Маскарон. Книга первая - Сергей ДИНОВ

Воротов судорожно сглотнул слюну, но обедать с драной путаной не было никакого желания.

– Шлюха, да! – продолжала Лара. – И представь Роберт Незнакомыч, нисколько этого не стыжусь. Такая моя работа. Последнее, что у меня осталось, так это вот – моя тела, – она потрясла дряблыми телесами в вялой «цыганочке». – В сопливой юности у меня, знаш, какая комплекция была?!.. Как у Мерелины Манры… Закачаешься! А теперя чо?!.. Всё пропито, прожито, выжато моими грязными кобелями, законными и… разными… а-а… Нехай жэвэ жовто – блокитная як ей вздумается… Но – без меня. Всё! Уезжаю, отчаливаю!.. Нынче, здоровяк, уезжаю на малую родину, в шахтерский поселочек Красный к моему долбанному папаше под крыло… Шоб еще годков десять по его инвалидности да на его пенсион внучка свово нахаляву вынянчить и поднять с пеленок…

Принесли запотевший пузатый графинчик. Лара, без приглашения, сама налила полный фужер и залпом выпила первые сто грамм водочки без закуски. Болезненный румянец медленно выступил сквозь плотный слой пудры на щеках. Долго, минут десять сидела жрица любви в благодати внутреннего согрева, зажмурившись, потом распахнула безобразные наклеенные ресницы, повела маслянистыми глазами на Воротова. Тот терпеливо ждал, что же странная, занюханная мадама имеет еще такое сказать интересное о пропавших актрисах. Распутная Лара оценила тактичную паузу совсем незнакомого мужчины.

– Ну, что, москаль, потерялись ваши девки насовсем? – спросила она громко и грубо, тоном ожившей стервы. – Потерялись. Загуляли… Белый теплоход, пальмы, канатка на Аю – Дага… – подтвердила она версию главного оператора Кипренова. – Ах, проходили мы все это… в драной юности… лет в семнадцать – двадцать – тридцать… Дамы, дамы, не вертите задом! Это не пгопеллер вам говорят!.. Две шаги налево, две шаги направо, шаг вперед – и две назад!.. – пропела путана.

Воротов промолчал, с трудом сдерживаясь от грубости, хотя Лара, как говорится, лила воду на мельницу его сомнений.

– А ты, я погляжу, – мужииик! Люблю таких. Настоящих мужиков, спокойных, уверенных, терпеливых. А че же ты, терпеливый, так и не выпьешь со мной ни граммули?

– Нет, извини, – ответил Воротов, – и так башка тугая, с бессонной ночи и вчерашнего пивняка. Да еще куча проблем наваливается. Фильм закрывают. Сначала актрисы свалили, потом главный герой отказался сниматься. Обвал.

– Кино – это хорошо. Кино я люблю. Красивая у вас житуха. Даа… Расскажи – ка, будь добреньки, как вы там снимаете, сильно интересуюсь…

– Настроения нет, извини. Надо разгребать проблемы.

Лара обиженно приподняла пухлые плечи, низко склонилась над тарелкой, будто ткнулась в еду сизой сливой носа, долго и неряшливо чавкала овощным салатом. Воротов брезгливо отводил взгляд, сдерживался, чтоб грязно не выругаться, подняться и выйти вон. Его ангельское терпение нельзя было долго испытывать. Он отпил прохладный «Боржоми» из горлышка бутылки, невольно скосил глаз на внушительные округлости рыхлых грудей собеседницы, что колыхались в декольте неряшливой кофточки.

Опытная проститутка Лара тонко почувствовала, когда Воротов потерял терпение, приподнял зад со стула, чтобы рассчитаться с барменом и уйти.

– Сиди, где сидишь. Я имею в планах указать тебе на Гарика, – тихо и доверительно сообщила она. – Крайне!.. – путана поморщилась и сиплым голосом продолжила:

– Крайне отвратный, скользкий, мерзкий тип этот наш Гарик!.. Но фраер при деньгах… Даа, при бааальших деньгах. Чем он там занимается, даже не спрашивай, не отвечу. Не знаю. И знать не желаю. Потому дожила до тридцати своих лет… Да, до тридцати, – подтвердила она явное вранье. – И не стыжусь этого! – выкрикнула она, куражась, но тише добавила:

– Роберт, не дрожи от большого интереса стол. Блондиночка ваша сама клеилась к Гарику. Почуяла, девочка, бабки-бабули. Почуяла.

Воротов опустил зад на место и замер.

– А шатенка? Инга? Что с ней сталось?! Ты же сказала, она в порт с ними поехала на такси? – слишком чувственно, с придыханием от волнения спросил он. Лара недобро усмехнулась искренним чувствам незнакомца, которые ему не удалось спрятать за мужественной личиной.

– Отвяжись! Достал! – неожиданно громко, хрипло рявкнула путана, когда мимо прошел внимательный бармен в белоснежной рубашке. – Накормил, налил сто грамм – и будь свободен. Надоел. Лезет с разговорами.

Воротов встал, разозленный, возмущенный и гордый.

