За секунду до взрыва - Ридли Пирсон

Они проделывали все это вместе уже в течение нескольких недель. Прогресса почти никакого. А для Дэггета было настоящим мучением наблюдать за безжизненными ногами сына. Вон… болтаются, как у тряпичной куклы. Правда, с тех пор Дункан уже набрал вес. Руки, конечно, надо еще развивать. Теперь, после настоятельных просьб отца, Дункан начал понемногу упражняться с гантелями. Сегодня Дэггету даже показалось, что силы у парня немного прибавилось, и он не замедлил сказать ему об этом.

— Давай еще, — попросил Дункан.

Вместе они подтянулись пять раз, и Дэггет опустил сына в коляску.

— Чтобы добиться, надо стараться, — сказал Дэггет, цитируя своего отца; тот не уставал это повторять на протяжении многих лет. Надо, чтобы и у Дункана эти слова засели в голове. Многое ведь идет от головы, даже в физических упражнениях.

С другой стороны дома появилась Кэри. Каштановые волосы убраны в простой пучок, снежно-белое платье из египетского хлопка оттеняет загорелую до черноты кожу, сандалии болтаются на ногах — хлоп-хлоп. Дэггету даже стало немного не по себе, уж слишком хорошо она выглядела. И конечно же, знала об этом. Ну зачем она так потрясно выглядит! Это, наверное, тоже проявление недавно обретенной независимости. У нее были свои представления о том, какой должна быть их совместная жизнь, а его служба в ФБР и в особенности охота за виновниками катастрофы с самолетом 1023 никак в эту схему не укладывались. Она настаивала, что ему с его способностями надо идти работать в частный сектор; там ему платили бы в два-три раза больше. Она хотела, чтобы они поженились, имели общих детей и уехали бы из Вашингтона. Она все это ему высказала однажды теплой лунной ночью, примерно недели три назад. Натолкнувшись на его сопротивление, она вся сжалась, натянулась, как струна. А потом ударилась в эту самую независимость. Решила, наверное, что так скорее настоит на своем. За последние шесть дней она всего лишь один раз осталась ночевать в его доме. А любовью они не занимались с той самой ссоры.

Сейчас он заметил, какая у нее легкая походка, как идет ей это белое платье и загар. Но, странное дело, его это не возбуждало. С каждой проведенной в разлуке ночью ее власть над ним шла на убыль. Они все больше отдалялись друг от друга. И к своей цели она ни на шаг не приблизилась: Дэггет и слышать не хотел, чтобы уйти в частный сектор.

Сейчас он чувствовал, что почти боится ее.

Дункан оглянулся, потом поднял голову и посмотрел на отца.

— Пап, будь с ней поласковее.

Здесь пахнет заговором, подумал Дэггет, смешанным с ароматом духов…

— Привет, ребятишки, — проговорила Кэри, подойдя к ним. Потом, обращаясь к Дэггету, — что это я такое слышу насчет Сиэтла? Я думала, мы все вместе едем на побережье.

— Я тоже так думал, — произнес Дункан.

Ага, значит, это действительно заговор. Теперь она решила использовать его собственного сына против него же.

— Долг призывает, — коротко ответил Дэггет, стараясь подавить гнев.

— Никакой это не долг, — резко произнесла она. В глазах ее сквозило раздражение. — Каждое региональное отделение само проводит расследование на своей территории. Ты сам мне тысячу раз это объяснял. Может быть, ты добровольно взял на себя эту обязанность? Тогда так и скажи.

— Да, скажи, — в тон ей проговорил Дункан.

— Да вы что, репетировали, что ли? — Тут он вспомнил разговор с Глорией несколькими часами раньше и почувствовал, что его загнали в угол.

— Ты ведь обещал нам эти выходные! Или твое слово уже ничего не значит?

— Что я должен на это ответить?

Кровь бросилась ей в лицо.

— Продолжай упражняться, — сказала она Дункану и, сжав Дэггета за локоть, повлекла за собой. Они отошли за угол. — Ты не можешь так поступить! Ты сам настроил его на эти выходные. Единственное время, когда он может побыть на воде. А теперь, когда он только об этом и мечтает… Ты что, не понимаешь, какую боль причиняешь собственному сыну?

— Минутку. — Он высвободил локоть из ее руки. — Если я правильно понял, ты говоришь о моем сыне?

— Ну кто-то же должен тебе это сказать. Он все свое время проводите семидесятилетней старухой, которая и передвигается-то с трудом. Ты считаешь, это способствует его развитию?

— Это временно.

— Нет ничего более постоянного, чем временное, ты знаешь?

— Там убили человека.

— Ты наверняка сам туда напросился. Может быть, даже настаивал. Там могли бы обойтись и без тебя. Ну скажи, что я не права!

— Ты права. Ты трижды права, если счет для тебя так важен.

