Сезон оружия - Александр Зорич

Поэтому любому барану ясно, что достаточно лишь правильно подготовить пакет информации и послать его в твой мозг непосредственно, минуя твои привычные рецепторы, чтобы ты почувствовал себя куколкой бабочки в момент метаморфозы, коровой под быком, Наполеоном в день Ватерлоо, прокаженным пророком Аль-Хакимом из Мерва или, если угодно, Господом Богом».

Вначале не было ничего, и если только сознание Августина в это время можно было назвать существующим, оно воспринимало поглотившую его ткань иллюзорной реальности как абсолютное небытие.

Он полагал себя мертвым.

Не убитым до смерти, но именно мертвым, развоплощенным, Тем, Который Не Есть. Он должен был умереть. Но он не умер.

В сокрушительные смерчи пралогического хаоса вторглась чья-то всемогущая демиургическая воля, и хаос отпустил Августина, предоставив ему новое внечеловеческое бытие.

Спустя вечность он открыл свои круглые алмазные глаза и, подняв тяжелые пластинчатые веки, увидел привычный от рождения пейзаж.

Тысячи черных рек, свитых в переливчатые коридоры. Реки висели в пустом пространстве. Одни из них текли медленно, другие – быстро, одни состояли из огня, другие – из мельчайших частичек, похожих на песок, третьи напомнили бы ему ледники, если бы он знал, что это такое.

Августин больше не имел имени. Мир из двух обитателей не знает имен. В нем есть только Я – огромное сильное рыбообразное существо, сотканное из звенящей яростью плоти – и Моя Тень. Моя Тень сейчас бежит от Меня, и Я должен настичь ее во что бы то ни стало. И когда это произойдет, мы сольемся в Одно и зачнем Нечто.

Я чувствовал след Тени. Она совсем недавно была здесь, и если Мне хватило бы терпения дождаться ее, то рано или поздно она пришла бы сюда вновь, ибо такова природа этого мира. Но Я нетерпелив, Я очень спешу.

Я сильно схлопнул четыре хвостовых плавника – материя Моей реки возмутилась, и несколько огромных шаров искристой жидкости, оторвавшись от ее поверхности, полетели в разные стороны. Спустя мгновение они, повинуясь силе тяготения Моего Мира, закружатся вокруг реки, как планеты кружатся вокруг солнца в Мире, Которого Я Не Знаю. Но Я этого уже не увидел, потому что Мое тело с веселым свистом, который мог слышать только Я своими бугристыми ушами – по одному бугорку под каждой пластиной чешуи – уже неслось вперед в шлейфе возбуждающих ароматов Тени.

У Меня был только один инстинкт – инстинкт Слияния, и у Тени тоже был ровно один инстинкт. Инстинкт Бегства.

Тень почувствовала присутствие преследователя, ибо точно так же, как она, благодаря прямой причинно-следственной связи, оставляла свой след позади себя, Я, из-за наличия в этом мире связи обратной, оставлял песню своей ярости впереди себя, и она слышала эту песню, и она бежала.

Но Я был быстр, все быстрее змеилось Мое тело сквозь кристально-чистую воду этой реки, и река за Мной разлеталась мириадами капель. Я приближался. И тогда Тень свернула в песчаную реку, выделяя из своих брачных желез липкую жидкость, склеивающую песчинки в единую сверхпрочную субстанцию, которая вставала за ней непроходимой стеной.

Я в остервенении бился костистой мордой, увенчанной тремя корундовыми бивнями, о бесстрастную серую поверхность. Ни одна трещина, ни одна царапина не подмигнули Мне надеждой на успех. Отчаяние затопило Меня свинцовой волной. Мне нечего делать здесь, и нигде больше делать Мне нечего. И ждать Ее здесь Я не имею времени. И тогда вибрации Моего Мира напомнили Мне один из своих нехитрых законов и указали выход.

Я устало опустил пластинчатые веки на горящие дихроматическим, бирюзово-охряным светом глаза – солнце Моего Мира. Во тьме нет Тени. Без Тени нет Меня. Без Меня нет Моего Мира.

– Папа-папа-папа-папа, – я всегда обращаюсь к нему так, когда мне очень хочется, – расскажи стишок.

Он подымает на меня свои неприкаянные глаза в окантовке синих кругов.

– Стишок? Стишок слушай…

Его интонация всегда имеет какие-то трудноуловимые странности и всякий раз новые. Он задумчиво смотрит в потолок, потом грызет пластиковую насадку на позолоченной дужке очков, потом говорит:

Тарантул, сделанный из плюша,Глаз не имеет – только ушиМохнатые все тело покрывают.

Я отчаянно ору: «Не нада-а-а!!!» – плачу, бегу. Всякий раз он рассказывает один и тот же стишок, всякий раз я взрываюсь ужасом, негодованием, омерзением, мое тело покрывается мурашками, словно по нему ползет этот самый тарантул, который сделан из плюша.

Мой папа днем мучает меня, мучает своими непрестанными штудиями в огромных томах с незнакомыми буковками и страшными стишками о диких существах, которых не бывает и которые живут только в его безумном воображении.

Ночью мой папа мучает маму. Кто это такая – мама – я не знаю. Он называет это так – мама, и я думаю, что это очередной зверь, порожденный его фантазиями. Он никогда не пускает меня в комнату, где живет мама. Но ночью оттуда доносится его довольное уханье и слабые стоны. Не знаю. Нас двое, и больше нет никого – чьи же это стоны? Кого обижает мой папа по ночам? Может быть, он кривляется на два голоса? Но даже если он кривляется, это все равно равноценно – так говорит папа, и я учусь у него целесообразным мыслям и точным словам – равноценно тому, что у нас в доме завелся кто-то третий. Мама. И, раз все сказанное выше верно, полагается оградить маму от папиного насилия.

Вечером я беру большой кухонный нож, которым мы разделываем огромные мясистые арбузы с нашей плантации, и захожу в папин кабинет.

Кабинет пуст. На столе короткая записка. «Я твоя мама, придурок. Локи».

Я не понимаю странных слов записки, но знаю только одно – папы больше нет в этом доме и мне тоже больше нечего делать здесь. Я снимаю с полки «Наставление к безболезненному суициду. Издание восьмое, стереотипное».

Спустя несколько минут я лежу в горячей ванне и нож в моих руках растворяется во всеобщем растворении мира.

Главный Корпус компании «Виртуальная Инициатива» поднимался в небо Подмосковья всего лишь на восемь этажей. Со стороны он выглядел не очень внушительной башней, но лишь посвященные знали, что под землей расположены еще двадцать пять уровней, где помещаются лаборатории, мастерские, сборочные цеха и секретные агрегаты компании. На крыше корпуса, выложенной панелями розового стеклопластика, располагалась вертолетная площадка и красовались три огромных буквы: ВИН – «Виртуальная ИНициатива».

Четыре зоны охранного периметра и защитный купол надежно оберегали территорию ВИН от любопытных глаз и непрошеных гостей с земли и с воздуха.