– Сядь опять, мужик, – тихо посоветовала Лара. – Попроси счет. Расплатись. Мне оставь денег на курево. И уходи. Вечером, часов в девять, жди меня в кафешке у Дюка. Серьезные дела так быстро не делаются, торопыга. Остынь. Найдутся ваши девоньки. Не целками, но найдутся…

Обозленному на словесные вольности путаны, Воротову не терпелось спросить, какие, мол, дела, что ты голову морочишь! Но Лара вела себя уверенно, спокойно, с прищуром зыркала глазами то на бармена за стойкой, то на официанта, присевшего к радио магнитоле, откуда тихо заскрипела музычка за Одессу:

– И в загранке я всегда тебя по памяти рисую: Молдаванку и булыжную родную мостовую. И Пересыпь, пробудившуюся от первого трамвая… И, как в детстве, я по солнечному городу шагаю23…

Чрезмерно внимательный бармен, парнила в крахмальной рубашке, из-за отсутствия ранних посетителей, явно прислушивался к их беседе, для чего присел к соседнему столику. Воротов дождался, пока принесут счет, расплатился гривнами, горсть мелочи с трезубцами самостийной Украины высыпал в блюдечко, оставил на чай. Ларе от доброты душевной выложил под локоть десять долларов, чем вызвал волнение груди немолодой девушки.

– Ни в чем себе не отказывай, – пошутил Воротов.

– Ты всё понял, мужчина? – хрипло и вполне серьезно спросила усталая, подвыпившая и окосевшая путана.– Как зовут-то тя, добряк-здоровяк, напомни?

– Друзья Робой кличут.

– До вечера, Роб. Уходи. Вечер. У Дюка. Чао!

– В шпионов, значит, поиграем, – грустно пошутил Воротов, полагая, что девица раскрутила его на обед, но все нужные слова сказала. Значит, надо самому найти крутого Гарика и порасспросить о знакомстве с блондиночкой Яной. – Что ж, конспирация не повредит.

– Обзови шалавой на прощание, – шепотом посоветовала Лара. – Тоже не повредит.

– Зачем же так, Ларочка? Рад знакомству, – Воротов склонился в галантном поклоне, чтоб поцеловать руку проститутке. Но увидев грязь под ее ногтями и облупленный кровавый маникюр, брезгливо поморщился и передумал. Как бы доверительно сообщил, невольно ткнувшись носом в проволоку ее грязных волос в ошметках лака:

– Шатенка, что тусовалась с блондинкой, – моя сестра… И я ее найду. Чего бы мне это ни стоило!..

– Родная? – неприятно поразилась Лара.

– Двоюродная. Наши мамы – родные сестры.

– Поняла, мужик. Теперь топай отсюда ногами. В девять вечера у лестницы на Приморском. Не опаздывай. У меня – часы работы. Чава – какава!

В тот день сюрпризы для Воротова только начинались. Не успел он пройтись вдоль ограды стадиона, что на Французском бульваре близ киностудии, как увидел на лавочке трамвайной остановки ночного знакомого, нахохленного воробушка Гришу в мятеньком сереньком пиджачке. Тут только Воротов сообразил, что он не давал никакого номера телефона Грише, и тот утром звонил от дежурной прямо из гостиницы к ним в номер. Конечно, если с большой натяжкой душный, жаркий полдень можно было назвать утром. Следопыт, не зная фамилии ночного собеседника, вычислил Воротова, похоже, очень просто: спросил у дежурной, в каком номере проживает здоровяк оператор с московской группы.

– Наше – вам, – поприветствовал Воротов, когда зашел, а вернее, подкрался со спины старика. Великовозрастный Гриша вздрогнул острыми плечами от неожиданности, подскочил, прикладывая руку к полям засаленной фетровой шляпы и прохрипел:

– Шоб и вы были здоровы, уважаемый Роберт. Напугали.

– Давно ждем?

– Со вчера, – пошутил Гриша.– Вы должно быть сильно заняты. Я вас напрасно отвлекаю. Не обижайтесь на старика. Не каждый день встретишь в Одессе человека, с которым можно приятно поговорить по душам.

– Спасибо на добром слове, – смутился Воротов.– Давно обедали?

– Нет, что вы! – смутился теперь и Гриша.– Я не за тем делал звонок вам. На Пушкинской этим утром встретился я таки с Валерой, что пишет об разной истории нашей Одессы. И знаете, что удивительно, он мало таки что знает об энтих самых барельефчиках на Маразлиевской. Надо сказать вам больше, он ничего об них не знает. Даже не знает, где они висят на домах. Вы можете себе такое представить от историка?! Я тогда спрашиваю очень вежливо: Валера, как жи ж так?! Ты пишешь давно и подробно в нашу свободную газету «Юг» разные умные статьи об архитекторах, что строили домами наши улицы. И даже моя соседка, тётя Жиля, большая, кстати сказать, охотница до разных смачных историй, подтвердила, что ты красиво написал статейку про Маразлиевскую. Но знаешь ли, Валера, говорю я ему, из твоих статеек (а я их перечёл внимательно!) ничего такого нового уже второй день я не узнаю об своей любимой Одессе. Ничего такого, что может зажигивать мой старый интерес к этой поганой жизни. И я говорю ему все это самым печальным голосом: Валера, вчера ночью я ходил по улицам с одним совершенно чужим Одессе человеком. И он поднял мне глаза до этих самых барельефов с веревочками на шеях. Мне, старому человеку, который думал, что он знает за всю Одессу много, если не всё, – совсем нечего было сказать в ответ. Это же было стыдно, поверьте мне. И щё б вы думали, сказал мне тогда Валера?