Антология советского детектива-38. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Азольский Анатолий

Начал он издалека:

— Каждый живет жизнью своего поколения, а основными событиями в жизни моего поколения были революция в России, война в Испании, военные действия в Европе, в которых я принимал самое непосредственное участие… Затем были Хиросима и Нагасаки… и была борьба за мир, за запрещение ядерного оружия, в которой мы тоже принимали самое активное участие. Своим сотрудничеством с советской разведкой мы помогли предотвратить ядерную катастрофу и сохранить мир на планете Земля. Все мы — и немецкий ученый-атомщик Чарльз, и американский физик Персей, и их надежные связники Раймонд и Стар, без которых немыслимо было бы обеспечивать СССР информацией о разработках в США атомной бомбы, — делали одно благое дело. И потому мы не испытывали и не испытываем чувства горечи и разочарования за свои дела. А что касается Советского Союза, то я в целом отношусь к нему с уважением, хотя мои политические взгляды не всегда и не во всем совпадали с подходами бюрократического руководства этой страны. Нельзя не уважать Россию хотя бы за то, что она вынесла на своих плечах и после семнадцатого года, и в тридцать седьмом, и во вторую мировую войну. Это во-первых. А во-вторых, мы ведь прониклись социалистическими идеями и восхищались ими еще тогда, когда они были чистыми и правильными, это потом уже их извратили и испохабили. И виноваты во всем этом те, кто руководил страной после Ленина. А руководили ею люди с двойными душами, начиная со Сталина и кончая Горбачевым. Они прекрасно понимали, что отходят от провозглашенных Лениным принципов новой экономической политики, и все же отходили все дальше, ведя страну в тупик, к глубокому кризису…

Моррис Коэн сделал паузу, посмотрел на супругу, ожидая от нее поддержки. И дождался:

— А происходило это все потому, что в высшие эшелоны КПСС, к государственному рулю пробивались люди не по деловым качествам, а те, кто был предан этой самой номенклатуре, то есть это были такие же коррумпированные выкормыши. Пробиваясь наверх, они, как и их предшественники, не думали о своем народе и потому не делали для него действительно что-либо полезное, необходимое для нормальной жизни. Сами же партийные боссы «жировали», стремились жить по провозглашенному ими лозунгу — «по потребностям». Для них никаких запретов ни на что не существовало. Вот поэтому партийная номенклатура десятками лет поддерживала тот сталинский дух и режим, при котором никто не мог свободно мыслить или высказать открыто свое отличающееся от официальной точки зрения мнение. С такими, как известно, не церемонились, с ними всегда запросто расправлялись. А государственное образование, опирающееся только на силу и страх, на репрессии и лживую пропаганду, никогда не выдерживает внутренней напряженности. Поэтому и рухнул Советский Союз, прекратил свое существование. Гибель его наступила столь же стремительно, как и гибель Российской царской империи в семнадцатом году. А когда старые структуры стали рушиться, то, к сожалению, не оказалось ничего такого, что смогло бы скрепить новое государственное образование. Новоявленные же скороспелые демократы не были готовы к созиданию и к пониманию своей роли. Благо еще, что народ, наивно полагавший, что он победил опостылевший ему режим, поддержал новых российских лидеров. Эта поддержка была своего рода индульгенцией от всех грехов и ошибок, она, кстати, и определила особое лицемерие и цинизм сегодняшней власти, обладающей, как ей кажется, «кредитом доверия», выданным самим народом. Потому-то и преступность, и мафиозность, и коррупция, и самодурство остались в России нормой общественных отношений…

Моррис, внимательно слушавший супругу, зашевелился в кресле-коляске, осторожно переставил больные ноги, укутанные пледом, а затем мягко, неторопливо заговорил:

