Тайну хранит пещера - Михаил Самсонов

— Ничего, что лицо в пыли, была бы душа чистая, — вставил Нуритдин-ака. Старик вскинул на него глаза.

— Нуритдин не кончал академии, а умнее меня оказался. Вам и жизнь в радость, а я — отщепенец, последний из могикан, если можно так сказать.

— Извините, доктор, — кашлянул Нуритдин-ака, — что перебиваю. В древности говорили: не многие знают, как много надо знать для того, чтобы знать, как мало мы знаем.

— Метко сказано, Нуритдин-ака, — согласился горец, — Жизнь — лучший учитель, она всегда скажет, кто прав.

…Все с неподдельным восхищением разглядывали чудесные творения древних мастеров.

А Теплов взял золотую монету. Кружочек из желтого металла, чуть больше двухкопеечной монеты. Четко виднелась надпись «Николай II, император и самодержец всероссийский. 1898 год». На обороте — «Пять рублей».

Шараф сбегал в палатку, принес клинок, тогда занесенный над его головой, попросил старика разобраться в арабских письменах.

Долго смотрел горец на затейливые росписи, покрывающие страшное оружие. Лицо старика стало мраморно-ледяным, он ссутулился, казалось, что на его плечи вновь навалились тяжелые воспоминания. Наконец, поднял голову, тихо заговорил.

— Велика его история. Наберитесь терпения и слушайте. Вы должны знать это.

Клинок был выкован в Самарканде в зиму с 1224 на 1225 год. Чингис-хан в тот год в Самарканде был вторично, после победоносного возвращения из Индии. В Самарканде он пробыл зиму. В 1227 году Чингис-хан умер во время похода на Тангун.

На клинке высечено: «От сыновей отцу Чингис-хану за взятие: 1215 год — Пекин, февраль 1220 год — Бухара, март, 1220 год — Самарканд, сентябрь 1220 год — Термез…» Что высечено дальше — прочесть невозможно, стерто, смыто кровью людей… А чуть ниже идут имена бывших хозяев клинка. Видно, недоброй рукой выкован он был. Слушайте, какую страшную историю рассказывает нам клинок.

В 1336 году в то смутное время в городе Кеш-Шахрисябзсе родился один из величайших завоевателей древности — Тимур-Тамерлан. Умер он в феврале 1405 года, в возрасте 69 лет. Больше всего поработал клинок, когда хозяином был Тамерлан. После его смерти клинок перешел к сыну Тимура— Щахруху. Шахрух передал оружие сыну — Улугбеку. В 1449 году этим клинком Улугбека обезглавил его сын Латиф. Спустя полгода им же был убит отцеубийца Латиф.

Затем клинок побывал в руках Абул-Хаира Шейбани.

Шейбани в сражении под Мервом в 1510 году погиб от своего же клинка, вложенного в руку шаха Ново-персидского государства Исмаила. Из черепа Шейбани шах сделал себе позолоченную чашу.

От шаха Исмаила клинок переходил из рук в руки. И вот свежая насечка арабской письменности гласит: «Меч, обагренный кровью потомков Чингис-хана, будет служить великому султану, полюсу мира и веры Амир-Тара-Ган». И дальше: «Неси высоко этот меч, сын мой, Сейид-Мир-Алим-хан.

Эмир Бухары Сейид-Абдул-Ахат-Тогадур-хан».

Молчание длилось долго, все находились под впечатлением услышанного. Конец ему положил Нуритдин-ака..

— Памир высок, но человек еще выше; ярко светит солнце днем, но человек светит и днем, и ночью; велик океан, но ограничен берегами, глубок, но имеет дно; а дух свободного человека — безграничен, не знает предела. Нет ничего выше, чем свободный от рабства человек…

Старику-горцу постелили спать под открытым небом, он сам попросил об этом. А Теплов зашел в палатку к ребятам, вытащил из чемодана небольшой радиопередатчик, коротко рассказал кому-то, кого он именовал только «товарищ полковник», о событиях последних дней.

— Вот и поговорил со своим отцом, — весело бросил Григорий ребятам, тщательно упаковывая передатчик.

Те молча переглянулись.

— Одного никак не пойму, — подошел Григорий к Нуритдину-ака. — Почему братья, находясь недалеко от афганской границы, не переправили груз за кордон. Тем более, что, начиная с 1921 года, несколько раз через границу прорвались басмаческие банды Энвер-паши, Ибрагим-бека. А головорез Селим-паша даже осаждал Куляб, пытался овладеть Душанбе, Пули-Сангинской переправой.

— А я не удивляюсь, — ответил Нуритдин-ака. — Они же мусульмане и свято выполняли наказ повелителя — все вручить только ему. Вот братья и ждали покорно часа, когда встретят самого эмира, пожаловавшего оттуда, — махнул пасечник в сторону границы, — за сокровищами. Но этого за сорок с лишним лет не произошло…

— И не произойдет никогда! — отрубил Шараф. — Всяким эмирам и ханам вход на нашу землю воспрещен!

