен, сваленных и засыпанных снегом, и пояснил, что мы должны тащить их вниз в долину.

– А деньги у вас при себе есть? – спросил я его. – Иначе дело не пойдет.

Как ни странно, он вытащил из кармана пачку рублей. Похоже, угроза подействовала.

Мы очистили бревна от снега. Все длиной метров пять – красное дерево. Каждый взял по полену, и мы потащились обратно в долину. На обратную дорогу ушло всего часа два.

Нам стало ясно, что тут давно и бойко процветает незаконная торговля ценной древесиной. И нет никакого сомнения, что коменданту щедро платили за выделение людей из числа пленных для подобной работы; охрана, конечно, тоже получала свое.

Немного в стороне от того места, где начиналась наша дорога наверх, нас ждали два грузовика, в кузова которых мы и погрузили свою ношу. Затем поехали на станцию, где стоял одинокий товарный вагон, в него мы перегрузили древесину, но не раньше чем получили от охранника плату.

Вручая деньги, он предупредил:

– Вы ничего не видели и ничего не слышали. Короче, молчите.

Смертельно уставшие, мы вернулись в лагерь, где нас уже ожидала специальная порция похлебки. Русский офицер не поленился вторично предупредить нас, чтобы мы молчали.

Через нашего водителя, немца Фреда Сбостны, которому доводилось часто ездить в Кутаиси и в Тифлис, мы услышали продолжение истории.

«Сделкой» руководил высокопоставленный функционер в Тифлисе. Перво-наперво в долю пришлось взять офицера, ответственного за заготовку ценной древесины. Если бы пропажу открыли, он свалил бы все на «саботаж» – за такой формулировкой обычно скрывались акты воровства и расхитительства начальников, платить за которые приходилось порой совершенно невиновным людям. Кроме нас, надо было немного «подмазать ладошки» лагерной охране и водителям. Потом наступал черед начальника станции – он предоставлял пустой вагон. Надо учесть еще различные посты на выезде из города Ткибули, где останавливался и проверялся каждый поезд с углем. Одним словом, «таможне» тоже перепадало. Ну и, конечно, комендант лагеря, которому всегда доставалась приличная доля в такого рода акциях.

В Кутаиси, главном городе района, вагон перецепили к поезду на Тифлис, разумеется, без всякой регистрации. За подобную любезность не остался обойденным и тамошний начальник станции. По прибытии в Тифлис, где «заказчик» наконец получил свое приобретение, тоже производились такого же рода расчеты. Там он продал товар за огромные деньги преуспевающим функционерам, которым затем сделали мебель столяры и плотники, «направленные» для выполнения этих «заданий» с государственных предприятий. Денег у функционеров хватало, но даже и они далеко не всегда и не все могли приобрести как-то иначе, чем на «черном» рынке.

Обычно все документы – в том числе накладные на выполнение норм – на стройках, на шахтах и на тому подобных участках проверялись разного рода комиссиями, наезжавшими время от времени. Однако и они не отказывались от небольших подарков и, если вдруг вскрывались приписки или пропажи материалов, докладывали своему начальству об актах «вредительства и саботажа». Однако встречались случаи, когда действия вовлеченных в них лиц становились настолько заметными, что списать злоупотребления на «саботаж» становилось невозможно. Тут виновного находили обычно очень быстро: какой-нибудь несчастный и порой ни в чем не повинный надсмотрщик или мастер отправлялся в Сибирь лет на пять-десять, а то и на пятнадцать.

Как раз подобная вещь произошла с одним симпатичным русским инженером, в распоряжение которого поступила наша бригада бетонщиков на период выполнения одного важного государственного задания. Он работал где-то на Украине, где его признали «виновным» в совершении так называемого «экономического преступления» и отправили на пять лет далеко в Сибирь, в район севернее Владивостока. Словно бы пропавший без вести для своей семьи, он был принужден работать на лесоповале. После этого его на два года отправили на Кавказ «отдохнуть и пообвыкнуться с нормальной жизнью».

Мы быстро подружились с этим несчастным, первое испытательное задание которого состояло в организации строительства доменной печи. Возводить ее собирались ниже нашего лагеря на окраине города Ткибули, а нашей бригаде предстояло заложить фундамент.