— Мы, конечно, верили в другой социализм и боролись в свое время не за такую убогую демократию, какая сейчас в России. Разумеется, нам сейчас обидно, что столько потрачено ума, сил, нервов и вот теперь… ушло нечто бесценное, что мы должны навсегда оставить в прошлом вместе со своими воспоминаниями молодости. Мы начинали свою разведывательную деятельность добровольно, служили Советскому Союзу преданно, не думая о славе. И даже после испытания в СССР атомной бомбы мы не порвали сотрудничества с его разведкой. Откровенно говоря, другого выбора у нас тогда уже не было, и потому мы твердо продолжали служить делу мира и быть верными той стране, на которую десять лет работали в США.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Разведка, кстати, тем и притягательна, что она требует особого, неистребимого свойства характера, данного, скорее всего, Богом — склонности к своего рода авантюризму, и даруется это далеко не каждому смертному. Дальнейшее наше участие в разведывательной деятельности на стороне СССР стало уже не добровольным делом, а обязанностью, которую надо было свято выполнять. И хотя теперь мы совсем отошли от тайных дел и не относимся уже с таким восхищением к России, как раньше, мы тем не менее не сожалеем о том, что сделали для этой страны. Оглядываясь на прожитое, на чудовищные катаклизмы уходящего столетия, свидетелями и участниками которых нам довелось быть, трудно поверить, что мы дожили до конца противоречивой советской эпохи. Эпохи, которая войдет в историю человечества как неудавшаяся попытка построить справедливое общество. За эту идею мы как раз и боролись. И мы гордимся этим и продолжаем верить в нее, потому что не сомневаемся, что люди будут и впредь стремиться с совершенствованию жизни. Общественное развитие не должно остановиться. И кто знает, возможно, в Россию еще придет настоящий социализм и подлинная демократия. Надо только не забывать, что успех любого дела определяет не трибунная болтовня российских лидеров, которые кормят народ лишь одними обещаниями и заявлениями о том, что они, мол, все могут, но им мешают политические противники. России сейчас нужно созидание, а не транжирство и распродажа сырьевых ресурсов. И нельзя, на мой взгляд, забывать о моральной чистоте общества. Да, Россию надо как можно быстрее спасать, иначе ее драма может надолго затянуться…

— А ты помнишь, что говорил по этому поводу двадцать лет назад Гордон Лонсдейл? — перебила мужа Леонтина.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он, внимательно глядя в ее светло-серые глаза.

— Гордон, как ты знаешь, был патриотом до мозга костей. Так вот, он говорил, что в России после Ленина негодные правители своими негодными методами постоянно и насильно заталкивали народ в «смирительную рубашку» испоганенного ими же самими социализма. Потому и оказался непрочным фундамент социализма, что в скрепляющем его растворе оказалось слишком много человеческой крови! Он считал, что в сердца россиян должен постоянно стучать пепел тех, кто пал жертвой Сталина — человека в галифе, сапогах и с трубкой в руке. Если люди забудут об этом, прощения им не будет. Никогда нельзя забывать, что «кулинары кровавых пиршеств «могут быть рядом с нами — этажом ниже или выше, что они ждут своего часа…

В девяностых годах Коэнов еще приглашали иногда выступить перед молодыми сотрудниками разведки, время от времени с ними консультировались, а затем из-за ухудшавшегося здоровья и преклонного возраста их стали постепенно отводить от всего этого. Они, конечно, особенно Леонтина с ее энергией и жизнелюбием, страдали сильно, но — ничего не поделаешь! Такова жизнь. В конце 1992 года, не дожив до восьмидесяти лет две недели, умерла Леонтина. Похоронили ее на Новокузнецком кладбище. После ее смерти Моррис долго находился в глубокой депрессии. Оставшись один, он потерял всякое представление о времени, запершись в своем закрытом для всех остальных мирке. Остатки жизни уходили на чтение любимых книг, которые еще как-то давали ему силы переносить одиночество. Иногда, правда, его навещали работавшие с ним в Нью-Йорке «атомные» разведчики Леонид Квасников, Анатолий Яцков и Юрий Соколов. Но в 1993 году неожиданно ушли из жизни сначала Яцков, вслед за ним Квасников.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Когда их не стало, и Моррис Коэн ощутил на своем плече прикосновение холодной руки смерти. Но она не испугала его: человеку, которому не раз доводилось сталкиваться с нею и в Испании, и на войне с фашистской Германией, и в английских тюрьмах, ничего уже не было страшно. Памятуя слова Мартина Лютера Кинга о том, что «если человек не познал, за что он готов умереть, его жизнь бессмысленна…», Моррис Коэн в последние годы начал заново перечитывать философскую литературу, задавшись целью основательно разобраться, почему идеи, за которые он боролся пятьдесят с лишним лет, и последние реальности, сложившиеся в России, так не поладили друг с другом.