Преследуя Аделайн (ЛП) - Карлтон Х.Д.

Чувствуя себя не в безопасности, я забираю розы, бросаюсь внутрь, захлопываю дверь и запираю ее. В букете аккуратно лежит одна черная открытка. Я вижу, что на ней золотым почерком выведено что-то вроде каллиграфии.

Мои глаза расширяются, когда я настороженно смотрю на записку. Это будет первое настоящее сообщение, которое я получу от преследователя. Часть меня с тревогой ждала этого, надеясь, что они скажут мне, что им от меня нужно.

Он или они?

И теперь, когда оно здесь, я хочу разорвать его на кусочки и жить в блаженном неведении.

К черту, я, наверное, умру от сожаления и любопытства, если не прочту ее.

Дрожащими руками вырываю открытку, открываю ее и читаю:

Я скоро увижу тебя, маленькая мышка.

Ладно, я могла бы прожить и без этого.

Я имею в виду, маленькая мышка? Это явно человек, преследующий меня, и он, должно быть, сломал себе голову. Очевидно, так оно и есть.

Он.

С отвращением я достаю телефон из заднего кармана и звоню в полицию. Я действительно не хочу иметь с ними дело сегодня вечером, но должна сообщить об этом.

Я не настолько наивна, чтобы думать, что они спасут меня от тени, которая привязалась ко мне, но будь я проклята, если после смерти стану какой-то неразгаданной загадкой.

Мягкий, но настойчивый стук вибрирует в моей входной двери. Мое сердце почти инстинктивно пропускает несколько ударов, когда я слышу шум в поместье.

Конечно, это не может быть здоровым. Может быть, я съем немного чипсов. Говорят, они полезны для сердца, верно?

Я подхожу к окну рядом с дверью и заглядываю через занавеску, чтобы посмотреть, кто там.

Я стону. Хочу почувствовать облегчение от того, что за моей дверью не стоит какой-то жуткий чувак с пистолетом в руках и говорит о том, что если он не может получить меня, то никто не сможет. Правда, хочу.

Поэтому мне лишь немного грустно от того, что это не настойчивая тень, готовая покончить с моей жизнью.

С тяжелым вздохом я распахиваю дверь и встречаю Сарину Рейли — мою мать. Ее светлые волосы убраны в шиньон, тонкие губы накрашены розовой помадой, а глаза льдисто-голубые.

Она такая чопорная и правильная, а я… нет. Там, где она держится с царственностью и грацией, у меня есть ужасная привычка ссутулиться и сидеть с открытыми ногами.

— Чем я обязана, мама? — сухо спрашиваю я. Она фыркает, не впечатленная моим отношением.

— Здесь холодно. Разве ты не собираешься пригласить меня войти? — фыркает она, нетерпеливо махая рукой, чтобы я подвинулась.

Когда я неохотно отступаю в сторону, она проталкивается мимо меня, оставляя за собой шлейф духов Chanel. Я вздрагиваю от этого запаха.

Моя дорогая мама оглядывает поместье, на ее исхудавшем лице заметно отвращение.

Она выросла в этом готическом доме, и темнота интерьера, должно быть, повлияла на внутренности ее сердца.

— У тебя появятся морщины, если ты будешь продолжать так смотреть на дом, — говорю я, закрывая дверь и проходя мимо нее.

Она злится на меня, ее каблуки щелкают по клетчатой плитке, пока она идет к дивану. Камин пылает, свет приглушен, создавая уютную атмосферу. Скоро начнется дождь, и я очень надеюсь, что она уйдет к тому времени, и я смогу спокойно насладиться ночью с книгой и раскатами грома.

Мама изящно сидит на диване, примостившись на самом краешке.

Если я толкну ее, она упадет.

— Всегда приятно, Аделайн, — вздыхает она, ее тон высокий и властный, как будто это просто еще один день, когда она была большим человеком.

Этот вздох. Фон всего моего детства. Он наполнено разочарованием и оправданными ожиданиями одновременно. Я никогда не разочаровываюсь в том, что разочаровываю ее, я думаю.

— Почему ты здесь? — спрашиваю я, сразу переходя к делу.

— Разве я не могу навестить свою дочь? — спрашивает она с ноткой горечи в голосе.

Мы с мамой никогда не были близки. Ей было неприятно, потому что мы с Наной были близки, в результате чего я часто выбирала ее, а не маму. В спорах и там, где я проводила большую часть времени, когда росла.

