Дистанция - Луна Мейсон

Келлер

Лука заебал. Именно сейчас ему нужно заявить о себе, разговаривая со мной, как с каким-то лакеем. Не поймите меня неправильно, я люблю этого человека как брата. Черт, он единственный брат, который у меня когда-либо был, приемный или нет. Но если серьезно, я мог бы врезать ему прямо в челюсть за то, что он помешал. Не говоря уже о том, чтобы намекать о том, чтобы я ему передал Сиенну для его удовольствия. Подумай еще раз, ублюдок.

Ему нужно помнить о том, что я ему чертовски нужен. Он завоевал свой титул в мафии, используя своего безжалостного силовика в маске, чтобы вселять страх в любого, кто встанет ему поперек дороги. Я монстр, которого он выпускает на волю в тени, причина, по которой его банда остается на вершине цепочки.

Никто за пределами ближайшего окружения не знает, что следующий бесспорный чемпион в супертяжелом весе также является их силовиком в маске.

Дверь моего кабинета захлопывается за мной. Может быть, оно стоило того, чтобы остановиться, когда мы это сделали, и хорошо, говорю я себе. Я, блядь, не могу овладеть ею, но после того, как я ее попробовал, я не знаю, смогу ли остановиться. Моя аддиктивная личность(прим. у таких личностей возникает феномен «жажды острых ощущений», характеризующийся побуждением к риску) берет надо мной верх, и обычно мне нужно причинить боль и выпустить наружу свой глубоко укоренившийся гнев. Но с ней она превратилась в совершенно новую зависимость от самой себя, которую мне нужно остановить, пока она не зашла слишком глубоко.

Я провожу руками по лицу, прежде чем войти в комнату. Я не могу позволить ему увидеть, то как она впечатлила меня. Последнее, что мне нужно, это чтобы Лука вынюхивал. Проходя в VIP-зал клуба, я замечаю его в дальнем углу, развалившегося так, словно это место принадлежит ему. Он затягивается сигаретой и потягивает виски, его взгляд прикован к грудастой блондинке-официантке. Заметив меня, он ухмыляется и подзывает к себе легким движением запястья. Что, черт возьми, с ним сегодня происходит?

— Да, брат? — Спрашиваю я, сохраняя нейтральный тон, мои кулаки прижаты к бокам.

Он медленно стряхивает пепел с сигареты и подносит ее обратно к губам, не поднимая на меня взгляда; он зол.

— У меня есть для тебя работа. Если бы ты ответил на свой гребаный звонок, мне бы не пришлось тащиться от Мелиссы, чтобы приехать сюда — очень эгоистично с твоей стороны, брат.

— Я чертовски занят, — выплевываю я. — Оглянись вокруг, брат. Сегодня вечер открытия моего клуба. В том же клубе, через который я позволяю тебе переводить твои гребаные деньги, помнишь это? Я чертовски занят. Тебе придется найти кого-нибудь другого. — У меня нет времени на это дерьмо сегодня вечером.

Он запрокидывает ко мне голову и бросает сигарету в пепельницу. Дым застилает его лицо, когда он наклоняется вперед, упираясь локтями в колени.

— Я, блядь, больше никому в организации не доверяю, ты это знаешь. Им нужно понять, что я их гребаный босс, но они идут против меня на каждом шагу. Я, блядь, больше не могу иметь дело с их дерьмом, и мне надоело ходить по яичной скорлупе. Мне нужно сделать заявление; они выслушают меня или сдохнут к чертовой матери.

Мне уже не нравится, к чему это клонится. Нытье Луки — худший вид, и, кажется, в последнее время это случается все чаще.

— Ранее сегодня Данте застукали на встрече с Фальконе. Я слышал, это тоже не в первый раз. Он думает, что может переступить через меня. Ему нужно преподать гребаный урок. Мне нужно, чтобы ты отправил сообщение. Этих ублюдков нужно срочно поставить в строй, и вам нужно это сделать. Тебе нужно вселить в них страх Божий, чтобы доказать, что мы управляем этой бандой, а не они. Моего отца больше нет, и им, блядь, нужно с этим смириться. Прошло уже шесть гребаных лет.

И вот оно. Он хочет, чтобы монстр вышел и поиграл. Чертовски рад. Мне нужно отвлечься, и я не могу придумать лучшего способа закончить вечер, чем вырвать язык из нескольких задниц. Забудь об этом. Я бы предпочел погрузить свой член в сладкую киску Сиенны, но я возьму то, что смогу получить.

— Хорошо, напиши мне адрес, и я сейчас уеду. Я смотрю, как он достает телефон из кармана и нажимает на экран.

— Спасибо, брат. Я твой должник. В его тоне слышна искренность.

— Конечно. Ты знаешь, что я обязан тебе жизнью. Но помни о нашем уговоре. Я хочу уйти, как только все уляжется. Я выигрываю свой бой и иду сам. Так что тебе лучше использовать меня, пока можешь, — говорю я с усмешкой.

Хочу. Я обязан этому ублюдку жизнью. Если бы шесть лет назад не он, взявший верх над мафией и утащивший меня с улиц и финансировавший мою боксерскую карьеру, я был бы сейчас либо в тюрьме, отбывая пожизненный срок, либо мертв. Так что быть его силовиком вряд ли достойно того долга, которым я перед ним в долгу, но мы справляемся с этой работой. У меня много гнева, от которого мне нужно избавиться, а ему нужен кто-то на улицах; где-то, с кем я заодно. За шарадой с ролью босса Лука — отражение меня, сердитого приемного ребенка, борющегося за то, чтобы чего-то добиться в своей жизни. Он никогда не планировал — черт возьми, он никогда, блядь, не хотел руководить мафией, но неизвестные семейные связи означали, что он должен был это сделать. Неудивительно, что остальная часть мафии взбешена после многих лет работы и убийств на его отца. Но Лука — боец, и он выполняет свой долг, даже если это означает, что мне придется выйти и выполнить большую часть его гребаной грязной работы.

То же самое было, когда мы были детьми на улице. Лука мог затеять драку, но он никогда не был хорошим бойцом. Он всегда был мозгом. Я всегда был там, на заднем плане, чтобы выбить дерьмо из любого, кто расстроил моего брата. И все же, четырнадцать лет спустя, мы все такие же. Прямо сейчас ставки намного выше, и это намного мрачнее, чем уличная драка.

— Конечно, брат, ты знаешь, что я выполню свою часть сделки —. И я верю ему, я должен. Он — моя единственная семья, независимо от того, мафиозная она или нет.

Когда я поворачиваюсь, чтобы уйти, он, наконец, спрашивает. — Что это