Гражданин галактики - Роберт Хайнлайн

Он так задумался, что едва не прошел мимо закусочной. О ее существовании ему напомнили главные ворота; они были вдвое больше других, рядом с ними стояла стража, а наверху изгибался большой герб Саргона с его печатью наверху. Закусочная стояла напротив. Торби проскочил сквозь поток транспорта, льющийся из ворот, и вошел в нее.

Человек за стойкой оказался не тем, что был ему нужен.

Торби побродил вокруг, убив полчаса, и вернулся. По-прежнему не было и следа того человека. Так как бармен обратил внимание, что он кого-то выглядывает, Торби подошел к нему и спросил:

– У вас есть клюквенный напиток?

Человек оглядел его:

– А деньги?

Торби пришлось доказывать свою платежеспособность, вытащив монетку. Человек осмотрел ее и открыл бутылку.

– Не болтайся у стойки, мне нужны места.

Места было достаточно, но Торби не спорил, так как знал свой социальный статус. Он отошел от стойки, но не так далеко, чтобы его можно было заподозрить в попытке скрыться не заплатив, а затем сделал долгий глоток. Посетители и приходили и уходили; он осматривал каждого в надежде, что рыжий мужчина придет закусить. Ушки он держал на макушке.

Наконец бармен обернулся:

– Ты что, хочешь высосать эту бутылку?

– Уже все, спасибо, – Торби поднялся, поставил бутылку и сказал:

– В прошлый раз мы тут встречались с таким рыжим парнем…

Бармен взглянул на него:

– Ты приятель Красного? Дай-ка мне взглянуть на твое разрешение.

– Чего? Я не собираюсь…

Мужчина попытался схватить его за руку. Но профессия научила Торби увертываться от тычков, ударов и пинков, мужчина ухватил лишь воздух.

Он быстро вышел из-за стойки, Торби кинулся в гущу уличного движения. Он уже был на полпути и прикидывал, что два резких поворота спасут его от преследования, как вдруг обнаружил, что он бежит к воротам, а бармен что-то кричит стражникам.

Торби повернул и побежал вдоль движения. К счастью, оно было достаточно плотным; по дороге вывозили грузы из порта. Трижды он с риском для жизни набил себе основательные синяки, и, увидев поперечную улицу, нырнул между двумя грузовиками, кинулся со всех ног по ней, повернул в первую же аллею и, скрывшись за зданиями, прислушался.

Преследователей не было слышно.

Убегать ему приходилось много раз, и он не волновался. Погоня, как правило, состояла из двух частей: первым делом, прервать нежелательный контакт, а во-вторых, оторваться от неприятностей. С первой частью он справился; теперь ему предстояло где-то по соседству найти выход и уйти незамеченным – если идти не торопясь, никто его не заподозрит. Убегая, он отдалялся от города, и теперь повернул в боковую улицу, затем снова свернул налево в аллею, и теперь был где-то за закусочной – эту тактику он выбрал подсознательно. Погоня всегда направлялась от центра, и около закусочной они меньше всего предполагали его обнаружить. Торби прикинул, что через пять, самое большее, десять минут бармен вернется к своим делам за стойкой, а стражники к воротам; никто из них не может надолго оставлять свой пост. Короче, Торби останется пересечь аллею и направиться домой.

Он огляделся. Вокруг был торговый квартал, заполненный сумятицей маленьких лавчонок, маклерских контор, лачугами, безнадежно прогорающими увеселительными заведениями. Торби находился на задах маленькой ручной прачечной; здесь стояли бочки, валялись дрова и из скособоченных труб пробивались облака пара. Торби прикинул, что закусочная за два дома отсюда. Он припомнил корявую вывеску: «Великолепная домашняя прачечная – самые низкие цены».

Можно обойти это здание – но сначала лучше осмотреться. Оглядев аллею позади себя, он лег и осторожно высунул голову из-за угла.

О господи! По аллее шли двое патрульных… как он вляпался, как вляпался! Те не отказались от поисков и объявили всеобщую тревогу. Он отполз назад и огляделся. В прачечную? Нет. В уборную во дворе? Патруль может проверить ее. Не остается ничего, как бежать сломя голову – чтобы как раз попасть в руки другого патруля. Торби знал, как быстро полиция может окружить какой-то район. Около Площади он мог прорваться сквозь их сети, но сейчас он был на чужой территории.

Его взгляд упал на перевернутый бак для полоскания белья… и через мгновение он уже был под ним. Здесь было очень тесно; ободрав спину, он был вынужден поджать колени к подбородку. Он испугался, что кусок лохмотьев виден снаружи, но было уже поздно что-либо делать; он слышал приближающиеся шаги.

Шаги раздавались совсем рядом с баком, и он затаил дыхание. Кто-то влез на бак и затоптался на нем.

– Эй мать! – услышал он мужской голос. – Ты давно здесь?

– Давно. Не сшиби подпорку, а то ты мне все белье опрокинешь.

– Ты не видела мальчишку?

– Какого мальчишку?

– Молодого, довольно длинного. С пушком на подбородке. В набедренной повязке, без сандалий.

– Кто-то, – услышал он над собой равнодушный женский голос, – промчался здесь так, словно за ним гнались привидения. Я его не разглядела как следует – у меня хватает и своих дел.

– Так это и есть наш мальчишка! Куда он делся?

– Перемахнул вон тот забор и исчез между домами.

– Спасибо мать! Идем, Джабби!

Торби ждал. Женщина продолжала заниматься своим делом; она переступала с ноги на ногу, и кадка поскрипывала. Наконец она спустилась, села на кадку и легонько постучала по ней.

– Сиди там, – тихо сказала она. Через мгновение Торби услышал, как она уходит.

Торби ждал, пока у него не заныли кости. Вполне возможно, что и ночной патруль после комендантского часа останавливает всех кроме благородных, но исчезнуть отсюда при дневном свете было невозможно. Торби не мог предположить, почему охоте за ним была оказана такая честь. Время от времени он слышал, как кто-то – та женщина? – ходила по двору.

Наконец часом позже он услышал скрип несмазанных колес. Кто-то постучал по крышке кадки.

– Как только я подниму ее, прыгай в повозку и побыстрее. Она как раз перед тобой.

Торби не ответил. Свет резанул его по глазам, он увидел маленькую повозку и, оказавшись в ней, сжался в комочек. На него навалили белье. Но до этого он мельком увидел, что кадки больше не было на виду: развешенное на веревках белье скрывало ее.

Чьи-то руки примяли узлы вокруг него и голос сказал:

– Лежи тихо, пока я не скажу тебе.

– Ладно… и миллион благодарностей! Как-нибудь я расплачусь с вами.

– Забудь, – она тяжело вздохнула. – Когда-то у меня был муж. Теперь он в шахтах. Я не знаю, что ты сделал, – но патрулю я никого не отдам.

– О, простите.

– Заткнись.

Маленькая повозка затряслась и двинулась. Торби почувствовал, что под колесами сменилось дорожное покрытие. Внезапно они остановились; женщина стала ворочать узлы, ушла на несколько минут и, вернувшись, кинула в повозку узлы с грязным бельем. Торби воспринимал все происходящее с долготерпением, присущим нищим и бродягам.