Мистификация - Клиффорд Ирвинг

– Ну, на самом деле ты не сотрудник. Ты – наш автор. Ты с нами дольше, чем любой другой писатель.

– Да, заметил. Что-то они у вас не задерживаются.

Пять лет назад я сидел в этом офисе, просматривал гранки своего романа "38-й этаж", когда меня пригласили наверх, на корпоративную рождественскую вечеринку. В тот день я не успел побриться, вдобавок надел растянутый шерстяной свитер с кожаными заплатками на локтях и мешковатые вельветовые штаны. Именно тогда я в первый раз увидел Хэрольда Макгро, президента компании "Макгро-Хилл", одного из двух подразделений "Макгро-Хилл инкорпо-рейтед". Тот подозвал Эда Куна, в ту пору главного редактора отдела распространения, и указал на меня.

– Я думал, политика компании, – сказал он укоризненно, – предусматривает пункт, по которому сотрудники обязуются носить пиджаки и галстуки. Этот молодой человек выглядит как бомж.

– Это писатель, – объяснил Эд Кун. – Он для нас пишет.

– О! – удивился Хэрольд. – Хотелось бы с ним познакомиться.

Вот так нас представили друг другу.

В это февральское утро я легким ветерком пронесся по офису Беверли Лу, на ходу перебрасываясь парой фраз со знакомыми секретарями и машинистками.

Мы уже успели повидаться прошлым вечером, пропустить по паре бокалов, и теперь Беверли сопровождала меня в зал, где в просторном угловом офисе с шикарным видом на Уолл-стрит и Гудзон заседал Альберт Левенталь, вице-президент и глава отдела распространения, – маленький, элегантный, коричневый, как орех, человек с безупречной и заслуженной репутацией в книжном бизнесе, которому остался всего год до пенсии. У Альберта был острый, суховатый склад ума, но в голосе постоянно чувствовалась дрожь, а под приятной улыбкой скрывалась тень беспокойства, как будто он чувствовал, что мир готов обрушиться на него в любой момент.

Прозвучали положенные соболезнования по поводу кончины моей матери, а затем мы перешли прямо к делу.

– Чего я не понимаю, – проницательно заметил Альберт, – так это почему такой человек, как Ховард Хьюз, всю свою жизнь избегавший публичности, неожиданно захотел написать свою автобиографию. И почему, при всем моем уважении к вашим писательским талантам, он избрал для этой цели именно вас.

– Он должен был кого-то выбрать, – сказал я, деликатно пропустив мимо ушей первый вопрос – И кого бы он ни выбрал, вы все равно спросили бы: "Почему именно он?"

Беверли пришла ко мне на помощь:

– Альберт, совершенно очевидно, что он не стал обращаться к кому-нибудь знаменитому, Норману Мейлеру например. Тогда книга будет не Хьюза, а Мейлера. Клифф – прекрасный выбор. Он профессионал. Исполнителен. Знает, как держать в узде свое эго.

– Звучит разумно, – нерешительно согласился Альберт. – Ну что ж, давайте посмотрим эти знаменитые письма.

Я достал листки из потрепанной папки и бросил на содержащийся в образцовом порядке стол главного редактора. Тот вместе с Беверли Лу принялся тщательно читать их.

– Вот это уже весомо, – заметила Беверли. – Не похоже на розыгрыш. Они от Хьюза.

Альберт продолжил чтение.

– Откуда ты знаешь?

– Во-первых, он всегда пишет письма на этой желтой линованной бумаге. Во-вторых, я узнаю его почерк. В журнале "Лайф" была фотография длинного письма Хьюза, в котором он приказывал уволить этого парня, Роберта Майо. Я видела его. Именно так он и пишет, близко к полям.

– У тебя есть этот номер "Лайф"?

– Нет, но постараюсь найти. Дай мне прочитать, пожалуйста.

Альберт Левенталь закончил.

– Я оставлю их себе, – сказал он. – Теперь понятно. Нужно только прочитать эту часть. Хьюз пишет: "Я не всегда безразличен к тому, что журналисты пишут обо мне..." А затем продолжает: "Мне бы не хотелось умереть, не прояснив определенные недоразумения и не рассказав правду о моей жизни. Бессмертие, о котором вы любите говорить, не интересует меня, по крайней мере, не в этом мире. Я верю в обязательства. Я сожалею о многих поступках, совершенных мною в прошлом, но практически не стыжусь их".

– Очень интересно, – заметила Беверли, – особенно там, где он пишет "не в этом мире".

Мне тоже так казалось, поэтому я и сочинил эту строчку.