В ответ я затаила обиду, потому что меня заставляли чувствовать, что я не могу выбрать ее. Потому что если бы я это сделала, то была бы вознаграждена очередным подленьким замечанием о том, что я съем еще одно печенье, которое не могу себе позволить.

Она жаловалась, что моя задница станет слишком толстой, но она не знала, что именно этого я и хотела.

По сей день эта женщина не понимает, почему она мне не особенно нравится.

— Ты здесь, чтобы попытаться убедить меня, что я зря трачу свою жизнь, живя в старом доме? — спрашиваю я, бросаясь в кресло-качалку у окна и ставя ноги на табурет.

В таком же, как у моей прабабушки, меня обычно преследуют.

Сидя в этом кресле, я вспоминаю прошлую ночь, жуткую записку и ответы на два вопроса полицейского, прежде чем он сказал, что сохранит ее для улик и составит отчет.

Пустая трата времени, но, по крайней мере, полиция будет знать, что это была нечестная игра, если я окажусь мертвой где-нибудь в канаве.

— У меня сегодня день открытых дверей в городе. Я решила заехать и увидеть тебя заранее.

А. Это все объясняет. Моя мама не стала бы ехать целый час, чтобы навестить меня только для того, чтобы устроить чаепитие и поиграть в доброту. Она была в городе, поэтому решила прийти прочитать мне лекцию.

Хочешь знать, почему поместье Парсонс заслуживает того, чтобы его снесли, Аделайн? — спрашивает она, в её тоне сквозит снисходительность. Она говорит так, будто собирается меня учить, и внезапно я чувствую себя очень настороженной.

— Почему? — тихо спрашиваю я.

— Потому что в этом доме погибло много людей.

— Ты имеешь в виду пятерых строителей во время пожара? — спрашиваю я, вспоминая историю, которую бабушка рассказывала мне в детстве о том, как поместье Парсонс загорелось и погибло пять человек. Им пришлось разобрать обугленные кости и начать все заново. Но призраки тех людей все еще живут — я просто знаю это.

— Да, но не только они.

Она пристально смотрит на меня, пока моя нерешительность усиливается. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть в окно рядом со мной, размышляя о том, стоит ли мне заставить ее уйти сейчас. Она собирается сказать мне что-то судьбоносное, а я не уверена, что хочу это услышать.

— Тогда кто еще? — наконец спрашиваю я, приковав взгляд к маминому блестящему черному Лексусу, припаркованному снаружи. Шикарный. Настолько шикарный, что это кажется издевательством. Разительное отличие от этого старого дома, как будто говорит, что я лучше тебя.

Работа агента по недвижимости хорошо оплачивается. Когда я родилась, она хотела быть мамой, сидящей дома. Но с учетом того, что с возрастом наши отношения испортились, эта идея отпала, и она решила стать одним из лучших продавцов в Вашингтоне.

Честно говоря, я горжусь ее достижениями. Мне бы только хотелось, чтобы она чувствовала то же самое по отношению к моим.

— Твоя прабабушка, Джиджи, — объявляет она, вырывая меня из моих мыслей. Моя голова поворачивается к ней, шок пронизывает меня. — Она не только умерла в этом доме, Адди, но и была убита здесь. — Я не смогла бы удержать свой рот закрытым, даже если бы попыталась.

Я подпрыгнула вверх, и кресло-качалка резко ударилась о стену позади меня.

— Она не убита, — отрицаю я. Но если моя мать хоть что-то из себя представляет так это то, что она не лгунья.

Бабушка часто говорила о Джиджи. Ее мать была всем ее миром. Но она определенно никогда не говорила мне, что Джиджи была убита. Я лишь однажды спросила о ее смерти, и бабушка лишь сказала, что она умерла слишком рано. После этого бабушка замкнулась и больше ничего не говорила.

В то время я была слишком молода, чтобы задумываться об этом. Я просто решила, что она все еще страдает, и оставила все как есть. Мне и в голову не приходило, что смерть Джиджи была трагической.

Она вздыхает.

— Вот почему у твоей бабушки всегда была эта странная… одержимость поместьем. Она была молода, когда это случилось. Ее отец, Джон, больше не хотел иметь ничего общего с этим местом, но бабушка закатила самую большую в мире истерику и заставила его остаться в доме, где была убита его жена. — Она взглянула на меня, заметив на моем лице умиленное выражение от ее оскорбления. — Это были слова моего дедушки, а не мои. По крайней мере, насчет истерики. В любом случае, как только она стала достаточно взрослой, он отдал его ей и съехал, а она продолжила жить в поместье, как ты уже знаешь.