Божественный и страшный аромат (ЛП) - Роберт Курвиц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чары рассеиваются, и синапсы в мозгу у Йеспера тут же вспыхивают электрическими сигналами, не позволяя замешательству проступить на его лице.
— Revacholiere, — торжественно произносит он и с видом знатока добавляет: — Granate, номер три. Очень хороший выбор: сильные ноты, натуральные масла; ягоды можжевельника придают более воздушное звучание… Да, отличный выбор, что я могу сказать. Анни, твои?
Йеспер не спеша, с достоинством садится. Хан и Тереш с тревогой поглядывают в сторону девочек — особенно Анни, с улыбкой облизывающей лаймовое мороженое.
— Мои, — немного резко отвечает она, но продолжает уже более учтиво: — У тебя ведь мама занимается парфюмерией, да?
— Ну, сейчас она ее больше ввозит, чем делает. Но у нее есть сертификаты и всё такое. Знаешь, я был на парфюмерной фабрике в Ревашо́ле и видел, как дистиллируют Granate.
— Ты бывал в Ревашоле?! — Даже Шарлотта впечатлена. В школе для них она, с ее модной одеждой и друзьями-старшеклассниками, что-то вроде богини. И сейчас глаза богини широко раскрыты от удивления. У Йеспера краснеют уши.
— Один раз — мамины коллеги пригласили ее на экскурсию.
Теперь, когда главная опасность позади, Терешу кажется, что Йеспера пора вернуть на землю:
— То-то от тебя цветочками пахнет!
Крошка Май у него на плечах звонко хохочет, что бы он ни сказал. Ему повезло. Тереш никогда не думал, что умеет ладить с малышней, но теперь этот дар и безумный прыжок держат его на плаву уже три четверти часа. От Хана никакого толку. Он пропускает почти все пасы, которые дает ему Тереш, а если не пропускает — то не бьет по мячу, а только мямлит.
Анни садится на покрывало рядом с красным как свекла Йеспером.
— А по-моему, от Йеспера приятно пахнет. Уж точно не носками и не этой раздевалкой.
— У вас там просто жуть, — мягко говорит Молин.
— Это всё фон Ферсен, — Хан забивает свой первый гол в игре. — Уф-ф… у Ферсена какие-то особые спортивные носки. От них такая вонь, просто ненормальная.
Тереш вздыхает с облегчением. Они надолго застряли в очереди за мороженым. Что Хан, что Тереш даже в спокойной обстановке не бог весть какие собеседники, а план Тереша был в том, чтобы до прихода Йеспера хоронить любые упоминания бинокля под словесной лавиной. К счастью, Май, сидевшая у него на закорках, болтала без умолку и всех смешила.
Теперь же он решает, что с него хватит. Он ссаживает с себя Май и, многозначительно подмигнув Йесперу, как бы невзначай говорит:
— Ты всё забрал? Сигареты? Бинокль?
Но Анни-Элин не ведется на сигареты:
— А что вы там делали с этим биноклем? Мы еще вчера заметили, что там всё время что-то блестит — как зеркальце. Страшно интересно!
— Да так, на птиц смотрели. Там гнездится пара орланов-белохвостов… — едва успевает начать Тереш, как Молин усмехается, показывая острые зубы:
— На птиц, значит?
Сидящая рядом с Йеспером Анни хихикает, а злая богиня Шарлотта ехидно замечает:
— Да, такое наблюдение за птицами популярно у джентльменов в это время года.
Йеспер снова заливается краской, но где-то глубоко под веснушками Мачеека поднимает буйную голову Франтишек Храбрый. Пора! И вот он уже рвется вперед, презрев осторожность, к самой манящей, самой невероятной из наград. Так уж ведется у нас, у гойко: всё или ничего.
— Gołąbeczko moja, — весь Тереш Мачеек превращается в самую обаятельную из улыбок, — раз так, то мы видели самых редких пташек.
Как часто для нас, немытых гойко, «всё или ничего» оборачивается ничем. Но не в этот день. В жаркий солнечный день, двадцать лет назад. Szar-lot-ta! Ее плечи приподнимаются, ключицы вырисовываются под кожей. Под изгибами бровей, в холодных зеленых глазах, на микросекунду загорается улыбка, свет далекой звезды. Эта улыбка — для Тереша.
Она говорит: «Шанс!»
Как же Тереш счастлив! До чего хорошо всё складывается! Проходят часы, тени растут, белый песок становится сначала желтым, потом оранжевым и полосатым. Девочки набрасывают пляжные покрывала на плечи, маленькая Май зевает и засыпает под полотенцем. Ветер успокаивается и затихает совсем. Королевство. Вдалеке у остановки кружат конки. Слышен стук колес по рельсам, из чьего-то двора доносится музыка. Пляж пустеет, синее небо начинает становиться фиолетовым с одного края. Тереш рассказывает девочкам о дипломатической вилле отца, о планах на лето, о том, что они собираются делать завтра. Тени пляжных кабинок растягиваются и ползут по песку, будто стрелки часов. Длинные облака нависают над водной гладью перистыми животами, небо у горизонта линяет в бирюзовый, пурпурный, прохладный темно-оранжевый. Молин примеряет очки Хана, а Хан надевает большие солнечные очки Молин и ничего в них не видит. Только девчачьи силуэты, от которых кружится голова, мерцают внутри — как огоньки свечей, только темные.
— Принесите сидра! — кричит Анни-Элин из дверей последнего трамвая. Четверка серых лошадей трогается с места, салон трамвая в сумерках светится желтым, и Май в белом платьице с ангельскими крыльями дремлет на коленях у Молин. Волшебная палочка доброй мачехи падает из ее рук на усыпанный песком пол.
Трое мальчишек на остановке смотрят друг на друга, разинув рты, пока трамвай не скрывается за холмом.
Теплое кисловатое дыхание колышет белую гостиничную простыню возле рта Продавца линолеума.
Продавец линолеума. Продавец линолеума. Продавец линолеума. Левой рукой он затягивает у затылка петлю из простыни у себя на шее. Узел тщательно продуман и надежно завязан. Прохладный воздух проникает в номер отеля «Хавсенглар» на восьмом* этаже сквозь приотворенную балконную дверь. С этого балкона открывается отличный вид на ночной пляж. На застеленном циновкой балконном полу лежит снятый со штатива телескоп защитного цвета. Скаутская модель. На окуляр установлена фотоприставка. Балкон, и только этот балкон, а не соседняя комната и не коридор, потому что там Продавцу линолеума уже не нравится…
Потому что только здесь, на этом балконе, он ясно слышит тяжкое дыхание зла.
Вечер, двадцать лет спустя.
У зарешеченного окна комнаты для допросов Видкун Хирд презрительно разглядывает агента Международной полиции. Жалкое зрелище. Хирд одет в свой серый тюремный комбинезон. На светоотражающей полосе имя «Видкун Хирд» и номер с инициалами. Агент снимает пиджак и небрежно бросает его на подоконник. На его рубашке под мышками пятна пота. Движения рассогласованы. На груди у него свеженапечатанный разовый пропуск с идентификационным кодом.
Гудит вентилятор.
— Э, да