– Ну, тут все ясно. – Альберт постучал по пачке линованной желтой бумаги. – И он говорит об этом достаточно красноречиво, с достоинством. Он болен и хочет наконец-то рассказать о себе правду.

– Я тоже так думаю, – встрял я.

Я также предоставил "Макгро-Хилл" отпечатанные первые черновые наброски моих ответов Хьюзу и пояснил, что оригиналы написаны мной от руки. Как мне кажется, это надлежащий жест, принимая во внимание трудоемкие упражнения Ховарда с ручкой и его нежелание воспользоваться услугами секретаря. Что чрезвычайно меня удивило, так это тот факт, что никто не поинтересовался, на какой адрес я посылаю письма или какой штемпель стоял на конвертах, пришедших от Хьюза. Если бы они сделали это, то мне бы пришлось придумывать ответы экспромтом. Но восторг от открывающихся перспектив был так велик, что подобные ошибки вполне понятны. Мое первое апокрифическое письмо датировалось 4 января:

После своей доброжелательной записки Вы можете посчитать последующие слова несколько самонадеянными, но я – писатель и не могу не думать, как писатель. Я осведомлен о Вашей репутации и постоянной заботе о сохранении тайны своей личной жизни; но это само по себе может привести к значительному недопониманию человеческой жизни и мотивов такого поведения, не принимающего в расчет общественное мнение. Ваша жизнь – те детали, что лежат на поверхности, почерпнутые из слухов и газетных статей, как бы ни были они искажены, – зачаровывает меня. Очевидно, правда еще более поразительна и заслуживает (хотя и редко достигает) последнего слова для окончательного бессмертия. Вы когда-нибудь рассматривали возможность создания своей авторизованной биографии? Я посчитаю честью для себя написать эту книгу...

Затем, после получения утвердительного ответа 28 января, я снова отправил письмо:

В первую очередь, я должен Вам сказать, что не могу быть более польщенным и одновременно удивленным Вашим согласием на мое предложение. Но, скорее всего, Вы и так знаете это. Наш разговор по телефону также был примечателен; после него многие вещи стали казаться мне более реальными, и я надеюсь, что, как Вы сказали, мы снова поговорим через несколько дней...

Что касается публикации, я бы выбрал издательство "Макгро-Хилл". Это выдающаяся, престижная и консервативная компания, достаточно большая, чтобы справиться, как мне кажется, с главным событием года на книжном рынке. Кроме того, у меня с ними хорошие отношения, являющиеся результатом долгого и плодотворного делового сотрудничества. Уверен, что они смогут обеспечить абсолютную секретность на время нашего с Вами сотрудничества... Прежде чем связать себя какими-либо обязательствами, они, как и любое другое издательство, несомненно хотели бы видеть некое письменное соглашение между нами, которое включало бы официальное разрешение на публикацию с Вашей стороны и условия сотрудничества, так как основная ценность будущей книги будет заключаться в том, что это авторизованная, точная и полностью лишенная цензуры биография, а не очередное собрание заказных статей и нелепых сплетен. Я также считаю, что краткое предисловие или введение к книге, написанное Вами лично, полностью прояснит ее замысел. Но это мы можем обсудить позднее...

– Поразительно. – Альберт Левенталь нервно затянулся сигаретой. – Ну, скажу я вам, если вы все-таки встретите этого человека и он захочет говорить, то это будет просто сенсация. Но если он уделит вам только два или три часа своего времени, а потом заявит: "Иди и пиши", то это будет плохо. А такой вариант вполне возможен. Хьюз – крайне непредсказуемый человек, ну, не вам это рассказывать. Он когда-то, давным-давно, покупал яхту у моего отца, и с ним было практически невозможно иметь дело. Постоянно менял свои решения.

– Не могу ничего обещать, – подстраховался я, – но сделаю все от меня зависящее.

– А чего он хочет от нас? Миллион долларов?

– Я сказал ему, что подобные условия не рассматриваются. Пришлось рассказать ему парочку удручающих историй о бедствующем издательском бизнесе...

– Мы сделаем предложение, – прервал Альберт с легким раздражением в голосе. Он передал письма мне. – Вы зависите от них. Смотрите не потеряйте. Даже если затея с книгой провалится, одни эти письма стоят около двадцати пяти тысяч долларов.

– Надо заставить его написать побольше, – засмеялся я. Беверли и Альберт рассмеялись в ответ.

Женщина за стойкой в приемной редакции "Лайф" покачала головой:

– Мы не храним старые выпуски наших журналов. Дело пошло бы быстрее, если бы вы знали дату. Тогда мы смогли бы найти для вас эту статью.

– Это был недавний номер.

– Попробуйте в книжном магазине "A&S", он находится на углу Восьмой авеню и Сорок третьей улицы.