— Правильно, сынок, — погладил дедушка внука по голове.

Утром, когда дружная компания сидела за завтраком, послышался шум машин.

— Запах бензина, шум мотора мешают пчелам, а все равно радуюсь гостям, — встретил Нуритдин-ака полковника Норматова.

Друзья обнялись. А Григорий в это время обнимал другого полковника.

А Жучке не повезло на дружбу. Из кузова грузовой автомашины одна за одной спрыгнули три овчарки.

И как Жучка ни металась с лаем около своих сородичей, служебные собаки не обращали на нее никакого внимания.

…Группа полковника Теплова гостила на пасеке почти целую неделю. За это время перенесли ценности, бумаги из секретной канцелярии эмирата. Ничего не утаил седобородый Хусан-ака, как он представился гостям. Он указал, где находится известный ему потайной склад оружия Ибрагим-бека, откуда неслись и те дикие звуки. Его брат, действительно, голосом Имы Сумак на магнитофонной пленке, через два мощных репродуктора, замаскированных в расщелинах, наводил на горцев суеверный страх.

— А другие сокровища я не знаю, где спрятаны, только слышал, что они есть, — извиняющимся голосом сказал горец. — Будем искать вместе с молодыми помощниками. И найдем! Обязательно найдем. А, джигиты? — повернулся он к ребятам.

— Найдем! — в один голос ответили трое друзей.

Гробницы не всегда молчат

Костер догорал, сквозь пепел еле просвечивали тусклые глазки угольков. Горец взял палочку, разгреб серую горку. Примчавшийся ветерок полной грудью дунул на тлеющие угли, вспыхнуло легкое пламя, блики заиграли на высушенном годами и солнцем лице старика.

— Вот так и жизнь человеческая… — задумчиво произнес он. — Тлеет, тлеет — и вспыхнет… Ничего! — Уже совсем другим тоном продолжал старик: — Еще поживем! Еще сделаем кое-что! Проведу вас в горы, исследуем развалины сказочного храма. А вдруг и найдем что-нибудь?

— Не знают, видно, еще ученые об этом очень древнем храме, затерявшемся в горах, с его сложными подземными и наземными сооружениями. Построили его много веков назад. И как люди могли тогда возвести его — диву даешься! Нужно только уметь представить себе благоухающие висячие сады, лебедей, плавающих в искусственных озерах.

— А еще, рассказывают, — помолчав, продолжал Хусан-ака, — это было одно из самых страшных мест на земле. Так говорят легенды, которые горцы передают из поколения в поколение. Подземные лабиринты смерти с тайными темницами — каменными мешками, с пещерами пыток, со страшными склепами, куда заживо замуровывали людей, рассказывают, появились еще до Тимура.

Тысячи и тысячи лучших мастеров были согнаны сюда. И гибли они тоже тысячами Людей не хоронили, их сжигали на кострах, а пеплом удобряли землю под будущие сады. В народе говорят, что деревья, которые там растут, потому и достигли таких невиданных размеров, что поднялись они на том пепле… А еще говорят, что под тем замком существует целый подземный город. При его строительстве были использованы естественные пещеры, пересохшие русла подземных рек. Забывшие про дневной свет рабы превратили пещеры в подземные дворцы с секретными лазами, ловушками, с дверьми из мраморных плит, открывающимися по одному только слову. Там, говорят, выстроена сокровищница, где покоятся награбленные еще Александром Македонским ценности.

Шараф видел, как Теплов сосредоточенно слушал старика, не задавая вопросов.

А седобородый, видно, был очень рад людям, рассказывая одну легенду за другой. И только изредка бросал тревожный взгляд на своих молчаливых собеседников; слушают ли они? Не устали ли? И морщины на его лбу разглаживались,

Решили, что в трудный поход к древнему и загадочному храму пойдет только молодежь во главе со старым горцем,

— А мы, старики, — подмигнул Садык-ака, — вам тут встречу хорошую готовить будем. Сколько, говоришь, дорога займет? Четыре дня и ночи? Вот и хорошо! Мы за это время молодого барашка откормим!

…Заросшая тропинка вихляла в густой тени ореховой рощи, то и дело ныряя в заросли фисташек и шиповника. А выскочит тропинка из рощи ~ и кругом буйная весенняя зелень. Яркий цветочный ковер так и манит к себе уставших путников. Немного выше — арчовые леса, так и не теряющие весь год свой темно-зеленый наряд. Шли, плечами раздвигая кустарник, ощупывая взглядом каждый камень, каждую трещинку на тропинке. Первый большой привал сделали на берегу горной речушки, чуть дальше прятавшейся в зеленом тоннеле. Из кустов то и дело взлетали жирные напуганные фазаны, кеклики, куропатки, уже сбитые в стайки.