Она его поймала, и он почти ненавидел ее за это. За этот тон, за это отношение к его делу. В особенности же за то, что она была целиком и полностью права.

— Меня больше всего волнуют эти выходные, Кэм. Ну ладно, ты не хочешь видеть меня, пусть будет так. Но Дункан! Не отнимай у него эту радость. Ну откажись от Сиэтла. Поезжай с Дунканом на побережье. Ну побудь с ним хоть немного!

— Я ведь проводил время с сыном и до того, как появилась ты.

Эти слова решили все. Она повернулась и побежала прочь. Остановить ее, вернуть! Однако он остался стоять на месте.

— Счастливого пути, па! — проговорил Дункан, повиснув на перилах.

— Дунк, произошло убийство. Это действительно очень важно! — прокричал Дэггет уже с другого конца лужайки.

— Давай-давай поезжай! — крикнул в ответ сын.

И он поехал.

Глава четвертая

Субботним утром 25 августа — почти через две недели после взрыва в вашингтонском аэропорту — Дэггет стоял в вестибюле регионального отделения в Сиэтле. Он сразу узнал среди присутствующих лейтенанта полиции Фила Шосвица, еще до того, как их представили друг другу. У Шосвица были большущие темные глаза и изможденное, слишком бледное лицо — по-видимому, результат долгих часов, проведенных в кабинете за письменным столом. На нем была белая рубашка с помятым галстуком, на ногах — поношенные туфли на резиновой подошве со стоптанными каблуками. Шосвиц смотрел прямо на Дэггета — он, как видно, тоже сразу различил агента ФБР своим наметанным глазом. Они пожали друг другу руки и представились. После первых же слов Шосвица — было что-то такое в его манере говорить — Дэггету показалось, что когда-то этот человек не лишен был чувства юмора. И, может быть, даже сохранил кое-что до сих пор.

— Едем прямо в центр «Данинг», — проговорил Шосвиц тоном, не терпящим возражений. — Машина уже ждет.

Они вышли на улицу. Прохладный воздух Сиэтла, казалось, можно было пить… Над ними проехала вагонка подвесной дороги; из окон выглядывали оживленные лица туристов. Мимо проковылял какой-то забулдыга в лохмотьях, держа в руках дымящуюся чашку кофе. Налитые кровью глаза смотрели прямо на Дэггета… а вернее, сквозь него.

— Вы здесь когда-нибудь уже бывали? — спросил Шосвиц с некоторым удивлением.

Дэггет повернулся к нему левым ухом.

— Да, я был сюда когда-то откомандирован. Давно… сто лет назад. Познакомился здесь со своей женой. В баре мы с ней познакомились. Я даже помню до сих пор, какой там играл оркестр. — На какое-то мгновение он вдруг вспомнил все так ясно, как будто вновь очутился в том баре. — Смешно, — медленно произнес он, — какие мелочи иногда запоминаются.

Шосвиц кивнул с печальной полуулыбкой.

— Все еще женаты? — спросил он.

«Надо повесить бирку на рукаве», — подумал Дэггет.

— Нет, — ответил он вслух.

— Вот и я нет. Работа наша, наверное, виновата.

— Да, чаще всего.

— А теперь, я так понимаю, вы женаты на контрразведке?

— В самую точку попали. Если точнее, на борьбе с терроризмом, с иностранным терроризмом. Третий год в этом отделе.

— Дети есть?

— Сын.

— У меня две дочери… где-то там. А у вас… она забрала сына?

— Нет, он со мной.

— Повезло вам. Для меня это тяжелее всего.

— А вы давно в полиции? — спросил, в свою очередь, Дэггет. На самом деле он чувствовал себя не в своей тарелке: раскрываться перед незнакомым человеком! И в то же время он безошибочно ощущал, что между ним и этим человеком есть какая-то связь. Может, одинаковая профессия или похожий образ жизни. А может, то, что им обоим одинаково не повезло в этой жизни. А ведь этот самый Шосвиц, похоже, сразу его вычислил, с первого взгляда.

— Давно ли я в полиции? — говорил тем временем Фил Шосвиц. — Да, по-моему, слишком давно. Разве не видно?

Подъехал весь побитый черный автомобиль с дыркой от пули в ветровом стекле. За рулем сидел человек. Они забрались на заднее сиденье.

Водитель, сержант по имени Ла Мойя, был одет получше, чем другие полицейские. У него были большие и, по-видимому, очень сильные руки, длинные вьющиеся черные волосы и необыкновенно уверенный, скорее даже самоуверенный вид.

Дэггета поразило то, как изменился город. Они свернули налево, к югу. Дорога шла чуть вверх. По пути они обсудили информацию, полученную от полицейских, и предварительную беседу с окружным медицинским экспертом доктором Рональдом Диксоном.