Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2 - Гэв Торп

Они и впрямь были тесно расположены, эти могилы, жались к древнему сооружению, как ягнята к своей матери. Ягнята, напуганные запахом волка. Необычное сравнение, однако, по мнению хранителя, очень меткое. В диких чащах за оградой кладбища было полно тех, кто желал поработить мертвецов. Под натиском этих мерзких тварей рушились крепости и гибли цари, целые армии исчезали, а крепкие стены превращались в пыль.

Всё погибало, но алтарь оставался невредим, аккуратно подстриженные кусты вокруг него стояли нетронуты. В конце концов, Морр — могущественный бог.

Хранитель довольно усмехнулся и решил, что на сегодня поработал достаточно. Он разогнулся, помассировал костлявыми пальцами натруженную спину и удалился к себе в келью. Он оставил там косу и взял кувшин воды, корку хлеба и пригоршню мелких сморщенных яблок.

Сидя на могильной плите, старик ел и наблюдал, как над лесом заходит солнце. Он любовался закатом, грыз яблоки и крошил хлеб слетевшимся птицам. В лучах заходящего солнца хохолки на их головах ярко светились, а тени были отчётливо резки. Жрец снова улыбнулся.

Несмотря на всю боль и страдания, этот мир был прекрасным местом. Неудивительно, что многие цепляются за него, стараясь любыми способами продлить отмеренный им век. Непростительный грех, но их можно было понять.

Жрец со вздохом посмотрел на старческие пятна на тыльной стороне ладони — сморщенная, покрытая коричневыми точками кожа напоминала прошлогоднее яблоко.

— Недолго мне осталось до встречи с Морром, — обратился он к одной из своих пернатых подружек.

И словно бы в подтверждение его словам, солнце нырнуло за горизонт, а прежде ласковый бриз превратился в холодный ветер.

День сменялся ночью; жрец раскидал по земле остатки хлеба и, прихрамывая, побрёл к святилищу.

Ему снились широкие, просторные луга, моря зелени, над которыми величаво проплывали огромные, точно галеры, облака. Вдали, на линии горизонта вытянулся старый забор из известняка. Раззолоченный солнцем лишайник покрывал каждый его дюйм, за исключением только деревянной двери. Когда хранитель приблизился к ней, дубовые доски задрожали от сильных ударов. Звук был оглушительным, словно гром, и монотонным, как погребальный звон. И ещё он пугал старика до дрожи.

Всё же, стиснув зубы, хранитель продолжал шагать к сотрясающейся двери. Через мгновение он уже стоял возле неё. Пальцы обхватили дверную ручку, он потянул на себя. Дверь легко распахнулась, и жрец увидел…

Со сдавленным криком старик разом поднялся и сел на своей койке. Обливаясь потом, он хватал ртом воздух, а его впалая грудь раздувалась, точно кузнечные меха.

Сверкая в темноте широко раскрытыми глазами, жрец положил ладонь на шершавую каменную стену, затем откинул одеяла и свесил ноги с кровати. Половицы были холодными, и по его затуманенным мыслям прокатилось ободряющее ощущение реальности.

С протяжным, дрожащим вздохом старик прогнал последние обрывки сновидения и провёл трясущейся рукой по влажной от пота голове.

Сна не было уже и следа, однако стук не прекратился. Хранитель примерно с минуту просто сидел и слушал, как с диким, обдирающим костяшки пальцев отчаянием кто-то барабанил в дверь. В стуке этом был какой-то бессловесный ужас, будто бы посетитель явился из того кошмара, и на долю секунды хранитель задумался о том, чтобы не открывать вовсе. Впрочем, он прогнал эту малодушную мысль, стоило ей только появиться. Прежде всего он был жрецом Морра и должен был убедиться в том, чтобы умирающий не отошёл в мир иной без отпущения грехов. Спустя шестьдесят лет эта обязанность стала такой же неотъемлемой его частью, как и сами кости.

На дверь обрушился очередной град ударов. Стиснув зубы, старик с трудом поднялся на ноги и, натыкаясь сослепу на мебель, направился к старой печи.

— Немного терпения, — сказал жрец своему незваному гостю. Он склонился над оставшимися в очаге углями, и его колени щелкнули. — Я разведу огонь.

На мгновение стук прекратился, но затем раздался вновь с удвоенной силой.

— Да погодите! — рявкнул хранитель.

Набрав в грудь воздуха, он подул на угли. Пепел взвился в темноте, будто серый снег и открыл скрывавшиеся под ним тлеющий головни.

— Иду.

Не обращая внимания на внезапное головокружение, жрец снова набрал воздуха и принялся дуть. На этот раз среди останков костра затеплился крохотный язычок пламени, он неприятно резанул привыкшие к темноте глаза старика. Тот вытер слезу и подбросил в огонь немного трута.

Лишь когда пламя уже основательно потрескивало в печи, хранитель повернулся к двери. Уняв острое ощущение дежавю, он заставил себя подойти к входу и поднял засов.

Пальцы обхватили дверную ручку, он потянул её на себя. Дверь легко распахнулась, и жрец увидел…

Не успели несчастные петли протестующе заскрипеть, как дверь с грохотом захлопнулась, и в комнату без предупреждения ворвалось с потоком холодного ночного воздуха нечто громадное и бесформенное, неясно вырисовывающееся в неровном свете печи. Затухающее пламя открыло отвратительного вида груду перьев и меха, из-под которой пронзительно и дико сверкали глаза.

Служитель Мора отпрыгнул назад с ловкостью, которая немало удивила бы его прихожан. Словно не ощущая груза прожитых лет, он проворно схватил стоящую в углу косу и, положив рукоять на костлявое бедро, развернулся, готовый вложить в удар весь свой вес. Однако прежде чем он успел что-либо сделать, чудовище сбросило с головы перепачканную копну перьев и шерсти и коротко поклонилось, коснувшись подбородком груди, как принято у северян.

Жрец увидел, что перед ним стоит человек, и быстро пришёл в себя.

— Проходите, садитесь.

Его голос зазвучал тем заученным смиренным спокойствием, которым он вот уже несколько поколений потчевал скорбящих родственников усопших.

Гость внимательно наблюдал, как жрец ставит косу обратно в угол. Его смертельно бледное лицо под ворохом грязных слипшихся волос и за клоками подпаленной бороды застыло в маске подозрения. Лишь когда гость убедился, что у жреца не было намерений нападать, он решился осмотреть келью. Его взгляд метался по голым стенам, будто бы он только и ждал, что те раздвинутся, и он окажется в ловушке.

— Вот, садитесь у огня, — повторил жрец и поспешил запереть дверь от поднявшегося ветра. Однако, когда он обернулся, мужчина всё ещё стоял посреди комнаты, настороженно втягивая носом воздух.

Хранитель тоже принюхался и тотчас пожалел об этом. Заляпанные грязью лохмотья пришельца источали мерзкий приторно-гнилой запах. Вонь была невероятно сильна и напоминала старику о некоторых его подгнивших подопечных.